Словарь и комментарии Б.А. Калоева
Перевод с осетинского Ю. Либединского
Оглавление:
УАРХАГ И ЕГО СЫНОВЬЯ
РОЖДЕНИЕ АХСАРА И АХСАРТАГА
К старости родились у нарта Уархага два сына-близнеца. В час,
когда поют первые петухи, родился первый сын,и в ту же ночь, когда
утренняя звезда Бонварнон еще не взошла на небо, в час, когда поют
вторые петухи, родился второй сын. Заглянули лучи утреннего солнца
в сердца Уархага и жены его Сайнагон, и почувствовали родители,
как дороги им дети, порожденные ими. Чтобы счастье принес
новорожденным день их рождения, Уархаг устроил пир, и, как
водилось у нартов, только дичиной, добытой на охоте, потчевали на
этом пиру.
Позвал Уархаг на пир небесного кузнеца Курдалагона, повелителя
бездны морской Донбеттыра и тестя своего Сайнаг-алдара. Много
почтенных нартов, и во главе их Бора и Алыбег, приглашены были на
этот богатый пир. Курдалагон полюбил сыновей Уархага и дал им
имена. Старшего назвал он Ахсар, младшего – Ахсартаг.
А почему названы они были Ахсар и Ахсартаг?
Про отважного говорят – ахсар. Таким был первый брат. И так его
назвали. Но еще отважнее был второй брат, и назвали его Ахсартаг,
что значит «отважнейший».
И в честь наречения новорожденных подарил Курдалагон Уархагу
чудесную свирель, которую сам сковал из небесной стали фатыг в
небесной своей кузнице. На стол положили нарты эту чудес-ную
свирель, и она звонко и весело запела:
Возьми чашу ронга!
Подыми чашу ронга!
И выпей ее На здоровье!
Семь дней и семь ночей пировали гости Уархага, а когда кончился
пир, вскочил Курдалагон на гребень огненной бури и, словно
крылатый Пакундза, умчался в небеса. Перламутровой огненной рыбой
обернулся Донбеттыр и скрылся в морской бездне. Ушел и Сайнаг-
алдар в свою крепость. Нарты же, как подобает тем, кто проводит
всю свою жизнь в походах, отправились в опасный путь.
Не по дням, а по часам росли Ахсар и Ахсартаг. За день
вырастали они на вершок, а за ночь – на целую пядь. Озорными
мальчишками были Ахсар и Ахсартаг. Сделали они себе луки и стрелы,
и не стало птицы, которая могла бы пролететь над ними:
тотчас подбивали они ее, и камнем падала она на землю. Весь мир
скоро узнал, что у нарта Уархага подросли отважные сыновья-
близнецы – Ахсар и Ахсартаг.
МЕЧ АХСАРА
Выросли Ахсар и Ахсартаг, и настал день, когда решили они на
один год отправиться в поход. Снарядились. Двинулись в путь. Дошли
до места, где расходились три дороги, и условились так:
«Пойдем по двум крайним дорогам, а средняя пусть будет местом
нашей встречи. Пусть каждый из нас положит под этот придорожный
камень стрелу, им самим выделанную. Кто первый вернется, пусть
проверит, на месте ли стрела, положенная братом».
Разошлись Ахсар и Ахсартаг по разным дорогам. Прошел год,
вернулся Ахсартаг в условленное место, поднял камень и увидел, что
лежит там стрела Ахсара и что покрылась она темной плесенью.
Испугался Ахсартаг за брата и пошел по его дороге. Долго он шел по
лесам, полям и горам и к вечеру добрался до Черного ущелья. Там и
заночевал и увидел во сне, что в плен попал брат его Ахсар.
Вскочил Ахсартаг и пошел дальше. Опять он шел целый день и к
вечеру дошел до Белого ущелья. Опять отдохнул он в роще и только
заснул, как увидел такой же беспокойный сон, как в первую ночь. И
снова вскочил Ахсартаг и в тревоге пошел дальше. С утра до
позднего вечера шел Ахсартаг, и вот перед ним Красное ущелье. Но
как было ему не проголодаться в столь долгом пути? Не мог он
заснуть и обошел всю рощу, надеясь, что в этом ущелье ему
попадется дичь. Вдруг увидел он озеро, а на берегу его шатер. В
шатре время от времени то появляется, то снова исчезает какой-то
непонятный свет.
«Неспроста поставлен этот шатер,– подумал Ахсартаг. – Может, я
здесь узнаю о том, что случилось с братом?»
Подошел он поближе к шатру и стал его разглядывать. И вот видит
Ахсартаг, что с одной стороны вделана в шатер железная дверь, сама
собой то закрывается, то открывается, и каждый раз, когда она
открывается, изнутри виден свет. Удивился Ахсартаг: что за чудо? И
только дверь открылась, Ахсартаг пустил стрелу на свет. И тут же
послышался пронзительный крик – такой, что деревья погнулись,
забурлило озеро и волны хлынули на берег, а звери, заночевавшие в
роще, испугались и, толкая друг друга, пустились бежать. Прошло
некоторое время, и все стихло. Озеро снова вошло в свои берега,
деревья выпрямились, и звери потихоньку вернулись в свои логовища.
Стало светать. И только совсем рассвело, Ахсартаг увидел, что
из шатра выходит старуха. Она была крива на один глаз, а в другом,
зрячем, застряла стрела Ахсартага. Стонет старуха. Ахсартаг
подошел ближе и вдруг увидел в руках у старухи полотенце своего
брата. И сразу спросил ее Ахсартаг:
– Кто ты такая? И откуда у тебя полотенце брата моего Ахсара?
– Эх, юноша, я не знаю, кто ты, но если ты назвал себя братом
Ахсара, то ты и мне брат: я из нартов. Когда недавно посетил это
место твой брат, я узнала, что и он из нартского рода. Отправляясь
к подводным жителям быценагам, он оставил мне свое полотенце и
завещал: «Следи за ним, сестра моя. Если выступит кровь на
полотенце, значит, пришлось мне тяжко, а если крови нет, за меня
не опасайся». И вот вижу я: выступила кровь на полотенце, значит,
тяжко приходится брату Ахсару, попал он в плен к быценагам. А
теперь, когда я совсем ослепла, не знаю, что мне делать.
– А разве нет средства, чтобы ты прозрела хотя бы на один глаз?
– спросил Ахсартаг.
– Если бы кто собрал капли утренней росы, смешал бы с оленьим
молоком и капнул на мою рану, тогда бы я стала видеть опять.
Побежал Ахсартаг в лес, изловил олениху, подоил ее, смешал
молоко с каплями утренней росы и, вытащив стрелу из глаза старухи,
влил туда приготовленное лекарство. Тут же прозрела старуха и
обрадовалась, что видит Ахсартага.
– Как же мой брат попал к быценагам? –спросил ее Ахсартаг.
– Расскажу тебе с самого начала. Быценаги охотились, а тут
вдруг на небе раскрылись ворота, и упал оттуда обломок небесной
руды прямо на голову старшего из быценагов и пробил ее насквозь.
Быценаги унесли этот обломок небесной руды к себе под воду. Ахсар
узнал об этом и задумал отобрать у них этот обломок. Но тут они
его окружили, связали и увели к себе. Как раз сегодня я собиралась
напасть на них, но по твоей вине не смогла это сделать.
– А кем ты приходишься нартам и почему называешь себя нашей
девушкой? Кому из нартов приходишься ты сестрой? И потом объясни:
когда ночью смотрел я на шатер, то я видел, что в нем то
появляется, то снова исчезает какой-то непонятный свет.
– Прихожусь я сестрой Уархагу, но уже издавна проживаю здесь.
Мой муж был сотрапезником Солнца, и оно ему подарило бусину из
белого камня. Эту бусину я каждый раз одевала себе на шею, и она
освещала мне дорогу. То, что ты видел, и был свет, излучаемый
бусиной.
– А куда делся твой муж?
Старуха указала на дверь, вделанную в шатер, и сказала:
– Эта дверь ведет в подземную пещеру, и вечером, под субботу,
она открывается. Быценаги выходят оттуда, чтобы похитить хотя бы
одного живущего на поверхности земли человека. Если они этого не
сделают, один из них умрет. Вот и похитили они моего мужа. Но что
с ним случилось, я не знаю, так же как и о брате нашем Ахсаре.
Дождались Ахсартаг и старуха вечера под субботу. Когда дверь в
подземелье раскрылась, подпер Ахсартаг дверь плечом, не давая ей
закрыться, вырвал ее вместе с петлями и отшвырнул в сторону. После
этого они со старухой из рода нартов вошли в пещеру и в ужасе
видят: лежит там мужчина, руки и ноги его растянуты во все стороны
и привязаны, из бороды и усов его сплетена волосяная лестница, и
тянется она до поверхности земли.
– Видишь, это мой муж, хозяин моей головы!– воскликнула
старуха.
Ахсартаг выхватил меч, обрезал веревки, которыми связан был
мужчина, и быстро обрил ему голову и лицо. Мужчина встал,
поблагодарил Ахсартага. Тут пошли они вместе в глубь подземелья и
вдруг увидели распятого на стене пещеры Ахсара. Пускают в него
стрелы быценаги, бьют его мечами. И увидев это, Ахсартаг
набросился на них, стал их истреблять, а сестра Уархага и ее муж
догоняли убегавших и убивали их.
Так Ахсартаг освободил Ахсара.
– Вы с мужем возвращайтесь к себе домой, а мы с Ахсартагом тоже
скоро придем к вам,– сказал Ахсар.
Жена с мужем ушли к себе домой, братья же Ахсар и Ахсартаг
разыскали ту кладовую, где быценаги хранили свою руду. Нашли они
обломок небесной руды, спрятанный быценагом, и отнесли небесному
кузнецу Курдалагону. Из этого обломка сделал себе Ахсар
обоюдоострый меч – такой, что от удара его любой камень, любой
металл пополам распадались, а сам меч не тупился.
Когда Ахсар и Ахсартаг спустились на землю из кузницы
Курдалагона, их поджидал предводитель быценагов Карамаг. Ахсар и
Ахсартаг вступили тут в бой с Карамагом. Но Карамаг сумел так
ловко ударить Ахсартага, что тот упал замертво, и меч выпал из его
рук. Но тут вдруг неведомо откуда появился один из донбеттыров и
шепнул Ахсару:
– Смажь лезвие своего меча авадз-мазью – и сразу осилишь врага.
Ахсар мгновенно смазал лезвие своего меча авадз-мазью. И когда
Карамаг занес над ним свой меч, Ахсар отбил удар, и меч Карамага
разлетелся на мельчайшие, мельче гвоздика, осколки.
И тут Ахсар перебил всех быценагов. А тот из донбеттыров,
который дал совет Ахсару, унес Ахсартага к молочному озеру,
искупал его в волнах, и Ахсартаг сразу ожил.
Молва о мече Ахсара разнеслась среди нартов. Все они собирались
подивиться на этот грозный меч. И с тех пор, когда у нартов
наступало тяжелое время, Ахсар со своим мечом шел впереди на
врага. За непобедимую твердость меч Ахсара получил имя: его и по
сей день называют ахсаргард, что значит «меч Ахсара».
После смерти Ахсара меч его унаследовал старший сын. С тех пор
так и повелось у нартов: старший сын наследует меч, младший –
коня.
ЯБЛОКО НАРТОВ
Яблоня росла в саду нартов. Небесной лазурью сияли ее цветы, но
за день только по одному яблоку созревало на ней. Золотое было то
яблоко, и, подобно огню, сверкало оно. Живительной силой обладало
яблоко, исцеляло людей от всяких болезней и залечивало любые раны.
Только от смерти не спасало оно. Целый день зрело яблоко, сверкая
на верхушке дерева, но ночью кто-то его похищал. Нарты по очереди
стерегли свое яблоко, но никто из них ни разу не видел вора, а
яблоко каждую ночь исчезало.
Пришел черед сторожить сад Уархагу. Призвал он своих сыновей
Ахсара и Ахсартага и сказал им:
– Идите, солнышки мои, постерегите золотое яблоко. Вся надежда
моя на вас. Если не устережете, то знайте – все три нартских рода
соберутся сюда. По одному человеку от каждого дома пришлют они;
одному из вас отрубят голову, другому отсекут руку и, на позор
мне, наденут на колья голову одного и руку другого. Один останусь
я на старости лет, без защитников и кормильцев.
– Не бойся, отец наш, уж мы-то устережем это яблоко, и вор не
уйдет от нас,– ответили ему сыновья.
– Пойти вы пойдете. Знаю я, что вы ничего не страшитесь, но сам
я страшусь за вас. Ведь если не устережете яблока, тогда не
вернуться вам ко мне,– сказал отец.
Забором из оленьих рогов огорожен был сад нартов, и так высока
была эта ограда, что даже птица не могла перелететь через нее.
Сели братья под чудесной яблоней, поужинали, и младший, Ахсартаг,
сказал старшему, Ахсару:
– Будем стеречь по очереди. Ты ложись сейчас и спи до полуночи.
А с полуночи до утра будет твой черед.
Согласился Ахсар, лег и заснул. Проснулся он в полночь и
говорит брату:
– Пусть бог простит мне, Ахсартаг. Я, кажется, проспал...
– Пока нет полуночи, поспи еще, – ответил ему Ахсартаг. Ахсар
со сна и не разобрал, сколько времени, лег и снова уснул. Не спит
Ахсартаг, сидит под яблоней, держит наготове лук и стрелу. И в
час, когда ночь сменяется днем, словно птица какая-то прилетела в
сад.
Осветилась внезапно яблоня, и увидел Ахсартаг голубку возле
чудесного яблока. И только сорвала она яблоко, как пустил стрелу
Ахсартаг, и половина крыла голубки упала на землю, сама она,
обливаясь кровью, неровно и низко пролетела над землей, а яблоко
упало на землю. Тогда Ахсартаг разбудил Ахсара.
– Видишь капли крови?–сказал он брату.–Это я на яблоне нашей
подстрелил голубку. Она улетела, но вот половина ее крыла. Низко,
над самой землей летела она, оставляя кровавый след. Я должен
пойти по этому следу – или поймаю ее, или погибну. Иначе я не могу
поступить.
Бережно завернул Ахсартаг в шелковый платок половину крыла
голубки. Платок сунул за пояс, яблоко – за пазуху и, когда совсем
рассвело, сказал Ахсару:
– Я ухожу искать эту погибельную птицу. Что ты мне скажешь?
– Я тоже пойду туда, куда ты,– ответил Ахсар. Пошли братья по
кровавому следу, привел он их к берегу моря.
– Он под воду ведет,– сказал Ахсар. Ахсартаг сказал Ахсару:
– Я иду на дно морское. Жди меня здесь. Если волны вынесут на
берег кровавую пену –значит, нет меня больше в живых, и ты
возвращайся домой. Если вынесут волны на берег белую пену, то жди
меня здесь ровно год.
– Хорошо,– ответил Ахсар и остался на берегу. Запахнул тогда
одежду Ахсартаг, туго подтянул ее, ступил на дно моря и скрылся
под водой.
КРАСАВИЦА ДЗЕРАССА
Стены дома – из перламутра, полы – из голубого хрусталя, и
утренняя звезда светит с потолка.
Переступил Ахсартаг порог дома и увидел: сидят там семеро
братьев и с ними две сестры, одна красивее другой.
Словно золото, переливаются волосы девушек.
– Добрый день! Да будет счастье в вашем доме! – сказал
Ахсартаг.
– Пусть добро будет долей твоей, – ответили ему. Встали тут
семеро братьев и две сестры и усадили Ахсартага. Трое, что
постарше его, сели по одну сторону, четверо, что моложе его, сели
по другую. Посмотрели они на Ахсартага и сказали:
– Подобного тебе гостя не было в нашем доме и никогда не будет.
И надо бы нам радоваться твоему приходу и с честью встретить тебя,
да не можем мы этого сделать, потому что в печали мы.
– Пусть Бог избавит вас от печали! Что за печаль у вас? И
ответили ему братья:
– У нас три сестры, и повадилась одна из них, Дзерасса, на беду
свою в сад нартов. Там за день созревало на яблоне золотое яблоко.
А ночью превращалась в голубку сестра наша Дзерасса и похищала
его. Не раз говорили мы ей: «Отважны юноши нартов, даже птицы
боятся пролетать над ними. Не летай за яблоками». Но она не
послушала нас. И пусть мечами друг друга зарубят нарты Ахсар и
Ахсартаг! Они в эту ночь охраняли яблоню и ранили нашу Дзерассу.
Только произнесли они имя сестры, как из соседней комнаты
послышался стон.
– Кто это стонет? – спросил Ахсартаг.
– Наша Дзерасса, о которой мы рассказали тебе.
– Есть ли средство ее исцелить?– спросил Ахсартаг.
– Есть такое средство, – ответили братья. – Если приложить ее
крылышко к прежнему месгу и дать ей отведать чудесного яблока
нартов, будет она спасена. Иначе она погибнет.
– Как наградите вы того, кто вылечит вашу сестру? – спросил
Ахсартаг.
– Замуж за того, кто спасет ее, выдадим мы любимую сестру нашу
Дзерассу. Самим Богом суждена она только ему. И вот что сказал
тогда Ахсартаг братьям:
– Я сын нарта Уархага. Ахсартаг мое имя. Крылышко ее у меня.
Ранена она моей стрелой, я и вылечу ее. Приведите ее сюда.
Радостью осветились лица братьев, и ответили они Ахсартагу:
– Тяжело больна сестра наша Дзерасса, не сможет она выйти к
тебе. Ты сам переступи порог ее комнаты.
И юноша переступил порог комнаты.
Вот что увидел он.
Лежит в постели девушка, волнами падают на пол ее золотые
волосы. Солнце смеется на ее лице, луны блестят на ее груди.
Повернулась она к Ахсартагу, и от счастья не сдержал он улыбки.
Выхватил он из-за пояса шелковый платок, развернул его и наложил
на рану Дзерассы половину ее крыла. Дал ей яблоко, отведала его
Дзерасса и стала в семь раз краше, чем была.
Обрадовались семеро братьев и сестры их и выдали Дзерассу за
Ахсартага. От одного сегодня до другого сегодня, а всего одну
неделю справляли свадьбу Ахсартага и дочери Донбеттыра. Подобно
солнцу и луне, сияли на свадебном пиру Ахсартаг и Дзерасса.
Дни шли за днями, недели за неделями.
Ахсартаг и Дзерасса жили в подводной стране Донбеттыра. И вот
наступил день, когда вспомнил нарт Ахсартаг о брате своем Ахсаре и
загрустил. Сказал он Дзерассе:
– Нельзя мне больше жить здесь, должен я найти брата своего и
вернуться домой1.
Услышав такие слова, обрадовалась Дзерасса:
– Если у тебя есть свой дом, то нам надо спешить туда. Не
подобает мне дольше оставаться здесь.
Ребенка ждала тогда Дзерасса и хотела, чтобы родился он в доме
мужа.
В заветный час выдернула Дзерасса из косы своей золотой волос,
обвила им себя и Ахсартага, превратились они в рыб, сияющих
перламутровой чешуей, и выплыли на поверхность моря.
* * *
В дремучем лесу, на берегу моря, построил себе Ахсар шатер из
звериных шкур и ждал вестей о брате. Однажды увидел он:
вынесли волны белую пену. Обрадовался Ахсар: «Живым и веселым
возвращается брат мой! Пойду-ка я на охоту, может, что добуду к
его возвращению».
И пошел Ахсар на охоту.
* * *
– Где же мои сыновья? Неужели я их никогда не увижу? – так
говорил старый Уархаг, и горе сгибало его, и могучая сила его
надломилась.
А нартские юноши радовались тому, что не возвращаются Ахсар и
Ахсартаг, везде и во всем превосходившие их. Стали они издеваться
над сединами Уархага и назло приставили его бессменно пасти скот.
Сердился Уархаг. Не раз в отместку угонял он нартские стада и
топил их в море или бросал с вершины крутой скалы. И не
показывался Уархаг в селении нартов – все горевал по своим
сыновьям.
* * *
Вышли со дна морского Ахсартаг и Дзерасса и увидели на берегу
шатер из звериных шкур. Вошли туда. Ахсар на охоте, шатер пуст.
Заглянула Дзерасса в шатер, и все в шатре осветилось сиянием,
исходившим от ее лица. Таким прекрасным показался Дзерассе этот
шатер, что она сказала Ахсартагу:
– Пока не посижу в этом шатре, не уйду отсюда.
– Хорошо, – ответил Ахсартаг, – ты посиди здесь, а я пойду
поищу брата. А может, и поохочусь: мы, нарты, питаемся дичиной. И
пошел Ахсартаг искать брата. А тем временем Ахсар возвращался уже
к своему шатру. Разминулись братья.
СМЕРТЬ АХСАРА И АХСАРТАГА
Вернулся Ахсар к своему шатру, открыл дверь и увидел Дзерассу.
«О Бог богов! – сказал он сам себе. – Не отнимай у нас счастья
нашего ни в пути, ни дома. Мог ли я думать, что Ахсартаг не только
вернется живой, но и приведет в мой шатер свою невесту?»
Взглянула Дзерасса на Ахсара и приняла его за своего мужа.
Белокурые, высокие, искроглазые и широкоплечие братья были так
похожи друг на друга, что только мать-земля да небожители могли
различать их.
– Отчего ты так долго не возвращался? –спросила Дзерасса. Ахсар
ничего не ответил.
– Что с тобой? Или ты не узнаешь меня? Ведь целый год прожили
мы вместе под водой, в стране Донбеттыра!
И убедился Ахсар, что перед ним жена его брата Ахсартага.
Долго ходил Ахсартаг, но ни Ахсара не нашел, ни зверя не
встретил. А тем временем настала ночь, и он остался в лесу, так
как не хотел возвращаться без добычи.
Дзерасса, принимая Ахсара за мужа, стала льнуть к нему, но
видит, что тот отворачивается от нее.
Пришло время ложиться спать. Молча постелил Ахсар свою бурку,
легли они на нее и накрылись буркой Ахсартага. Но чтобы не было у
него близости с женой брата, вытащил Ахсар свой меч и положил его
между собой и Дзерассой. Это так рассердило Дзерассу, что,
обиженная, она встала с постели и грустная села поодадь.
Дверь шатра открылась, вошел Ахсартаг. Он принес тушу убитого
оленя и целое дерево с корнями и ветвями, чтобы разжечь костер.
Увидел он обиженную и печальную Дзерассу и спящего брата, и
закралась ревность в его душу: что, если Ахсар совершил насилие
над Дзерассой?
И когда Ахсар проснулся, Ахсартаг разговаривал с братом нехотя
и сердито. Ахсар понял, в чем заподозрил его брат. Как ему было
тут не обидеться?
Выхватил он стрелу, пустил ее вверх и взмолился:
– Боже, пусть стрела моя взовьется двумя и вернется одной и
вонзится в то место, которым я коснулся невестки своей, и пусть я
умру от этого!
Взвилась стрела, вернулась и попала в мизинец Ахсара. И он тут
же умер. Тогда Дзерасса рассказала Ахсартагу все, как было.
Отчаяние охватило Ахсартага: из-за него без вины погиб его брат!
Выхватил он меч и, поставив его так, чтобы рукоятка упиралась в
грудь Ахсара, а острие – в собственное сердце, всей тяжестью
опустился на него. Меч вонзился в его сердце, и умер Ахсартаг.
Рвет на себе волосы Дзерасса, царапает свои щеки, бьет себя по
голове и по коленям:
– О горе, что за черное горе постигло меня! Из-за меня погибли
оба брата!
В голос плачет-рыдает Дзерасса, эхом разносятся по горам ее
причитания, и даже звери лесные затихли в глубокой печали, слушая,
как она рыдает.
Льет Дзерасса горючие слезы. Горе ее черной тучей низко нависло
над телами братьев, подобно теплому дождю льются слезы Дзерассы на
тела двух братьев. Села она между ними и до полуночи проплакала
над телом Ахсара и от полуночи до утра– над телом Ахсартага.
– Что мне теперь делать с ними? Разве могу я оставить их тут,
чтобы вороны выклевали их огненные очи, чтобы лисицы обглодали их
стройные колена и румяные щеки? Похоронила бы я их, но как самой
мне это сделать?
В это время Уастырджи – могучий дух на трехногом коне – с
борзой собакой своей опустился с небес на землю. Услышал он голос
Дзерассы, узнал из ее причитаний, что случилось. Предстал он пред
Дзерассой и сказал ей:
– О солнце солнц, украшение вселенной, о мой светлый мир и
краса земли! Давно хожу я по твоим следам и вот застаю тебя в
горе. Скажи, о чем льешь ты слезы? Что случилось с тобой?
– Как же не горевать мне! – ответила Дзерасса. – Вот два брата,
из-за меня они погибли, и я не знаю, как мне их похоронить.
– О женщина!–ответил Уастырджи.– Я, конечно, похоронил бы их,
но ты должна стать моей женой. И Дзерасса ответила ему:
– Почему бы мне не пойти за тебя замуж, после того как мы
похороним мертвых?
Тогда Уастырджи слегка ударил по земле рукоятью плети своей, и
тела обоих братьев опустились под землю. Высокое надгробье, из
камней сложенное, известью скрепленное, поднялось над их могилой.
Обняла тут Дзерасса последний раз их надгробье. И над ним поднялся
красивый дворец. Потом подошел Уастырджи к Дзерассе:
– Ну, теперь поедем. Садись на коня позади седла. И Дзерасса
сказала тогда Уастырджи:
– Посиди-ка ты здесь, а я пойду умоюсь вон там, на берегу моря.
А то как пойду я с тобой? Ведь кровь запеклась у меня на щеках.
Уастырджи поверил Дзерассе, и она, достигнув берега моря,
кинулась в волны и ушла вниз, в отцовский край, в страну
Донбеттыра.
Ждет Уастырджи, и какие только мечты и желания не бродят в его
голове! Но где же та женщина? Нет красавицы Дзерассы! Обманула она
Уастырджи, и он запомнил этот обман.
– Подожди же, беда твоему очагу! – сказал Уастырджи.– В этом
мире мне тебя не поймать, но куда ты денешься от меня в Стране
мертвых?
Разозлился Уастырджи, вскочил на своего трехногого коня и с
борзой собакой своей поскакал по берегу моря. Стал он охотиться и
разогнал свою досаду.
РОЖДЕНИЕ УРЫЗМАГА И ХАМЫЦА
Дзерасса жила под водой, в доме родителей своих Донбеттыров.
Когда мать ее узнала, что Дзерасса ждет ребенка, сказала она
Дзерассе:
– Иди, дочка, в Страну нартов. Кто не родится на их земле, того
они своим никогда не признают.
И бедная женщина так поступила, как мать ей сказала. Поникнув
головой, отправилась она в дальний путь. Тяжкие заботы одолевали
ее.
«Если даже и дойду я до нартского селения, то кто приютит меня
там?» – так думала она.
Вот и селение нартов. Идет Дзерасса по улице мимо ныхаса – того
места, где собираются почтенные нарты. Как положено невестке,
проходит мимо стариков Дзерасса: низко опустив голову, не
поворачиваясь спиной к старикам.
И удивились почтенные нарты:
«Кто она такая? Почтительна к нам, словно невестка наша. Но все
невестки наши здесь, в селении. Нет ни одной, которая гостила бы у
родителей или из-за обиды совсем ушла бы к ним».
И старшие нарты сказали младшим:
– Подойдите к женщинам нашим и скажите им, пусть узнают: кто
она такая, эта гостья?
Пошли младшие нарты и сказали нартским женщинам:
– Слушайте, невестки наши, благонравные, молчащие при старших,
расспросите эту женщину: оттого ли молчит она, что она – наша
невестка? И вы, наши почтенные матери, если она такая же почтенная
мать, как и вы, то узнайте и скажите нам: кто она?
Окружили молодые женщины Дзерассу и стали спрашивать:
– Скажи нам, кто ты такая?
Ничего не ответила им Дзерасса и подумала про себя:
«Я сказала бы им, кто я такая, но тогда старшие не услышат
моего ответа от меня самой».
И старшие женщины, видя, что она ничего не ответила младшим
женщинам, подошли к ней, спросили:
– Скажи нам: кем ты доводишься нартам? И ответила им Дзерасса:
– Не спрашивайте меня все сразу. Если хотите узнать, кто я
такая, пусть спросит меня одна из вас, и я отвечу ей.
И тогда отвела ее в сторону одна из почтенных женщин и сказала
ей:
– Солнце мое, скажи мне: кем ты доводишься нартам? Доверяют мне
в нартском селении, и ты тоже можешь довериться мне. Взглянула
Дзерасса на женщину и сказала:
– Неловко рассказывать мне, чья я и откуда. Стыдно мне нартской
земли и перед вами стыдно, невестки нартов, – ведь старшими
снохами приходитесь вы мне. Об одном прошу: отведите меня ко входу
в родовую башню моего мужа2.
– Но ведь ты видишь здесь множество башен. Кто же был тот, чье
имя привело тебя сюда?
– Стыдно мне перед вами, – сказала Дзерасса. – Но нет у меня
сейчас другого выхода, и приходится самой сказать о себе. Мужем
моим был Ахсартаг, и прошу вас – только до нижнего яруса их башни,
туда, где зимует скот, проводите меня.
И женщины передали почтенным нартам слова Дзерассы.
– Пришла эта женщина от тех наших родичей, возвращения которых
мы ждем. Но с нею их нет.
Обрадовались почтенные нарты и сказали:
– Пусть так и будет. Если сами они не вернулись, то узнали мы
об их участи. Не в старую башню Уархага и не только до нижнего
яруса, а на самый верх башни Ахсартага, в почетные комнаты,
проводите ее.
И тогда сказала Дзерасса:
– Не подобает мне сейчас быть там. Скоро придет время, когда я
покажу вам новый отпрыск вашего рода. А пока мне спокойнее будет
не на высокой башне, а в темном хлеву.
Отвели ее женщины в хлев, и там родила Дзерасса двух сыновей-
близнецов.
Урызмаг и Хамыц – так назвали мальчиков.
КАК УРЫЗМАГ И ХАМЫЦ НАШЛИ ДЕДА СВОЕГО УАРХАГА
За день на вершок, за ночь на целую пядь вырастали близнецы. А
когда вышли они первый раз из родного дома на улицу и стали,
играя, стрелять из луков, от свиста их стрел нарты попрятались кто
куда.
В это время Кулбадаг-ус, вещая женщина, послала по воду свою
единственную дочь. Как только завидел девочку Хамыц, пустил он
стрелу. В мелкие черепки превратился кувшин девочки, и стрела
продырявила ей платье. Плача, вернулась она домой.
– Что случилось с тобой, чтобы матери твоей пережить тебя!
Почему ты не принесла воды?
Ответила девочка матери:
– Это озорной Хамыц пустил стрелу, на мелкие черепки разбил мой
кувшин и в тряпку превратил мое платье. Дала женщина дочери другой
кувшин и сказала ей:
– Иди снова и без воды не возвращайся. Да пойдет тебе впрок мое
молоко и пусть передастся тебе хотя бы часть моего острословия! Но
если ты не сумеешь достойно ответить ему – чтоб не видать тебе
добра!
Только вышла девочка из дома, Хамыц снова пустил в нее стрелу.
– Легко тебе пробовать на мне свою силу! – крикнула ему
девочка. – Любая пичужка лесная сильнее меня. А если уж ты такой
силач, так пошел бы лучше проведать деда своего Уархага, который
иссох, бродя за нартским скотом.
Услышав эти оскорбительные слова, мальчики в ярости изломали
свои луки и стрелы. С шумом и грохотом, словно разбойники,
ворвались они в свой дом и сказали матери:
– Мы идем на нихас нартов. Слышали мы, что жив один из наших
дедов. Мы пойдем и отыщем его.
Пришли на нихас сыновья Ахсартага. Мужчины всех трех нартских
родов сидели там в то время.
– Да будет счастье на вашем нихасе!–сказали юноши.
– Пребывайте и вы в полном счастье! – ответили юношам почтенные
нарты.
– Узнали мы, что отец отца нашего, Уархаг, жив и пасет стада
нартов. Просим вас, укажите, где он сейчас.
– Пусть проводит вас кто-нибудь из мальчиков, – ответили им
нарты.
Идут они к своему деду, Урызмаг и Хамыц, земля дрожит под их
ногами, камни осыпаются. Издали услышал Уархаг богатырские шаги
Урызмага и Хамыца.
«Что за диво? – подумал Уархаг. – Нет в живых Ахсара и
Ахсартага, а мне кажется, что я слышу их шаги».
И вот увидел он юношей.
– Эй, вы кто такие? – спросил он их. И они ответили:
– Мы сыновья Ахсартага.
– Ближе, ближе подойдите ко мне. Только по тому, как сложены
вы, кости ваши ощупав, могу я признать вас.
Подошли Урызмаг и Хамыц к Уархагу, обняли его, и стал Уархаг
тихо, самыми кончиками пальцев ощупывать запястья их рук.
Слезами наполнились его глаза, и сказал он:
– Погибли сыновья мои Ахсар и Ахсартаг, но радуюсь я, что наш
род не прервался.
И юноши со слов матери своей рассказали деду о гибели его
сыновей и о судьбе жены Ахсартага Дзерассы.
Повел Уархаг мальчиков в свою старую башню. Впервые поднялись
они наверх, в почетные комнаты башни, и видят: невозможно войти
туда, так много там мусора.
Тогда взял один из братьев деревянную лопату, другой взял
метелку, и они вычистили и подмели хадзар – то священное место,
где пылает очаг. Заблестел хадзар, и увидели все, что стал он в
семь раз лучше прежнего.
Поддерживая старика под мышки, свели его Урызмаг и Хамыц во
двор, побрили его лохматую голову, сбрили ему бороду, и глянуло на
внуков молодое лицо. Удивились братья, посмотрели друг на друга и
сказали:
– Да он еще совсем молодой, наш дед! Он может еще и нашу мать
прокормить. – И приведя деда обратно в хадзар, они сказали ему: –
Мы твои сыновья и отныне будем жить с тобой.
Пока Урызмаг и Хамыц искали своего деда, Дзерасса жила в
верхней части башни Ахсартага.
Отыскав деда, братья отправились за матерью. Они привели ее в
старую башню деда своего Уархага, и старый Уархаг взял Дзерассу
себе в жены3.
УРЫЗМАГ И ШАТАНА
РОЖДЕНИЕ ШАТАНЫ
Прошел год после женитьбы Уархага и Дзерассы. Скончался Уархаг,
и только на год пережила его Дзерасса. Перед смертью сказала она
своим сыновьям:
– Когда я умру, должны вы первые три ночи оберегать мое тело,
потому что не у доброго человека я в долгу и он не оставит меня в
покое даже в Стране мертвых.
Умерла Дзерасса, и положили ее в склеп.
Настал первый вечер. Надел Урызмаг свои доспехи, взял свое
оружие, встал у входа в склеп и до самого утра стоял на страже.
Так же поступил он и на вторую ночь. На третий вечер сказал Хамыц
брату своему Урызмагу:
– Вместе воспитала нас наша мать, дозволь и мне в эту ночь
охранять ее останки.
Нетороплив и умен был Урызмаг. Легок в мыслях и вертляв был
Хамыц, любил он поплясать и на сборищах молодежи.
И ответил Урызмаг брату:
– Если бы я мог надеяться на тебя, то не мне, а тебе, как
младшему брату, надлежало бы все три ночи сторожить нашу мать.
Обиделся Хамыц на слова Урызмага, надел доспехи, взял лук и
стрелы и отправился к склепу.
Стоит Хамыц у входа в склеп, – да и как же иначе? Но вот со
стороны селения донеслись до него веселые застольные песни, шум
пляски на свадебном празднике. И с досадой подумал Хамыц:
«Погибнет тот, кто слушается умирающего! Кому нужно мертвое
тело матери моей? Пойду-ка я лучше на свадьбу да погуляю там».
Но только отдалился он от могилы, как склеп ярко осветился и
вошел туда Уастырджи. Ударил он Дзерассу своей волшебной войлочной
плетью. Ожила Дзерасса и стала в семь раз лучше, чем была при
жизни. А уходя, Уастырджи снова ударил ее своей волшебной плетью,
и жизнь опять покинула тело Дзерассы.
Прошел год. Бедовый Сырдон проходил мимо склепа Дзерассы и
услышал, что плачет там ребенок. Пошел Сыр-дон на нихас, где в то
время собрались все три нартских рода.
– Да будет мир на вашем нихасе и да будет счастливо ваше утро!
– Пусть добро будет долей твоей, Сырдон! И сказал Сырдон:
– Чудеса творятся на кладбище нартов: новорожденный плачет в
склепе.
Выше всех на месте старшего сидел на нихасе Урызмаг. Услышав
слова Сырдона, подумал он: «Не уберег, видно, легкомысленный брат
мой в ту ночь нашу мать...» Вскочил Урызмаг и быстро пошел на
кладбище. Вошел он в склеп, где лежало тело Дзерассы, и вынес
оттуда новорожденную девочку.
Шатаной назвали девочку. Когда прошел месяц, была она как
годовалая, а когда прошел год, ей можно было дать три года. И была
она так мудра и красива, что от света лица ее темная ночь
превращалась в день, а слова, сказанные ею, были прямее солнечных
лучей и острее меча.
КАК ШАТАНА СТАЛА ЖЕНОЙ УРЫЗМАГА
Возмужал Урызмаг и взял в жены красавицу Эльду из нартского
рода Алагата.
А за это время подросла и Шатана.
За месяц вырастала она как за год, а за год вырастала словно за
три года. Красавицей стала Шатана, равной не было ей среди
нартских девушек. Стройная, искроглазая, как ангел, повернется –
словно стрела пролетит, голос – как соловьиная песня, слово скажет
в ответ – будто мать тебя обласкала, рука ее щедра и хлебосольна.
А хлеб, что она испечет, таков, что крошка одна утоляет голод и
пьянит, как алутон, хмельной напиток нартов.
Пришло ей время выходить замуж. Задумалась Шатана: «Вышла бы я
замуж, но как мне узнать, кто мой суженый?» Взглянула на землю,
взглянула на небо, но даже среди духов небесных и духов земных
никого не нашла доблестнее и умнее Урызмага.
И не могла она ослушаться своего сердца. «Или быть мне женой
Урызмага, или совсем не выйду я замуж», – решила она.
Легко решить, а трудно совершить. Самой признаться Урызмагу она
робеет, а чужим устам поручить это признание не хочет.
«Что делать? Придется показать ему свое дерзкое лицо».
И вот как сказала она Урызмагу:
– Урызмаг, разве кто-нибудь отдает на сторону свое добро? Разве
не жаль отдавать меня замуж в чужой род? Быть тебе моим мужем.
Иначе не будет.
Загорелись от стыда уши Урызмага, волосы на голове поднялись
дыбом.
– Забудь об этом! –ответил он ей.–Как тебе только не стыдно?
Совершив такое, как покажу я нартам свое лицо?
Долгое ли, короткое ли время прошло после этого, но вот
собирается Урызмаг в дальний поход – год ему быть в отъезде.
И сказал он молодой жене своей Эльде:
– Когда вернусь я через год, будут приходить к нам люди,
поздравлять меня с тем, что невредимым прибыл я из похода. Смотри
не опозорься, приготовь к тому времени достойное угощение.
Идет год к концу. Подходит пора Урызмагу возвратиться. Ронг,
чудесный нартский напиток, стала готовить Эльда к возвращению
мужа. Сварила она ронг, но когда влила в него закваску–что тут
делать?!–не бродит ронг. Не знала Эльда, что это Шатана мудростью
небесной и земным колдовством не дала ему забродить. Встревожилась
Эльда и побежала к Шатане.
– Девушка, девушка, из мужнего рода девушка... Настало время
мне опозориться: не бродит мой ронг. Ведь если не приготовлю я
угощения, брат твой, увидев меня беспомощной, убьет меня. Будет
сердиться – это мне хуже смерти.
– А какое мне до того дело? – ответила Шатана. Мечется Эльда
между ронгом незабродившим и комнатой Шатаны и стонет:
– Что делать мне, злосчастной? Тоньше волоска душа моя стала!
Гибель моя подошла!
Довела Шатана невестку свою до отчаяния, убедилась, что больше
смерти боится она мужа своего, и сказала:
– Слушай, красавица Эльда, хочу подшутить я над Урызмагом.
Одолжи мне на одну ночь свадебную твою одежду и головной платок, и
сделаю я так, что ронг твой станет бродить.
Согласилась невестка. Приготовила Шатана другую закваску,
сама заквасила ронг, и забродил он.
Вернулся Урызмаг. Весело пили нарты, хвалили ронг и Урызмага
поздравляли с благополучным возвращением.
Окончился пир, гости разошлись по домам. И тут же Шатана надела
на себя свадебную одежду Эльды, вошла в комнату Урызмага, и он
принял ее за жену свою.
– Девушка из рода Алагата, ты стала лучше, чем в первую ночь.
– Таковы все девушки нашего рода, – не растерявшись, ответила
Шатана.
Пришло время рассвета. Но снова мудростью своей небесной и
земным колдовством зажгла Шатана луну и звезды на потолке комнаты.
– Не пора ли вставать? – спросил Урызмаг.
– Далеко еще до рассвета, – ответила Шатана. – Посмотри наверх,
звезды и луна светят нам.
Захотела Эльда прийти ночью к мужу, толкнула дверь – заперта
дверь. По всему пустому дому бегала она. Снова стучалась в
запертую дверь – не открывалась дверь. От злости разорвалось ее
нежное сердце, и умерла Эльда.
Узнав о смерти невестки, согнала Шатана с потолка подобия
ночных светил. Настал светлый день, и тогда разбудила она
Урызмага:
– Вставай, день настал.
Увидев перед собой Шатану, остолбенел Урызмаг.
– Неужто это ты, Шатана? – спросил он.
– А кто пробыл с тобой эту ночь? Что было делать Урызмагу? С
почестями похоронили Эльду.
– Опозорила ты меня, Шатана, – упрекал Урызмаг.–Как будем мы
жить с тобой среди нартов? С каким лицом покажемся мы им? Ведь они
срамить нас будут!
– Людская хула только на два дня,–ответила ему Шатана. – Не
велик этот позор. Делай, как я говорю, и позор наш будет забыт.
Сядь задом наперед на осла, три раза проезжай мимо нихаса и потом
расскажи мне, что говорили о тебе сидевшие на нихасе.
Сделал Урызмаг так, как научила его Шатана.
Когда увидели нарты, что едет Урызмаг задом наперед на осле,
взрослые и дети, старые и молодые – все от смеха падали на землю и
катались по ней. Так было, когда Урызмаг поехал мимо нихаса первый
раз. Но когда вернулся он обратно и поехал второй раз, то только
самых смешливых рассмешил он, многие даже и не взглянули на него,
а некоторые погоревали, что вот, мол, Урызмаг был наставником
нартов, а сейчас сошел с ума.
Третий раз поехал Урызмаг, и теперь уже ни одной улыбки не
вызвал он. И сказали многие из почтенных нартов, сидевших на
нихасе:
– Не зря сел наш Урызмаг на осла задом наперед – верно, кроется
за этим какая-нибудь хитрость.
Вернулся Урызмаг домой и рассказал обо всем Шатане.
– Ну вот, – сказала Шатана, – и с нашим делом так же будет.
Сначала посмеются немного, ну а после привыкнут. Так стала Шатана
женой Урызмага.
УРЫЗМАГ И ХАРАН-ХУАГ
Часто уходил в походы нарт Урызмаг. И вот однажды был он долго
в отъезде и не встретил никого и не нашел ничего.
Но не мог нарт позволить себе вернуться домой с пустыми руками.
И заночевал он в темном лесу. Было уже около полуночи, когда ему
приснилось, будто схватил его орел Черной горы, поднял вверх и
бросил в ярко горящий костер. От испуга проснулся Урызмаг и
вскочил. «Что за сон?–удивился он.–Что он предвещает?» И вдруг
увидел свет в глубине ущелья. Урызмаг пошел на свет, и вот перед
ним шалаш. Внутри его на горячих углях сами собой вертятся
шампуры, жарятся на них шашлыки, и тут же на трехногом столике –
три пирога с сыром и рядом кувшин с ронгом, а возле них – рог для
питья.
Очень голоден был Урызмаг, взял шашлыки, разрезал их, налил
полный рог ронга и вознес молитву:
– Сделай, господи, так, чтобы я здоровым прибыл домой! И только
попросил он о своем здоровье, как мигом шашлыки превратились в
здорового взрослого мужчину, пирог развернулся большим полем,
засеянным пшеницей, а вместо ронга забил родник. От удивления в
неподвижности застыл Урызмаг. А мужчина спросил его:
– Что с тобой, добрый человек? По виду ты похож на нарта, так
почему же ты удивляешься?
– Как же мне не удивляться? Всякий, кому я захочу рассказать о
том, что сейчас случилось, мне не только не поверит, но еще будет
надо мной насмехаться.
– Это еще не диво, нартский муж, а диво то, что делает с людьми
Харан-Хуаг. Это он меня превратил в шашлыки и сказал, что пока обо
мне не вознесет молитву нарт, пусть меня люди едят в виде
шашлыков. Наверное, ты и есть мой дух-избавитель. И вот я
благодаря тебе спасен. Теперь идем ко мне домой, будь моим гостем.
– Нет, добрый человек, я не пойду за тобой, пока не узнаю,
какие еще чудеса творит Харан-Хуаг.
– Ты все узнаешь, если пойдешь со мной. Пошел Урызмаг за
мужчиной, им спасенным. Вот и дом его. Вышла к ним навстречу его
жена, обвила руками спасенного мужа, а от радости у нее из глаз
слезы льются.
Зашли в дом, и – о диво! Стены дома – из чистого перламутра,
потолок выложен из красного стекла. Урызмага усадили на почетное
место – на мягкое кресло возле очага. Мгновенно поставили
трехногий столик, и на нем появились всевозможные яства и напитки.
Но Урызмаг ни к чему не притронулся.
– Что с тобой, нартский человек? Почему ты ничего не ешь? –
спросил хозяин.
– Таков наш обычай, – ответил Урызмаг. – Нужно знать того, с
кем ешь хлеб-соль. А мы друг друга не знаем.
– Эх, нартский человек, или ты не узнал меня? Я племянник
Уастырджи Бигар. Уастырджи, брат моей матери, издавна благосклонен
к нартам и во всем держит их сторону. Ну, а как тебя зовут?
– Я нарт Урызмаг, старший из нартов. И Уастырджи я хорошо знаю.
Бигар и раньше слышал об Урызмаге, но в лицо его не знал. А
услышав, кого он угощает, Бигар не знал, куда посадить Урызмага. И
так же ухаживала за ним жена Бигара.
– Спасибо тебе, что ты спас моего мужа, – приговаривала она.
Урызмаг был очень доволен таким приемом и после трапезы
спросил:
– А что отец ваш? Он умер давно?
– Недавно он умер, его погубил Харан-Хуаг, – ответил Бигар.
– За что?
– Об этом будет долгий разговор, но раз уж мы сели за одни
стол, то я все тебе расскажу.
Харан-Хуаг питается человеческой кровью. Есть у него войлочная
плеть, которую он никому не показывает. Но если рассердится на
кого-нибудь и ударит этой плетью, то может превратить во что
угодно. У моего отца были хорошие виноградники, а вот взгляни туда
– Харан-Хуаг превратил их в заросли кустарника, а весь наш скот –
в кучу камней. За это и называют его Харан-Хуаг, что значит
«ненасытный». Чем больше он ест, тем голоднее становится. Так, без
передышки, наполняет он свою утробу, подобно горной мельнице,
которая вертится без остановки. А живет поблизости, вон за тем
пригорком. И никто не смеет к нему подойти. Однажды вышел он на
охоту и, встретив там на беду моего отца, сказал ему:
– Что-то захотелось мне попить. Отрежь свой палец, я пососу
твоей крови.
– Зачем тебе пить человеческую кровь? – сказал отец. – Выбирай
из моего скота овец, сколько тебе угодно, зарежь и напейся крови.
И тут Харан-Хуаг рассердился и превратил отца в тот белый
надгробный камень, мимо которого мы только что проходили. Это и
есть мой отец.
«Что тебе сделал мой отец?»–спросил я Харан-Хуага. И вместо
ответа он заклял меня: «Иди, и пусть тебя самого едят люди. Пусть
вода твоя будет им питьем, хлеб твой – им едой». Ты видел сам, что
nm все это выполнил. Но потом он еще добавил: «Будет так, пока не
освободит тебя молитва нарта. А до этого ты не вернешься домой».
Теперь ты спас меня, Урызмаг, ты мой дух-заступник!
Удивила Урызмага эта история. Помолчал он и сказал Бигару:
– Укажи мне его дом, я отомщу ему за тебя и за всех людей.
Пообедали они, отдохнули, и после этого Бигар указал Урызмагу
дом Харан-Хуага. Потихоньку вошел Урызмаг в дом и застал хозяина
спящим. Войлочная плеть лежала у него под головой. Урызмаг
выхватил эту волшебную плеть из-под головы ненасытного и крикнул:
– Харан-Хуаг, вставай!
Вскочил Харан-Хуаг, а Урызмаг стегнул его войлочной плетью и
сказал:
– Превратись в козу паршивую.
Превратился Харан-Хуаг в паршивую козу, кинулся в лес, где его
и зарезали волки.
А Урызмаг вернулся к Бигару, ударил войлочной плетью белый
надгробный камень, и отец Бигара принял свой прежний вид. Очень
обрадовался Бигар! А народ, живший в той местности, богато одарил
Урызмага, и, забрав подарки, Урызмаг вернулся домой. Пригласил он
нартов, и три дня длился пир в доме Урызмага и Шатаны.
УРЫЗМАГ И КРИВОЙ УАИГ
Однажды, когда Урызмаг был в походе, собралась молодежь всех
трех нартских родов на нихасе, и завели они разговор, кто среди
нартов лучший из мужчин и кто лучшая из женщин. Долго спорили они
и никак не могли прийти к согласию. Иной и видно, что ни на что не
годен, а тоже хвалится: «Я наилучший среди нартов».
Узнала об этих спорах Шатана и сказала им:
– Пошли бы вы к старой мудрой женщине Кармагон да спросили бы
ее. Она скажет вам, кто лучший из нартов, а кто худший.
Вот пошли юноши к старой Кармагон и пригласили ее на нихас.
– Ради Бога вашего, оставьте меня в покое, нартские хвастуны.
Какой я судья в ваших спорах? – ответила им Кармагон.
– Не оставим мы тебя в покое, пока ты не скажешь нам, кто из
нартов наилучший из мужчин и кто наилучшая из женщин.
Внимательным взглядом обвела всех Кармагон и сказала:
– Вижу я здесь хороших людей, вижу сильных людей, пусть удачны
будут ваши доблестные дела! Но сколько ни смотрю я на вас, лучших
здесь не вижу.
– Кто же они, лучшие из нартов? Все же скажи нам! – требовала
молодежь.
– Наилучший из мужчин – Урызмаг, а наилучшая из женщин –
Шатана, – так ответила им Кармагон, когда они уж очень ей надоели.
Рассердилась нартская молодежь. Обидными словами обругали они
старуху и прогнали ее с нихаса.
На другой день вернулся из похода Урызмаг. Пожаловалась ему
Шатана:
– Вчера наши озорники из трех нартских селений пригласили на
нихас старую Кармагон и там обидели ее. Разгневался Урызмаг и
пошел навестить Кармагон.
– Что случилось с тобой, Кармагон?
– Пусть несчастья будут уделом этих нартских хвастунов, –
сказала Кармагон. – Пришли они вчера ко мне, позвали меня на нихас
и стали спрашивать: «Кто в селении нартов из мужчин наилучший и
кто наилучшая из женщин?» И сказала я им: «Наилучший из мужчин –
Урызмаг, а из женщин наилучшая – Шатана». После этого они обругали
меня и прогнали с нихаса.
Ничего не сказал Урызмаг, вернулся к себе домой и лег спать.
Рано встал он на следующее утро, призвал глашатая и сказал ему:
– Иди и прокричи4, чтобы знали все
три рода нартских: «Выследил Урызмаг стадо на Черной горе, и пусть
тот, кто настоящий мужчина, пойдет с ним за этой добычей!» Да
громче кричи, чтобы потом никто не сказал, что не знал он об этом
походе!
Пошел глашатай и прокричал так громко, что услышали его все три
нартских рода:
– Урызмаг на Черной горе выследил стадо! Кто настоящий мужчина,
пусть идет вместе с ним за этой добычей! А кто побоится пойти,
пусть не говорит потом, что не знал он об этом походе!
И повел Урызмаг за добычей на Черную гору молодежь всех трех
нартских родов.
А старая Кармагон испекла в эту ночь три медовые лепешки5
и стала молиться над ними:
– Бог богов, мой Бог! Пошли снега небывалые и спусти с гор свои
вечные льды, чтобы поняли нартские хвастуны, кто из нартов
наилучший мужчина!
И снег шел всю ночь. Такой выпал снег, что ни пройти, ни
проехать.
Сперва Урызмаг вел нартов по берегу Белого моря, потом
поднялись они по берегу Черного моря. И стали нарты один за другим
отставать от Урызмага. Кряхтя и охая, еле добрались они обратно до
своих очагов. Только один Урызмаг дошел до Черной горы и увидел,
что большое стадо овец по-прежнему пасется на ней. Подошел он
ближе, но не видит нигде ни пастуха, ни шалаша пастушьего, только
вожак козел водит овец. Необычное это стадо: каждая овца чуть
меньше молодого бычка, а вожак козел ростом с верблюда.
– Зарежу-ка я одну из этих овец себе на ужин, – сказал Урызмаг
и, бросившись в стадо, схватил за ногу одну ярку.
Стала ярка вырываться, долго волокла она по земле Урызмага.
Губы разбил Урызмаг о камни, и все же под конец вырвалась она.
– Силой их не одолеть, – сказал Урызмаг. – Надо их выследить,
может, что-нибудь придумаю.
К вечеру стадо отправилось в путь. Ведет его вожак козел, а
Урызмаг следует за стадом. Видит Урызмаг, что входят овцы в
большую пещеру. Урызмаг вошел за ними следом. Только улеглись
овцы,как в пещеру, посвистывая, вошел одноглазый великан – кривой
уаиг. На плече он нес огромное ветвистое дерево, с корнями
вырванное из земли. Ударил уаиг дерево о землю, и в щепки
рассыпалось оно. Крупны для лучины, но мелки для растопки были эти
щепки.
Испугался Урызмаг, увидев уаига, но что было делать ему?
Набрался он мужества и сказал уаигу:
– Добрый вечер, хозяин!
– Будь здоров, горный птенчик! – ответил ему уаиг. – Какой бог
тебя сюда занес?
– Я человек бродячий и зашел сюда сам. Завалив выход в пещеру
огромной каменной плитой, одноглазый уаиг развел огонь. Своей
длинной пастушеской палкой с крючком на конце поймал он за ногу
одну из овец, зарезал ее, разрубил на две равные части и бросил
мясо в кипящий котел. Пока мясо варилось, уаиг растянулся у огня и
уснул, наполнив храпом пещеру.
Сидит Урызмаг, ждет. Когда сварился ужин, проснулся великан,
снял с огня котел и достал из него мясо. Одну половину взял он
себе, другую положил Урызмагу:
– Покушай, гость.
Поужинали они вместе, – как же иначе? Поблагодарил Урызмаг
уаига, и легли они спать. Настало утро, отвалил уаиг каменную
плиту от выхода, расставил ноги, встал у входа и сказал ласково
козлу-вожаку:
– Бодзо, мой любезный, гони-ка овец на пастбище, хорошо выпаси
их, а вечером в целости пригони обратно.
Первым прошел между ногами великана козел-вожак, а за ним одна
за другой потекли овцы. Великан всех их пересчитал, после этого
вышел сам и снова завалил выход каменной плитой.
Остался Урызмаг один внутри пещеры. Не раз в течение дня
пытался он отвалить от выхода плиту, но даже шевельнуть не смог
ее.
Пришел вечер. Возвратился уаиг, отвалил плиту, впустил в пещеру
свое стадо и опять закрыл вход в пещеру каменной плитой.
– Только одну ночь гость считается гостем, – сказал уаиг
Урызмагу. – Сегодня пришел твой черед готовить ужин. Посмотрим,
что ты нам приготовишь.
– Из чего приготовлю я ужин, когда нет у меня ничего?
– Что ж, тогда я сам приготовлю ужин, – сказал уаиг. Взял он
свой двухконечный вертел-самоверт, пронзил двумя его концами
колена Урызмага и приладил его над огнем.
– Ты будешь поджариваться, а я пока отдохну, – сказал уаиг, лег
на спину, растянулся и тотчас же захрапел.
Увидел Урызмаг, что уснул уаиг, уперся ногой в очажный камень,
ухватился рукой за надочажную цепь, и весь опаленный, стиснув от
боли зубы, напряг все свои силы и стащил себя с вертела. Взял
Урызмаг вертел в руки, раскалил его докрасна и вонзил его в
единственный глаз уаига.
С ревом вскочил великан, стал он шарить вокруг себя – искать
Урызмага. Но зачем было Урызмагу оставаться возле уаига? Бросился
он в середину стада и спрятался среди овец.
Ласками и обещаниями подманивает его к себе уаиг, угрожает ему,
но не слушает его Урызмаг. Снова стал ловить уаиг Урызмага, но где
ему, слепому, поймать зрячего? Замучился уаиг и сказал Урызмагу:
– Я узнал тебя по твоим хитрым уловкам, нарт Урызмаг. Все равно
нет мне теперь жизни, слепому. Вот в этом кольце скрыта вся моя
сила и все мое счастье. Надень на руку это кольцо – и вся моя сила
и все мое счастье перейдут к тебе.
Бросил уаиг кольцо на землю. С радостью схватил его Урызмаг. Но
только очутилось на его пальце кольцо уаига, как сразу стало оно
громко кричать:
– Он здесь, он здесь!
Теперь уаигу легко было гоняться за Урызмагом. Куда бы ни бежал
Урызмаг, кричало кольцо: «Он здесь, он здесь!» – и великан яростно
кидался на Урызмага. На волос от гибели был Урызмаг, но Бог послал
ему свою милость: увидел Урызмаг топор в углу пещеры, схватил он
топор, положил палец свой на чурбан, и – пусть с твоим врагом
случится то же самое! – палец с кольцом отскочил в одну сторону, а
Урызмаг кинулся в другую.
– Здесь он, здесь он! – кричало кольцо. Подбежал уаиг,
наткнулся на чурбан и вмиг испепелил чурбан, так велика была
злость великана. Схватил он палец и от ярости проглотил его вместе
с кольцом.
Понял уаиг, что побежден, и, успокоившись, сказал Урызмагу:
– Все равно погибла твоя голова. Не уйти тебе отсюда, ведь
только между моими ногами можешь ты выйти из пещеры.
Стал Урызмаг думать, как бы уйти из пещеры. А ночью когда
пещера снова наполнилась храпом, зарезал Урызмаг вожака Бодзо и
ловко содрал с него шкуру, так, что даже рога остались на ней. Всю
ночь жарил он шашлыки из козлятины.
Когда пришло утро и настало время выпускать овец на пастбище,
отодвинул уаиг каменную плиту, расставив ноги, встал у выхода из
пещеры и ласково сказал козлу:
– Выходи, Бодзо, мой добрый козел, единственное мое упование!
Веди сейчас на пастбище свое стадо, собери его к вечеру и приведи
обратно.
Тут Урызмаг надел на себя шкуру козла и пошел впереди овец.
Когда он подошел к уаигу, то повыше приподнял рога, ощупал их
великан кончиками своих пальцев и выпустил Урызмага из пещеры.
Следом за Урызмагом пошли овцы, всех их бережно пересчитал уаиг.
Когда вышло из пещеры все стадо, скинул с себя Урызмаг козлиную
шкуру и крикнул уаигу:
– Эй, слепой осел! Теперь сколько хочешь кричи «Бодзо, Бодзо»!
Так же как лишился ты стада, так же лишиться бы тебе всего добра
своего!
Рассвирепел уаиг и выскочил из пещеры. Но забыл он в ярости,
что над глубокой пропастью его пещера. Сослепу грохнулся он в
бездну и разбился насмерть.
Пригнал Урызмаг стада уаига в селение нартов, позвал глашатая и
велел ему прокричать, что всех, кто ходил с ним в поход, зовет он
делить с ним добычу. И старую Кармагон тоже велел пригласить.
Было это вечером, в рано утром, чуть свет, собрались все нарты.
Видят они – делит Урызмаг добычу и одну лишнюю долю отделяет.
Переглядываются нарты, невдомек им: для кого эта лишняя доля? Взял
каждый то, что ему полагалось, а одна часть осталась. И сказал
Урызмаг, обращаясь к старой Кармагон:
– А это тебе, Кармагон, за то, что тебя обидели. Взяла Кармагон
свою долю. Но разве могла промолчать она? И, обратившись к
нартской молодежи, Кармагон сказала:
– Вот и вышло по-моему: Урызмаг – лучший из нартов! И
согласилась кичливая нартская молодежь:
– Да, Урызмаг – лучший из нартов.
КАК УРЫЗМАГ РАЗВОДИЛСЯ С ШАТАНОЙ
Разгневался однажды Урызмаг и сказал жене своей Шатане:
– Именем Бога прошу тебя, возвратись в свой родительский дом.
Возьми с собой все, что пожелаешь, – любые сокровища, которые
привлекают твое сердце, только уходи от меня: невмоготу мне больше
жить с тобой.
– Вот и хорошо, – сказала Шатана. – Разве могу возражать я
против того, что велит муж мой, данный мне судьбой? Твою волю я
исполню, но и ты выполни мою последнюю просьбу. Всю жизнь прожила
я с нартами, делила с ними хлеб-соль. Давай устроим прощальное
пиршество: хочу я в последний раз поднести нартам свою почетную
чашу.
Согласился Урызмаг, устроил прощальный пир. Что за стол накрыла
для нартов Шатана! Самые лучшие напитки и яства вынесла она из
кладовых. Семь ночей и семь дней просидели на пиршестве нарты, а
когда стали они расходиться, сказала Шатана младшим нартам, что
прислуживали на пире:
– Плохо потчевали вы хозяина нашего, он совсем еще трезвый.
Поднесите-ка ему с ласковым словом почетную чашу.
И стали подносить ему младшие нарты одну за другой почетные
чаши. И до этого немало выпил Урызмаг, но выпив почетные чаши,
совсем опьянел и погрузился в хмельной, безмятежный сон. После
этого младшие нарты тоже разъехались по домам.
Тогда самых откормленных быков запрягла в большую повозку
Шатана, самой мягкой сухой травой выложила она повозку, постелила
поверх травы постель, накрыла ее ковром и положила на ковер
сонного мужа. И повозка двинулась со двора.
Ничего больше не взяла она с собой, все богатства оставила
дома.
Когда выехали они на равнину, отрезвел Урызмаг и проснулся.
Видит: сидит возле него Шатана, лопухом отгоняет мух от его лица,
покрикивает на быков и подгоняет их березовой хворостиной.
Удивился Урызмаг, не понял: что это еще за диво!
– Будто мы едем куда-то? – спросил он Шатану.
– Я вижу, забыл ты, что прогнал меня из своего дома, вот я и
возвращаюсь в родительский дом.
– Это я помню, – сказал Урызмаг. – Но меня-то куда ты везешь?
– Прогоняя меня, ты сказал: «Возьми из нашего дома то
сокровище, которое всего больше привлекает твое сердце». Нет у
меня сокровища дороже тебя. Вот я и везу тебя, а все остальное
пусть останется.
– Ну и беса схватил я в жены! – улыбаясь, сказал старый
Урызмаг.
Помирился с женой Урызмаг, вместе вернулись они в свой дом и
продолжали там жить в любви и согласии.
БЕЗЫМЯННЫЙ СЫН УРЫЗМАГА
Пришел в Страну нартов голодный год. Хлеб не уродился, трава не
выросла. Гибли нарты от голода, пали они духом, потеряли веру в
свои силы. Прославленные нартские юноши, столь отважные раньше, до
того обессилели, что с утра до вечера спящие валялись на нихасе, а
если и просыпались, то только и слышно было, как вспоминают они о
пирах, о жирной доле при дележе скота, что у недруга угнан. Добрый
меч, славный лук и стрела – никто не вспоминал о них.
Была у Сырдона наглая сука, и случалось в то время, что
прибегала она на нихас, прыгала через головы спящих нартов: кому
рот оближет, у кого обувь сгрызет или перегрызет пояс – жаль было
глядеть на все это!
Пришел однажды Урызмаг на нихас и видит: словно на поле битвы,
лежат отважные, стройные юноши, и сука Сырдона совершает над ними
свои мерзости. Гневом всколыхнулось сердце Урызмага, швырнул он в
суку свою палку из слоновой кости, и, ударившись о камень,
сломалась палка. Урызмаг, собрав обломки, разгневанный, вернулся
домой. Бросил он на пол обломки своей палки, всей тяжестью тела
опустился в кресло, и затрещало под ним его кресло из слоновой
кости.
– Почему так потемнели дуги твоих бровей? Почему ты
разгневанный сел на свое кресло, хозяин головы моей?–спросила
Шатана. – Что случилось с тобой? Кто тебя обидел? – Никто не
обидел меня, – грустно ответил ей Урызмаг.
– Но как не сокрушаться мне, когда вижу я, что совсем пала
духом наша молодежь! Не пристало им целые дни валяться на нихасе,
и не могу видеть я, как наглая сука Сырдона скачет через головы
доблестных юношей нартских: кому губы оближет, кому обувь
обгрызет, кому перегрызет ремень на пояснице. Все спят, и никто не
в силах даже прогнать ее с нихаса. Хозяйка наша, я бы жизни своей
не пожалел, только бы досыта накормить нартов, так, чтобы горячая
кровь снова заструилась по их жилам и чтобы опять крепки стали их
сердца.
– Не печалься, – сказала Шатана, – иди зови всех! Кладовые наши
полны еды и напитков, – всех накормлю я, как одного человека!
И повела Шатана Урызмага по своим кладовым. Одна кладовая полна
пирогами, в другой от земли до потолка высятся груды вяленого
мяса, в третьей хранятся напитки.
– Видишь, когда оказывали мне честь нарты и долю мою присылали
с нартских больших пиров, я все сберегала – и вот пригодилось! –
сказала Шатана6.
Сбежали тучи с лица Урызмага, и сказал он Шатане:
– Да здесь столько еды, что всем нартам не съесть ее за неделю.
Приготовься к пиру, наша хозяйка!
Позвал Урызмаг глашатая, досыта его накормил и велел ему:
– Иди и прокричи нартам изо всех сил своих: «Кто в силах
ходить, тот пусть сам придет, кто не может прийти, того принесите.
У кого есть в колыбели ребенок, тот пусть принесет в колыбели
ребенка. Будет пир у нарта Урызмага Ахсартаггата, и всех нартов
зовет он к себе!»
И повсюду прошел глашатай и громко прокричал:
– 0 нарты! Кто в силах ходить, тот пусть сам придет, кто сам не
может прийти, тому помогите прийти! У кого есть в колыбели
ребенок, тот пусть принесет в колыбели ребенка. Торжественный пир
будет у нарта Урызмага Ахсартаггата, и всех нартов зовет он к
себе!
Услышав эту весть, повалили нарты в дом Урызмага. Все от мала
до велика собрались у него. Расставлены были столы в доме
Урызмага, и день за днем пировали нарты.
Урызмаг, соблюдая достоинство хозяина, сидит на самом почетном
месте. Щедрая хозяйка Шатана ухаживает за гостями, от яств столы
гнутся, напитки рекой льются. Урызмаг один за другим произносит
тосты.
Когда начал во время пиршества потухать огонь в очаге, встал
Урызмаг со своего кресла и вышел во двор, чтобы наколоть дров.
Наколол и только хотел он собрать их, как слетел с Черной горы
огромный мохнатый черный орел, схватил он Урызмага в свои когти и
унес его.
Долго он нес Урызмага над морем и далеко от берегов опустил его
на одинокую скалу. Только море вокруг, ни гор, ни деревьев, ничего
живого не видно, кроме синих вод. Стал тогда жаловаться на свою
судьбу Урызмаг. Увидел он, что верная гибель ждет его здесь, и
несчастным называл он себя.
Весь день просидел он на скале, оглядываясь кругом, но пустынно
было море. Настал вечер, пришла ночь, и вдруг увидел он, что из-
под воды, из-под большой подводной скалы, пробивается свет.
– Будь что будет, но должен я узнать, что там за диво, – сказал
Урызмаг.
Сполз в воду, сдвинул скалу – и вот дверь перед ним. Открыл
дверь Урызмаг, и три девушки, одна красивее другой и одна другой
стройнее, выбежали к нему навстречу.
– Пусть счастье принесет приход твой в наш дом, Урызмаг! Пусть
счастье принесешь ты, родич наш! Войди и будь нашим гостем! –
радостно говорили девушки.
Вошел в дом Урызмаг и увидел почтенную старую женщину.
– Да будет счастье в вашем доме! – сказал он ей.
– Будь здоров и счастливым прибывай к нам! – ответила ему
старая хозяйка и пригласила его сесть в кресло.
Сел Урызмаг, огляделся и видит, что пол под его ногами из
голубого стекла, перламутром выложены стены и утренняя звезда
горит в потолке.
Дивится Урызмаг: что за чудеса в морских глубинах? И понял он,
что попал к родичам своим донбеттырам.
Увидел Урызмаг: бегает по дому маленький мальчик, и так легко и
резво бегает, что глаза не успевают следить за ним. Не мог Урызмаг
наглядеться на мальчика, и радость наполнила его сердце. «Счастлив
тот, чьим сыном являешься ты», – подумал он.
– Солнце или ненастье привело тебя в нашу страну? Давно жаждем
мы видеть тебя, – ласково сказала Урызмагу старушка.
Урызмаг туг совсем приободрился и подумал, что не пришел еще
ему конец, если и на дне моря нашлись у него родичи, жаждущие
видеть его. Стал он рассказывать им, как попал в Страну
донбетгыров, а девушки тем временем готовили для него угощение.
Привели откормленного барана и просили, чтобы Урызмаг сам зарезал
его. Разожгли девушки резвый огонь, и не успел Урызмаг оглянуться,
как перед ним был накрыт обильный стол.
Раньше чем приступить к еде, Урызмаг, по обычаю нартов, поднял
на мече своем кусок мяса, Богу предназначенный, и вознес молитву.
А когда закончил он молитву, то, по обычаю, обратился ласково к
мальчику:
– Подойди ко мне, мое солнышко, жертвенного мяса отведай.
И, держа мясо на острие меча, Урызмаг протянул его мальчику.
Быстро подбежал малютка и вдруг споткнулся и упал на меч. Острие
меча пронзило сердце мальчика. Словно подкошенный цветок, упал он.
Содрогнулось несколько раз его маленькое тельце, и улетела прочь
младенческая душа.
Печаль охватила Урызмага и всю семью донбеттыров. С плачем
унесли девушки тело малютки.
«Что за горе обрушилось на мою голову! Несчастным рожден я на
свет!»– в отчаянии подумал Урызмаг.
И, видя, что не притрагивается он к угощению, сказала ему
старая женщина:
– Тебе нужно поесть, Урызмаг. Того, что случилось, теперь не
поправишь. Все свершилось по воле Бога.
Но не до еды было Урызмагу. Встал он печальный и ушел тем же
путем, каким пришел сюда. Уходя, он долго слышал, как оплакивали
женщины безвременно погибшее дитя.
Только вышел Урызмаг из воды и очутился снова на той же
одинокой скале, как огромный черный орел опять появился в небе.
Снова схватил он Урызмага в свои когти, долго носил его и опустил
там, откуда унес.
Собрал Урызмаг наколотые им дрова и, печальный, принес их в
хадзар. Увидел он, что продолжается пиршество и никто не заметил
его отсутствия. Сел Урызмаг на свое место и обратился к пирующим:
– Какую быль хотите вы услышать от меня? Старую или новую?
– Много слышали мы о старине,– ответили пирующие. – Что-нибудь
новое хотим мы услышать.
И Урызмаг рассказал о том, что с ним случилось. В соседней
комнате, среди женщин, была в то время Шатана. Услышала она
рассказ Урызмага, схватила себя за волосы и в горе расцарапала
щеки свои. И стала она причитать:
– Славные мужи, из лучших лучшие, и почтенные старые люди, не
осуждайте меня, простите, что в голос плачу я перед вами. Хранился
у меня в родительском доме Донбеттыра тайный клад, – в походе был
в то время хозяин наш, когда родился сын у меня. Отдала я сына
нашего на воспитание в свой родительский дом. Но и там отыскал его
Урызмаг, и, жизни еще не видавшего, послал он нашего сына в Страну
мертвых7. Как будем жить мы теперь? Кто позаботится о нас под
старость?
Опечалились люди, слушая ее причитания, и тихо разошлись по
домам.
С тех пор не находил себе места Урызмаг. Опустив голову и
подняв плечи, ходил он среди людей, не отвечая улыбкой на улыбку,
и тот, кто заговаривал с ним, не получал от него ответа.
Был серый камень на нартском нихасе – камень забвения. Тот, кто
ложился на этот камень, забывал о своем горе. На этот камень лицом
вниз ложился Урызмаг и подолгу, не вставая, лежал на нем. И не раз
говорили Урызмагу старые нарты:
– Нарт Урызмаг, славный среди славных! Не надо так убиваться! С
каждым из нас может случиться такая беда.
Помогли Урызмагу эти мудрые слова. Глазами других людей
посмотрел он на себя, и стал он смешон себе. Повеселел Урызмаг, и,
долгое ли, короткое ли время прошло, снова стал он скликать нартов
на веселые пиры.
Земле отдали донбеттыры тело мальчика, а душа его улетела в
Страну мертвых, и владыка той страны, Барастыр, посадил мальчика к
себе на Колени. И беспокоился, и печалился мальчик, если никто на
земле не вспоминал о нем.
– Что печалит тебя? – спросил его Барастыр. И мальчик ответил
ему:
– Много лет прошло с того дня, как пришел я в Страну мертвых, а
отец мой Урызмаг, который находит время заботиться даже о
посторонних людях, совсем забыл обо мне. Не устраивает он по мне
поминок, и бесприютен я здесь, среди мертвецов. Прошу тебя,
Барастыр, отпусти меня на время из Страны мертвых. Я только добуду
все, что необходимо для годовых моих поминок, и даю тебе слово:
тотчас вернусь обратно.
– Не хочется мне тебя обидеть, но ты просишь о том, что нельзя
исполнить, – ответил Барастыр. – Ведь если другие мертвецы узнают
о том, что отпустил я тебя, никто из них не останется здесь. Я и
теперь с трудом удерживаю их в Стране мертвых, а как их удержу
тогда?
– В этом я тебе помогу, – сказал мальчик. – Задом наперед
оберну я подковы на копытах коня своего Аласа, и когда мертвецы
кинутся за мной к воротам Страны мертвых, то скажи им: «На следы
коня посмотрите. Если уходят они из ворот, то не в моей власти
удержать вас: но если следы ведут обратно, нет вам пути из Страны
мертвых».
Согласился Барастыр.
Подковал мальчик Аласа своего так, как задумал, и помчался из
Страны мертвых. Кинулись вслед за ним все обитатели Страны
мертвых.
– Вы куда?–спросил их у ворот Аминон-привратник.
– Если хоть один может уйти отсюда, то никто из нас не
останется здесь! – закричали мертвецы. Аминон сказал:
– Сначала поймите, что произошло. Посмотрите на следы коня, и
вы увидите, что никто не ушел отсюда.
Взглянули мертвецы и, увидев, что след подков ведет в Страну
мертвых, успокоились, и опустился каждый на свое место.
А мальчик, питомец донбеттыров, сын Урызмага, не получивший
имени, прискакал в селение нартов, подъехал к древнему дому
Ахсартаггата и громко позвал хозяев. Вышла на зов сама Шатана.
– Ищу Урызмага, – сказал маленький всадник. – Не отправится ли
он со мной в поход? Скажи ему, что буду я ждать его на Памятном
кургане.
Вернулась Шатана в дом и сказала:
– Стар ты стал, хозяин. Глумиться стали над седой твоей
головой. Прискакал сейчас дерзкий мальчишка, которого из-за луки
седла не видно, и велел тебе передать, что зовет тебя вместе с ним
в поход: буду, мол, ждать Урызмага на Памятном кургане.
А Урызмаг дал клятву участвовать в любом походе, в который его
пригласят.
– Торопись, хозяйка нашего дома! Снаряжай скорее меня в поход.
Конечно, если кто увидит меня, отправляющегося в поход с этим
мальчишкой, тот посмеется надо мной. Но не могу я нарушить свою
клятву. Стар я, чтоб себя переделывать. Пока глаза мои светят из-
под бровей, буду поступать я по чести. За всю жизнь Урызмаг
никогда не отказывал тому, кто звал его товарищем в поход. Не
откажу и теперь.
Не хотелось Шатане отпускать Урызмага с этим дерзким
мальчишкой. И когда настал вечер, испекла она три заветные медовые
лепешки и помолилась над ними:
– Бог богов, мой Бог! Если ты для чего-то создал меня, то прошу
тебя, окажи мне милость! Пошли сегодня ночью на землю все те снега
и дожди, которые предназначены тобой на будущие семь лет, подыми
вихри и ураганы. И надеюсь я, что этот дерзкий мальчишка,
достойный гибели, найдет ее в эту ночь, а старик наш останется
дома.
Только помолилась она, как небо заволокло, опустились тучи,
пошел дождь, всю ночь валил снег – такого снега никогда не видели
люди. Вековые льды двинулись с гор, вихрь закружился над землей,
ослепляя всякого, кто пытался пройти из дома в соседний дом.
Но все же Урызмаг чуть свет оседлал своего пегого Арфана и
двинулся в путь, пробиваясь сквозь льды и сугробы. Издали увидел
он сквозь мятущийся снег: черной горой высится Памятный курган, и
снега на нем нет. Подъехал Урызмаг и видит: мальчик лежит на
холме, расстелил попону, под головой седло, накрыт он буркой, а
вокруг него зеленая поляна – семь гумен можно поставить на ней. По
пояс поднялась трава на этой поляне, и пасется на ней конь
мальчика – Аласа.
– Небесный ли это дух или земной, все равно это чудо, – тихо
сказал Урызмаг.
На верном своем Арфане поднялся он на холм и обратился к
спящему:
– Эй, мальчик, вставай! Дорога длинна, короток зимний день.
Надо отправляться.
Вскочил мальчик, быстро снарядился, сел на коня, и они
тронулись. Впереди Урызмаг на пегом своем Арфане, а следом за ним
мальчик на своем Аласа. Едут они, а снежный ураган что ни час, то
злее. Конь Урызмага, пегий Арфан, разбрасывает тучи летящего снега
своей могучей грудью, прикрытой нагрудником, но все труднее ему
идти, спотыкается он, и снег забивает его ноздри. А конь мальчика
идет за ним следом, и там, где -проходит он, тает снег и черная
земля выступает. Задыхаться стал конь Урызмага, и сказал тогда
мальчик:
– Я поеду вперед. Пусть с сегодняшнего дня не будет позором,
если младший поедет впереди старшего.
Только он опередил Урызмага, как от горячего дыхания его коня
стал таять снег, и широкая черная дорога легла перед ними – семь
гумен можно было поставить на ней.
Долго ли, коротко ли ехали они, но вот сказал Урызмаг:
– Теперь, юноша, надо нам посоветоваться: на каких врагов наших
напасть нам?
– Поведи меня в такую страну, в которой ты ни разу еще не
воевал.
– Не нашел я пути через море, потому только и осталась там, за
морем, одна страна–Терк-Турк называется она, – ответил Урызмаг. –
Нет на свете богаче ее. Там столько овец, скотины, столько
лошадей, что когда они идут по дороге, то пастухи не могут
повернуть их на другую дорогу. Но нелегко добраться до той страны.
Нужно переплыть бурливое море, а потом одолеть тех, что охраняют
стада, табуны и отары терк-турков – железного жеребца, волка, у
которого пасть окована железом, и ястреба с железным клювом.
– В ту страну и направимся мы! – сказал мальчик. – Попытаем там
наше счастье. Может, что-нибудь и попадет нам в руки.
Достигли они берегов бурливого моря, направили коней своих
вплавь. Как рыбы, поплыли их кони и перенесли их к другому берегу.
Вышли они на берег. Старательно выкупал мальчик своего Аласа,
обмазал его волшебным клеем, что без воды клеит, и заставил
вываляться в прибрежном щебне. Затем он снова обмазал его клеем и
вывалял его в песке. И стал Аласа ростом с гору. Вот добрались
наши всадники до табунов терк-турков, спешились, и вырыл мальчик
две ямы – одну для себя, другую для Урызмага с его конем. И сказал
мальчик Урызмагу:
– Гляди, Урызмаг: сейчас конь мой будет сражаться с железным
жеребцом. Сначала будут они лягать друг друга задними копытами, и
когда их булатные подковы ударятся друг о друга, тогда вспыхнет
огонь и загорится земля. Берегись и не вздумай выглянуть тогда из
ямы, не то несчастье постигнет тебя. Потом они будут кусаться и
бить друг друга передними копытами, и такой ветер поднимется от их
бурного дыхания, что на целую пядь разнесет он верхний слой земли.
Не двигайся с места в это время, не то прах твой развеется по
лесам и равнинам. Когда же настанет время действовать, я сам скажу
тебе об этом.
Сражаются, не щадя друг друга, железный жеребец и конь юноши –
Аласа. От искр их булатных подков такой огонь разгорелся, что
вспыхнула земля. Не сдержал Урызмаг любопытства, выглянул из ямы,
и запылала длинная его борода. Мальчик ловко потушил ее и сказал:
– С этого времени да будет новый обычай: носить бороды такой
длины, какой она стала сейчас у тебя.
Железный жеребец и Аласа пустили в ход зубы и передние копыта.
Такой поднялся ветер, что на целую пядь завихрил он верхний слой
земли.
И опять не сдержал Урызмаг своего любопытства. Поднял он голову
из ямы, и сорвал ветер верхнюю часть его черепа и понес ее прочь.
– Этак, пожалуй, мой старший останется без головы, – сказал
мальчик, выпрыгнул из ямы, догнал верхнюю часть черепа Урызмага,
которую далеко унес ветер. И, надев ее на голову Урызмага, сказал:
– Пусть с этого времени верхняя часть черепа нартов не снимается
больше.
А до этого было так, что любой нарт мог снять верхнюю часть
своего черепа (чтобы удобнее было брить голову), а побрив, снова
надеть ее.
Еще не закончили кони сражения, а волк с железной пастью
кинулся на помощь железному жеребцу. Пустил в него мальчик стрелу
– и пусть будет так с каждым, кто тебя проклянет! – волк остался
на месте. Отрезал у него мальчик одно ухо и спрятал его у себя. А
ястреб с железным клювом летел уже на помощь коню. И снова мальчик
показал свою ловкость – пустил стрелу в ястреба, и, только раз
взмахнув крылами, распластался ястреб на земле. Срубил ему мальчик
голову и тоже спрятал ее.
А кони все не могут одолеть друг друга. Не раз хватал жеребец
железными своими зубами шею Аласа, но песком и щебнем наполнялся
его рот, и не мог жеребец загрызть Аласа. Стал Аласа брать верх.
Упал железный жеребец на колени. Схватил мальчик свое седло, вмиг
оседлал жеребца и вскочил ему на спину.
– Эй, Урызмаг, скорее гони прочь стада терк-турков, а я должен
известить хозяев о том, что угнаны их стада.
– Пока никто не преследует нас, лучше бы нам отправиться своей
дорогой,– сказал Урызмаг.
– Честь не позволяет мне без погони, украдкой угнать такую
богатую добычу.
* * *
Пир был в то время у народа терк-турков. И вдруг видят
пирующие, скачет мальчик на железном жеребце. Подскакал он к месту
пиршества и крикнул:
– Тревога, народ терк-турки! Все ваши табуны, все ваши
богатства прочь угоняют!
Услышали младшие тревожную весть и сообщили ее старшим. Старшие
сказали:
– Этот человек ищет, где бы поесть и выпить. Пригласите его, мы
примем его как гостя.
Подбежали к мальчику младшие терк-турки и пригласили его в дом,
где шло пиршество. Соскочил мальчик с железного жеребца, привязал
его к коновязи и прошел туда, где пировали старейшины терк-турков.
Окинул он взглядом накрытые столы, достал голову ястреба и ухо
волка. Голову бросил он туда, где пировали старшие, ухо бросил он
младшим–тех и других угостил тем, чем полагается по обычаю,– и
сказал:
– Недоставало вам, старшие, головы,– вот вам голова. Не хватало
вам, младшие, уха, – вот вам ухо. А вон у коновязи ваш железный
жеребец.
Смятение охватило пирующих: поняли они, что лишились надежных
своих сторожей. А мальчик уже вскочил на железного жеребца и
поскакал догонять Урызмага.
Выехал он за околицу и видит: сидит между шестью курганами
седая старуха и плачет, причитает, обращаясь по очереди к каждому
кургану.
«Что за диво такое?» – подумал мальчик. И тут сказала ему
старуха, указывая на эти курганы:
– Было у меня семь сыновей. Шесть из них ушли в Страну мертвых.
Когда враги пытались угнать стада терк-турков, погибли они,
защищая их достояние. Один только сын остался у меня. Знаю,
поскачет он в погоню за вами, угнавшими наши стада. По сноровке и
повадкам твоим видно: ты отважен, и сын мой, который будет впереди
всех, нападет на тебя. Но пожалей его ради меня, ради вдовы-
матери, не убивай. Нанеси ему рану полегче и брось его с краю
дороги, чтобы не растоптали его те, кто будет мчаться за вами.
Пусть мой единственный сын найдет в тебе покровителя. И чтобы так
было, стань мне молочным сыном, а ему молочным братом,– возьми в
рот грудь мою.
Соскочил мальчик с железного жеребца, взял в рот грудь старой
вдовы и дал ей слово, крепкое слово нартского человека, что не
причинит он зла ее единственному сыну. Старуха рассказала
мальчику, как выглядит сын ее.
Снова вскочил мальчик на железного жеребца, пустился вскачь и
вскоре догнал Урызмага.
Переправили они стада и табуны через море, погнали их дальше и
тут услышали: скачет за ними всадник.
– Угоняй, Урызмаг, добычу, а я постараюсь задержать погоню.
Так они и сделали.
– Эй ты, собака, собакой порожденная! – кричит издали всадник и
скачет все ближе.– Знаешь ли ты, чьи стада ты угнал? Если ты
мужчина, не пытайся бежать от меня.
И как мухи зажужжали стрелы вокруг мальчика.
– Нельзя мне тронуть тебя. Я мать твою назвал своей матерью, я
держал ее грудь во рту своем и дал ей слово сберечь тебя. Не мешай
же мне следовать своей дорогой! – ответил ему мальчик.
– Клянусь отцом и матерью, не угнать тебе этого табуна! –
отвечает ему отчаянный юноша. Запальчиво бранясь и одну за другой
пуская стрелы, скачет он все ближе. И пустил тогда мальчик одну-
единственную стрелу. Прошла эта стрела, не затронув тела, через
одежду преследователя, сорвала его с коня и пригвоздила к земле.
Тщетно пытался тот вырвать ее из земли – даже с места сдвинуть ее
он не мог.
Подскакали другие преследователи, и все вместе пытались они
вытащить стрелу, но не хватило у них сил. Пришлось им мечом
разрубить доспехи и разрезать одежду его, и только так удалось им
освободить заносчивого сына старухи. Бросились терк-турки на
мальчика, и началось сражение. Половину войска терк-турков перебил
мальчик, и так много было пролито крови, что потоки ее уносили
прочь тела мертвых. И те, кто остался в живых, поняли, что не
одолеть им бойца и ни с чем возвратились в свою страну.
Догнал мальчик Урызмага. А тот заклекотал по-орлиному,
засвистел по-соколиному и гонит перед собой добычу – стада и
табуны терк-турков. И сказал тут мальчик:
– Еще сохранилась у тебя юношеская сила!
Урызмаг и мальчик благополучно пригнали добычу в селение
нартов, на Площадь дележа. И сказал мальчик Урызмагу:
– Ты старший, потому тебе надлежит разделить добычу нашу.
– Зачем буду делить я то, что добыто тобой? – ответил Урызмаг.
Тогда мальчик выбрал белого вола и отдельно привязал его
шелковой веревкой. Всю остальную добычу разделил он на три части и
так сказал Урызмагу:
– Первая доля тебе, как старшему. Вторая, как товарищу по
походу,– тоже тебе. А третья часть – моя, ее тоже дарю я тебе. А
этого вола возьми и справь по мне годовые поминки. Всем покойникам
воздавал ты почет, только меня, безыменного сына твоего, которого
в доме донбеттыров сам ты послал в царство мертвых, только меня
никогда и ничем ты не помянул.
И вскочил он на коня своего Аласа, махнул на прощанье рукой
Урызмагу и поскакал в Страну мертвых.
Покатились слезы по щекам Урызмага, закричал он вслед сыну
своему:
– Хоть еще раз оглянись на меня!
Но не оглянулся мальчик, а только крикнул Урызмагу:
– Нет у меня больше времени, надо мне торопиться. Пригнал
Урызмаг домой добычу и сказал Шатане:
– О хозяйка наша! Ведь я был в походе с тем самым мальчиком,
который был твоей радостью и на которого ты не нагляделась при
жизни.
И, услыхав об этом, погналась Шатана за мальчиком. Долго
гналась за ним, и вот начала догонять, и крикнула ему:
– О ты, что был моей радостью, о ты, на которого я не
нагляделась при жизни! Хотя бы одного взгляда не пожалей для меня,
хоть обернись ко мне!
Не обернулся к ней мальчик.
– Солнце заходит, время мое истекает, тороплюсь я в Страну
мертвых! – прокричал он ей.
И Шатана, несчастная мать, поняв, что не может он к ней
обернуться, взмолилась:
– 0 Бог богов, мой Бог! Ведь можешь ты заглянуть в сердце
матери! Сделай так, чтобы сегодня на горных снегах задержался
подольше солнечный свет – холодное солнце мертвых.
И по молитве ее на высоких горных снегах долго горело, не
погасая, холодное, тусклое солнце мертвых.
Достиг мальчик ворот в Страну мертвых и крикнул привратнику
Аминону:
– Эй, ворота открой!
– Ты опоздал, солнце уже закатилось,– ответил привратник.
– Нет, рано еще. Вон на горах светит еще солнце мертвых.–
Обернувшись, показал он на горы. Открыл привратник ворота, и в
этот миг Шатана увидела своего сына. Мелькнула пола его одежды, на
миг увидела она его лицо, и уже закрывались за ним ворота, но
бросила Шатана вдогонку свое кольцо, и оно само обвилось вокруг
пальца мальчика. С этим кольцом возвратился в Страну мертвых
отважный сын Урызмага и занял свое место на коленях Барастыра.
Когда Шатана вернулась домой, зарезали они белого вола и
устроили большие поминки по своему мальчику. Весь же остальной
скот, добытый им, роздали они нартским беднякам.
СЫН ШАТАНЫ
В дальний поход, на год, уехал однажды нарт Урызмаг. Кто знает,
куда он уехал? Долгое ли, короткое ли время прошло после его
отъезда, почувствовала Шатана, что скоро будет она рожать. И когда
подошло время родов, три медовых пирога испекла Шатана и
взмолилась Богу:
– О Бог богов, мой Бог! Пусть туманы и облака, которые
предназначены для нашей страны на весь год, упадут сейчас на
селение нартов.
И черный туман скрыл селение нартов. Тогда запрягла Шатана в
повозку двух быков, родившихся в день, посвященный Тутыру, поехала
на берег Терека, и там родился у нее мальчик. Приготовлен был у
Шатаны сундук, в него положила она ребенка, в лодку поставила
сундук и в реку столкнула лодку. После этого села она опять в
повозку и вернулась домой.
Покачиваясь, бежит лодка, и бурливые волны играют ею, из
стороны в сторону бросая ее, как мяч. Увидели лодку рыбаки,
изловили ее, открыли сундук и очень обрадовались, увидев живого
ребенка. А как было не радоваться! «Ведь у нашего алдара нет
детей,– говорили они друг другу,– и если мы принесем ему мальчика,
он нас щедро одарит и угостит обильно». И они принесли ребенка
алдару. Поблагодарил алдар рыбаков и богато их одарил.
Как родное дитя, стал воспитывать алдар ребенка. Подрос
мальчик, и обозначился мужественный склад души его. Каждый, кому
известны были нарты, узнал бы, что нартская кровь кипит в его
жилах. Она сказывалась в том, как он донимал во время игр своих
сверстников, мальчиков и девочек: кому шею свернет, кому руку,
кому ногу вырвет. Стали на него жаловаться девушки, идущие за
водой, и женщины, возвращающиеся с мельницы: кувшины, кадушки,
кожаные мешки пробивал он насквозь своими меткими стрелами. Не
было такого озорства, в котором бы он не участвовал.
Роптать стали люди алдара. Собравшись толпой, пошли они к нему
и сказали:
– Много раз жаловались мы тебе на твоего шалуна-найденыша, но
ты, видно, не заботишься о том, чтобы его усмирить, потому что он
шалит все пуще. А ведь он уж не ребенок, усы пробиваются на его
губе. Пора бы ему образумиться. И вот мы пришли говорить с тобой
последний раз, наш алдар. Скажи, кто тебе дороже – мы или этот
мальчишка?
Тут призадумался алдар. Впору в отчаяние впасть от такого дела.
Долго раздумывал он, так и этак прикидывал и под конец сказал
себе: «Видно, тесно воспитаннику моему в нашем селении. Пусть
поездит по чужим странам».
Всем самым лучшим одарил алдар, отправляя в путь, своего
воспитанника: одеждой, оружием. Послал его алдар в свой табун и
сказал:
– Пойди и выбери себе лучшего коня.
Был в табуне алдара жеребенок, который лишь наполовину был
обыкновенным конем,– никто не мог с ним совладать. А юноша поймал
этого жеребенка за хвост, без уздечки вскочил на него и прискакал
к алдару. И тут сильнее, чем прежде, встревожился алдар и подумал:
«Если он сейчас такого коня укротил без уздечки, что же он будет
вытворять, когда возмужает?!» И стал он опасаться своего
воспитанника.
Двенадцать всадников отрядил алдар, чтобы тайком сопровождали
его воспитанника.
Перед отъездом позвал он к себе этих двенадцать всадников и вот
что сказал им:
– Уезжает воспитанник мой, будто бы на поиски невесты отправляю
я его. Проводите его в поход по большой дороге. Доедете вы до
железных ворот. Заперты окажутся эти ворота. Попытается мальчик
открыть их рукоятью своей плети, но не поддадутся они ему. Тогда
приударит он коня своего, и перелетит конь через железные ворота.
И если все произойдет так, как я предсказал, вы, не жалея сил
своих, скачите обратно ко мне. Но не забудьте, чтоб в одном
направлении ни за что не скакало больше одного всадника, во все
стороны рассыпайтесь.
Уехал воспитанник алдара, за ним последовали двенадцать
всадников. Привела их большая дорога к железным воротам. Мальчик
рукоятью своей плети толкнул ворота, но не открылись они. Тогда
натянул он удила и плетью пригрозил коню. Подобно зайцу, заплясал
конь под ним и перепрыгнул через ворота. И тут же всадники,
сопровождавшие его, во все стороны погнали своих коней. С
удивлением поглядел им вслед воспитанник алдара, а сам поехал
дальше.
Кто знает, долго ли, коротко ли он ехал, но вот задремал, не
слезая с коня; продолжает его сонного везти верный конь. Тут попал
он на глаза именитым нартам – Урызмагу, Хамыцу и Сослану из
славного рода Ахсартаггата.
– Не зря провели мы время в походе,– сказали нарты.– Этот
всадник пригодится на что-нибудь. За него хоть купим белья нашим
женщинам8.
Нарт Сослан первый со всей силы налетел на спящего всадника, но
хоть бы покачнулся конь юноши, а тот даже и не проснулся. Тут
тронул своего коня нарт Хамыц, налетел он на спящего. Какой конь
не содрогнулся бы от такого удара! Но не переменил даже шага конь
юноши, и по-прежнему несет он своего всадника. И тогда пустил
своего знаменитого Арфана нарт Урызмаг. Ударил Арфан коня юноши,
Но даже пегому коню Урызмага не поддался гордый конь, а только
повернул свою голову к нартам и сказал:
– Отстали бы вы от нас и ехали бы своей дорогой. А то, если
проснется мой хозяин, раскаетесь вы в ваших забавах.
Не послушались нарты, не оставили в покое коня, и тогда тот со
всей силой тряхнул своего хозяина. Проснулся юноша, потер глаза и
увидел нартских задир. Повернул он коня – и вот уже нарты Урызмаг
и Хамыц привязаны сзади к седлу его, как переметные сумы, а
Сослана он копьем своим поддел под пояс, поднял с коня и высоко
понес его на своем копье. Коней нартских он погнал впереди себя.
– Верно, вы не думали, что вас ждет, когда нападали на меня. Но
сейчас увидите, что с вами сделаю. Вот возьму я да в этом
достойном смеха виде привезу вас в вашу страну и положу у ног
ваших жен,– сказал юноша.
Во скольких походах побывали именитые нарты, кому только не
показывали они силу свою, но с таким человеком им еще не
приходилось встречаться. Долго молчали они в тревоге, но потом,
видя, что ничего не придумаешь, развязали свои языки и стали
льстить своему победителю:
– Неужто ты, наш победитель, посчитаешь возможным так нас
осрамить? Просим тебя, прости нам нашу ошибку. Лучше убей нас
здесь, но только не позорь.
– Я вижу, пожилые вы люди, и потому прощаю вас. Но вы должны
дать мне слово, что никогда больше не будете обижать путников,–
ответил юноша.
Что оставалось делать нартам? Дали они слово. Юноша освободил
их, и поехали они своей дорогой, а он поехал своей. Долго ли,
коротко ли ехал, но вдруг осадил он своего коня.
«Уж не мертвецы ли наслали на меня забвение свое? Ведь не знаю
я, куда еду, неизвестно мне, в какой стране нахожусь, и не ведаю
того, где буду жениться. Так как же я отпустил тех трех людей,
ведь обо всем я мог узнать от них? Наверно, видали они виды,
повсюду погостили и много чего испытали. Догоню-ка я их, может,
укажут они мне подходящую невесту».
Но нарты, когда увидели, что догоняет их юноша, испугались и
пустились вскачь.
– Эй, остановитесь! Даю слово, что не причиню вам вреда! –
кричит им юноша.– Вы мне по делу нужны. Придержали нарты своих
коней, юноша догнал их и сказал:
– Я оставил дом, чтобы найти себе жену, но в этой стране никого
не знаю, а вы, видно, люди бывалые. Будьте ко мне милостивы,
укажите мне подходящую невесту.
– Там, где сливаются две реки, на междуречье, живет в своей
крепости Адыл. И такой красоты дочь выросла у него, что нигде под
небом не найдешь ты равной ей по красоте и обхождению. Кто только
не сватался за нее из лучших людей нашего мира, но ни за кого не
соглашается она идти. Если она захочет тебе показаться, значит,
выйдет она за тебя.
Повернул тут коня юноша, и прямо на междуречье, к крепости
Адыла, направил он свой путь. Сколько был он в пути, кто знает? Но
вот перед ним крепость Адыла. А красавица дочь Адыла со своими
подругами сидела у себя в башне: рукоделием занимались девушки.
Bdpsc одна из подруг говорит:
– А ведь к нам едет какой-то всадник. Никогда еще подобный ему
красавец не приезжал в нашу страну.
– Следите за ним,– сказала дочь Адыла.– Если он будет искать
брода через стремнину нашей широкой реки, искать места помельче,
то мы позабавимся над ним. Если же он переправится, не ища брода,
то значит, он годен мне в мужья.
– Гляди, он переправился в самом глубоком месте,– сказала одна
из подруг.– Даже рыба не проплывает так ловко, как проплыл он на
коне своем. Хоть бы раз споткнулся конь его. Стрелой пересек он
широкую реку.
Въехал юноша в крепость Адыла, толкнул рукоятью плети дверь в
покои, где жила красавица дочь Адыла, и дверь упала внутрь.
– Пусть добрым будет этот день, негостеприимная хозяйка,–
сказал юноша.
– Всю жизнь будь счастливым и добрым, сын нартской Шатаны, –
ответила девушка.
Быстро они сговорились, мужем и женой стали жить в крепости
Адыла, где меж двух больших рек образовалось междуречье, кабаньему
рылу подобное. Всего у них было в достатке, и жили они хорошо.
Но вот однажды сказала молодая жена своему молодому мужу:
– Как только появляется жена у молодого человека, ноги не
выносят его больше из дому. Дивлюсь я на тебя:
насколько велика твоя грубая сила, а ведь ума ты еще себе не
нажил. Если же ум не направляет грубую силу, то в беду попадает
человек. Поезжай-ка ты в Таркские тернистые степи, излови там
черную лису. Три белых волоска растут у нее на лбу. Выдерни у нее
эти три волоска. Один волос будет тебе советчиком, другой
превратится в пояс, а третий – в застежки из серебра и золота.
Пояс и застежки эти подаришь ты мне. Но знай, нелегко тебе будет
поймать черную лису. Когда ты будешь гонять ее по Таркским
тернистым степям, вся одежда твоя клочьями повиснет на колючках
терновника, подобно тому как шерсть овечья остается на них, и
кровью истекать будет все твое тело. Не догнать тебе в Таркских
тернистых степях черную лисицу, но удастся тебе выгнать ее из
колючих зарослей, и будешь ты гнать ее по острым камням. Сдерут
они подошвы с твоих чувяков, кровавый след будешь ты оставлять на
камнях, но не прекращай погони, пока не устанет лисица и, камню
подобная, встанет среди камней. Живьем бери ее тогда, выдерни
заветных три волоса, а после отпусти ее.
Так он и сделал. Поймал живьем черную лисицу в колючих степях
Таркских, схватил ее за загривок, три белых волоса вырвал у нее со
лба, бережно спрятал, а лисицу отпустил на волю.
Вернулся юноша домой и опять стал жить да поживать с молодой
женой.
Долго ли, коротко ли прожили они, но вот опять сказала ему
жена:
– О хозяин головы моей, в эти два дня должен ты совершить одно
большое дело. Взяли нарты крепость Гор. Станут они делить добычу,
там захваченную. Надо, чтобы и тебе досталась доля в этой добыче.
Нетрудно будет получить эту долю, если только умело взяться. Перед
тем как напасть на крепость, посадили нарты на дороге ворожею,
wrna{ она своим зорким глазом приметила, кто из нартских воинов
первым ворвется в крепость. Кто был первым в бою, тот первым
получит первую долю добычи. Я сошью для ворожеи одежду, чтобы с
ног до головы могла одеться она. Ты проедешь мимо нее и подаришь
ей эту одежду и попросишь ее, чтобы, когда ее спросят, кто из
нартов первым ворвался в крепость Гур, указала б она на тебя.
Собрались нарты для дележа сокровищ, взятых в крепости Гур.
Прибыл к ним и наш юноша, зять Адыла,– а как же иначе!
Посоветовался он с белым волосом лисицы, и предложил белый волос
лисицы, раньше чем делиться, вырыть яму в двадцать вытянутых рук
глубиной и спустить в ту яму коварного Сырдона, чтобы не смог он
перехитрить всех при дележе.
А потом нарты спросили у ворожеи:
– Кто же тот счастливец, который первым ворвался в крепость
Гур?
– Да возрадуется зять Адыла, он первым ворвался в крепость
Гур,– ответила ворожея.
– Выбирай первую долю, зять Адыла,– сказали нартские
старейшины.– Остальное мы поделим поровну.
Рассмотрел сокровища зять Адыла и сделал так, как шепнул ему
белый волосок черной лисицы, ставший его советчиком:
полоску кожи, фынг и шапку-невидимку взял он себе.
После того как выбрал себе долю зять Адыла, из ямы подняли
Сырдона. Быстро оглядел он сокровища крепости Гур и спросил
нартских старейшин, кто взял первую долю.
– Зять Адыла,– ответили нартские старейшины.
– Издавна были вы простоваты, никчемные нарты, – сказал Сырдон,
– и сейчас позволили опять, чтобы над вами посмеялись. Самые
лучшие из ваших сокровищ забрал неизвестный вам сын Шатаны, а он
даже не был в бою. То, что осталось теперь от этих сокровищ, не
стоит даже чаши воды.
Смущенно посмотрели друг на друга нарты Урызмаг, Хамыц и
Сослан, выслушав насмешливые слова Сырдона. Догадались они, кто
был этот юноша.
А зять Адыла со своими сокровищами вернулся домой. Обрадовалась
дочь Адыла:
– Теперь нам и работать не нужно, будем жить себе на радость.
Этот кусок кожи имеет такое свойство: сядь на него – и очутишься
там, где захочешь; а если повернуть ножку фынга, то на нем сразу
появятся еда и напитки; надень эту шапку– и станешь невидим.
Решили Урызмаг, Хамыц и Сослан навестить зятя Адыла и
пригласить его к нартам. Не напрасно поездили по свету мужи
Ахсартаггата! Быстро нашли они крепость Адыла и, как полагалось,
сошли с коней у гостевой. Зять Адыла вышел к ним, и они
приветствовали друг друга.
– Простите меня, дорогие гости,– сказал им хозяин,– но если еще
сохранилась у меня память, то кажется мне, что я уже с вами
встречался.
– Ты не ошибся,– ответил ему нарт Хамыц.– В эту крепость мы
направили тебя жениться. И вот что еще мы скажем тебе, чтобы знал
ты, зачем мы приехали сюда: недавно только узнали мы, что родила
тебя наша Шатана, а вот твой отец – Урызмаг из рода Ахсартаггата,
unghm головы Шатаны. А мы братья отца твоего – Хамыц и Сослан.
Стыдно нарту жить в доме тестя, а богатому Адылу мы выкуп за тебя
заплатим сполна.
– Адылу я выкуп уже заплатил,– сказал юноша.
И тут сын нартской хозяйки Шатаны и его молодая жена собрались
в дорогу. Взяли они с собой все свое богатство.
КОМУ ДОСТАЛАСЬ ЧЕРНАЯ ЛИСИЦА
На охоту отправились нарты Урызмаг, Хамыц и Сослан. Аца
приходился им племянником, так как мать его была урожденная
Ахсартаггата, и они взяли его с собой загонщиком. Охотники
прятались в засаде и на выступах скалы, и Аца гнал на них зверей.
С утра до вечера шла охота. Совсем уже вечерело, когда Аца выгнал
на них лисицу. Урызмаг, Хамыц и Сослан одновременно послали свои
стрелы. Лисица метнулась в сторону и, свернувшись клубком,
свалилась замертво.
– Я убил ее,– говорит один.
– Нет, я,– говорит другой. Сослан сказал:
– Теперь вы говорите, что убили ее, а вы даже в нее не
стреляли.
Тогда Урызмаг и Хамыц возразили:
– Как бы не так! Разве по нашим стрелам нельзя узнать, кто их
выпустил?
– Ну так скажите, у кого из вас какая стрела. Моя отлита по
образцу стрел наших предков,–- сказал Сослан.
– Я собственными руками сделал мою стрелу,– сказал Урызмаг,– и
отпечаток моих пальцев есть на ней.
– А мне посчастливилось однажды быть возле небожителя Сафа,
когда он резал железо, и я попросил его из обрезков сделать мне
стрелу.
Поднялись они на гору, к месту, где лежала лисица. Содрали с
нее шкуру и нашли свои стрелы: стрела Урызмага пробила ей шею,
стрела Хамыца сломала ребро, а стрела Сослана раздробила спинные
позвонки.
И сказал тут Хамыц:
– Я Хамыц, дела которого у нартов всегда на языке. И из этой
лисьей шкуры, конечно, мне полагается сделать шубу.
– Как бы не так! – сказал Сослан.– А нарту Сослану, значит,
ничего не полагается? А я ведь из вас самый молодой. Мне как раз
нужно сделать сыну шапку.
Урызмаг же сказал:
– Лисица должна быть моя: я старший. Мне как раз нужны отвороты
для шубы.
Спор разгорался, и стали уже сердиться друг на друга братья
Ахсартаггата. И тут подумал Аца: «Погубил меня Бог, братья моей
матери этак могут дойти до беды». И, боясь за них, набрался он
смелости и сказал им:
– Я ваш младший, но все же осмеливаюсь обратиться к вам.
Давайте спросим Шатану, и как она скажет, так и сделаете.
Сгорбившись, опустив головы, пришли они к Шатане. Вышла к ним
Шатана из своей половины дома, спросила:
– Что с вами, наши свойственники? Из-за чего пришли вы
сгорбившись, с опущенными головами? И друг на друга вы не
смотрите. Что с вами случилось?
– Случилось с ними нехорошее дело,– сказал Аца.– Убили они
черную лисицу и не могут разделить ее шкурку. Посоветуйте им что-
нибудь.
– Давайте передадим это дело нартским судьям,– сказала Шатана.
Согласились с решением Шатаны Урызмаг, Хамыц и Сослан. Взяли с
собой Аца, как справедливого человека. Разобрали дело судьи и
сказали:
– Одному дать шкуру – значит, обидеть других. Разделить на три
части – шкура пропадет. Давайте сделаем так: пусть каждый из вас
расскажет какую-нибудь быль. И чья быль окажется лучше, пусть тому
и достанется шкура лисицы.
Согласились на это братья и спрашивают:
– А с младшего начнем или со старшего? Судьи сказали:
– Пусть сперва расскажет средний, затем младший, после старший.
И вот что тогда рассказал Хамыц:
– Много разных диковин, много чудес видел я на своем веку, но
не стану рассказывать всего. Расскажу лишь о том, что случилось со
мной, когда я вместе с моим воспитанником, безусым юношей, купил
сушеную рыбу в Ахар-Калаке и возвращался домой.
Мы остановились на привале у родника. Я и сказал моему
младшему: «Хочу немного поспать, а ты возьми с повозки одну
сушеную рыбу, помочи ее в воде и, когда она размокнет, разбуди
меня. Мы поедим и отправимся дальше». Я тут же уснул, но спал
недолго, младший мой быстро разбудил меня. «Хамыц! – сказал он
испуганно.– Я взял рыбу, положил ее в воду родника, она вильнула
хвостом и уплыла».– «Ты съел ее, ну и на здоровье. Но где же это
видано, чтобы сушеная рыба могла уплыть?» – сказал я ему. Но юноша
клялся небом и клялся землей, будто сушеная рыба воистину уплыла.
Рассердило меня его упрямство. «Как смеешь ты, молокосос,
издеваться надо мной?»–крикнул я, ударил его мечом и рассек
надвое. Тут же умер юноша. Сижу я над ним, плачу, сам себя
проклинаю: «Младшего своего убил из-за своего брюха! С каким лицом
вернусь я к нартам? Как взгляну я в глаза народу?»
Долго так причитал я, а потом вдруг подумал: «А что, если
испытать, правду ли говорил мой младший?» Опустил я тело его в
воду родника, и вдруг он ожил и таким здоровым выскочил из воды,
каким матерью был рожден.
И воскликнул я: «Отныне никогда не буду просить у Бога еще чего-
либо. То, что случилось,– это на всю жизнь мне благодеяние!»
Вернулись мы домой и всю дорогу пели веселые песни, шутили и
смеялись.
Чудеснее этого ничего я не видел,– так кончил Хамыц.
– Ну, Сослан, теперь твой черед,– обратились судьи к Сослану.
– Что и говорить,– начал Сослан,– много дивного, много
чудесного случалось со мной, но обо всем я не стану рассказывать.
Однажды охотился я на равнине Зилахар, и меня тоже сопровождал мой
младший. Убили мы косулю и устроили привал у подножия кургана.
Развели огонь, нарезали мясо на шашлык, надели его на вертел, и
сказал я юноше:
«Посплю я немного, а ты, когда шашлык будет готов, разбуди
меня. Поедим и будем продолжать охоту». Но только уснул я, юноша
будит меня. «Едва я сунул шашлык в огонь,– сказал юноша,– ожила
наша косуля, и убежала она».– «Эй, юноша! Шашлык ты, конечно,
съел, а все остальное мясо кому-нибудь отдал,– немало путников
проходит здесь по дорогам. Ну и пусть будет так. Но зачем ты
обманываешь меня?»– сказал я ему. «Небо и землю беру я в
свидетели, ни кусочка я не съел, никого я не видел и никому ничего
не отдал. Убежала она», – клялся юноша.
Рассердила меня эта дерзкая речь, выхватил я меч и сам не успел
опомниться, как разрубил его надвое. «Вот тебе, чтобы не
насмехался над старшим!»–крикнул я.
Но когда юноша умер, мне стало его жалко. Стал я плакать и
каяться в том, что из-за брюха своего убил младшего. «А что, если
испытать, правду ли он говорил?» Разжег я огонь посильнее, насадил
юношу на вертел, сунул его в огонь, и вдруг он ожил и невредимый и
здоровый явился передо мной. Да еще говорит мне с досадой: «Зачем
ты оживил меня? Побывал я в Стране мертвых и плясал там симд со
своей покойной женой, а ты, вернув меня сюда, помешал нашей
веселой пляске».
Узнав об этом, я тут же вонзил себе меч в грудь, выше сердца, и
умер. Очнулся я в Стране мертвых. Вижу, пляшут там симд, и жена
моя покойная между ними. Тут же я взял ее за руку и пошел с ней в
симде, и сам Барастыр смотрел на нашу пляску. А те, что сидят
возле Барастыра, спрашивают его: «Ведь это нарт Сослан, как он
попал сюда?»
«Он убил себя, чтобы повидаться с женой,– так попал он к нам»,–
ответил им Барастыр.
Захватил я жену и вместе с ней вернулся домой из Страны
мертвых. Вскоре у меня родился сын, и из шкуры этой лисицы, что мы
сейчас убили, намерен я сделать шапку для сына моего. Вот какие
чудеса случались со мной, дорогой наш племянник Аца,– так кончил
рассказ свой Сослан.
– Ну, а теперь рассказывай ты, Урызмаг, за тобой черед,–
сказали судьи.
И вот что сказал Урызмаг:
– Я тоже нартский муж, не хуже других. Много совершил я дивных
дел, много я видел чудес, но обо всем, конечно, не стану
рассказывать. А вот послушайте-ка, что случилось со мной поздней
осенью, когда я охотился на равнине Зилахар. Ничего не припас я в
дорогу и не добыл ничего на охоте. К вечеру пал вдруг туман, и
настала такая черная ночь, что я сразу заблудился. От голода и от
жажды на тонком волоске держалась душа моя в теле. Но Бог привел
меня в заросли бурьяна – видно, здесь была когда-то стоянка
пастухов. «О, если бы здесь сохранился плетнем огороженный загон,
в котором я мог бы прилечь и отдохнуть в безопасности!» Только
выговорил я эти слова, смотрю – плетень передо мной, а за плетнем
показалась дверь. «Войду-ка я внутрь, там мне будет безопаснее»,–
так подумал я, открыл дверь и вошел. Попал я в чудесно убранное
жилище, и тут сердце мое окрепло. «Вот теперь поесть бы чего-
нибудь»,– вслух сказал я. И только сказал, гляжу – передо мной
стоит фынг, заставленный напитками и яствами. Насытился я, и
беззаботному сердцу сороки подобно стало мое сердце. «Вот теперь
ничего мне не нужно», – подумал я. Сытый, во хмелю, веселый, задул
я огонь и прилег. Вдруг в полночь все кругом озарилось светом. «Уж
не дом ли загорелся?»–тревожно подумал я, но тут же услышал
женский голос: «Не тревожься, нартский муж, то сползло одеяло с
ноги моей».– «Что это за диво? – подумал я.– Что за создание живет
здесь, у которого так светится кожа?» Не могу больше заснуть. А в
комнате стало еще светлее. Поднялся я с ложа. «Право же, чей-то
дом горит неподалеку»,– подумал я опять. И опять слышу совсем
близко женский голос: «Не пугайся, нартский муж, это рука моя
светит».
«Это человеческий голос,– подумал я.– Так какова же должна быть
та, от которой исходит такой свет!»
Третий раз вспыхнул свет и стал еще ярче. Тут встал я с
постели, стою, удивляюсь. А из соседней комнаты сказала она мне:
«Не пугайся, нартский муж, это от косы моей свет исходит».– «Эх,
умереть бы тебе, Урызмаг! – подумал я и шагнул к двери.– Должен я
узнать, что это за диво».
И тут женщина сказала мне: «Что ты хочешь делать, Урызмаг? Ведь
все, в чем ты нуждался – вкусные яства и хмельные напитки,– все
прошло через твое горло. Почему ты не лежишь спокойно? Зачем ищешь
лишнего?» – «А ведь она подманивает меня к себе»,– так подумал я,
направляясь на ее голос. «Прошу тебя, не подходи ко мне близко,
иначе плохо тебе будет,– сказала мне женщина.
Да погибнет пьяница! Много я съел и еще больше выпил, и все это
съеденное и выпитое заставило меня все-таки пойти к ней. Но только
переступил я через порог, как ударила она меня войлочной плетью, и
превратился я в осла. После этого отдала она меня одному человеку,
и несколько лет работал я на него. Сединами покрылась спина моя, и
бока мои ввалились – так сильно я отощал. Но мой разум человека
оставался при мне. Когда вернули меня моей хозяйке, она снова
ударила меня войлочной плетью, и я обернулся лошадью и несколько
лет ходил в упряжке.
Потом опять ударила она меня, и стал я собакой. Не было лучше
меня собаки, и повсюду пошла обо мне хорошая слава. В то время
хищные звери повадились резать скот одного алдара. Приехал алдар к
моей хозяйке:
«Прошу тебя, дай мне твою собаку, слава о которой везде прошла.
Может быть, она убережет мое стадо».– «Не дам я тебе мою собаку.
Надо держать в холе эту собаку. Боюсь, не угостишь ты ее как
следует! Нет, не дам я ее тебе».– «Да разве ей нужно больше того,
что волк истребляет в моем стаде за одну ночь?»– сказал алдар. И
тогда хозяйка отдала меня.
Вот привел он меня к своим пастухам. Но он недавно женился, не
хотелось ему оставаться на ночь возле стад, и велел он своим
пастухам: «Вы как следует накормите эту собаку, а я еду домой». И,
вскочив на своего выхоленного коня, умчался алдар.
«Еще недоставало, чтобы мы стали прислужниками у твоей собаки!
– сказали пастухи, как только он уехал.–Да если волки и нападут на
стадо, ведь не наш скот задерут они».
Не накормили они меня и легли спать. Настала полночь,
двенадцать волков подошли к стадам и завыли:
«О Урызмаг, Урызмаг! Вот мы идем к тебе...» И тогда я завыл им
в ответ: «Вольны вы делать все, что хотите, я даже головы не
подыму сегодня».
Напали двенадцать волков на стадо, и до самого рассвета они
пировали и столько овец истребили, сколько им захотелось. И я в
этом деле стал им товарищем. Истребил я в два раза больше того,
что истребили они.
Утром прискакал алдар на своем выхоленном коне. «Ну, как вы тут
живете? Хорошо ли охраняла отары моя собака?»– «Вот посмотри, как
она охраняла,– половину стада задрали волки»,–сказали ему пастухи.
Тут поймали меня и стали избивать, и всякий старался ударить
меня побольнее. Потом алдар забрал меня. Он ехал на коне, а я на
привязи бежал рядом с конем, и, пока не приехали мы домой, он все
время бил меня.
«Ну что, плохо она сторожила?»–спросила алдара моя хозяйка.
«Пусть бы пропала твоя собака,– половину стада задрали у меня
вчера волки».– «Не простит тебе этого бог,– ответила ему женщина.–
Хорошо знаю я, как сильна моя собака, но ты плохо кормил ее».
Прошло немного времени, и другой алдар приехал с просьбой к
моей хозяйке: «Одолжи мне свою собаку. Хитрые звери повадились
ходить в мои стада».– «Не дам я тебе мою собаку. Недавно один
алдар брал ее у меня, и привел обратно жестоко избитую, и
жаловался, что она не уберегла его овец».– «Он из одного рода, а я
из другого. Он тот алдар, а я этот. Ты меня за него не принимай».
Ничего не ответила ему на это моя хозяйка. Алдар достал из
кармана шелковую веревку, надел ее мне на шею и привел к своему
стаду. Собрались пастухи, и сказал он им:
«Приведите-ка сюда скорее самого большого барана».
Жирного бурого барана притащили пастухи. «Зарежьте-ка его
поскорее и сварите». Исполнили пастухи его приказание.
Алдар велел пастухам покормить меня, и они стали, отбирая самые
мягкие куски, кормить меня теплым, жирным мясом. «Подоите коз и
подбелите его суп молоком»,– приказал алдар.
Пастухи так и сделали. Подлили мне в суп молока, и до отвала
наелся я и мясом, и супом.
Позади седла алдара был привязан ковер. Он сам разостлал его
около загона, в котором стояли овцы, и показал мне на этот ковер.
Прилег я на мягком ковре, одну на другую положил передние свои
лапы, а на лапы положил голову.
Сам алдар остался ночевать при стаде. Вот уснул он, уснули
пастухи, настала полночь, и снова услышал я голоса тех же
двенадцати хитрых волков. «О Урызмаг, Урызмаг, сейчас мы придем к
тебе!»–завыли они. «Напрасно вы это задумали,– ответил я им.– Не
найдете вы здесь поживы».
Подошли они ближе и еще громче завыли: «Мы идем к тебе,
Урызмаг!» – «Напрасно идете, не будет вам здесь поживы»,– ответил
я им.
Еще ближе подошли они, еще громче завыли: «Пусть падет на нас
твоя немилость, Урызмаг. Ты ведь один, а нас двенадцать».– «Что ж,
попробуйте, идите!» – ответил я им.
Тут со всех сторон напали они на стадо, но ни одного волка не
подпустил я ни к одной из овец. В кучу валил их друг на друга и к
рассвету убил всех двенадцать. Проснулись к этому времени алдар и
пастухи.
«Бог погибель наслал на нас,– сказали они,– мало уцелело наших
овец». А сказали они так потому, что во время нападения волков
овцы, испугавшись, сбились в кучу. А когда стали пастухи считать-
пересчитывать, все овцы оказались в целости. Даже ухо не было
оторвано ни у одного ягненка. Подошли они ко мне, глядят:
двенадцать волков сложены друг на друга.
И тут алдар обнял меня. «Ведь не для одного меня были бедой эти
волки. Как смогу я отблагодарить такую собаку? Идите,– сказал он
пастухам,– да притащите-ка сюда барана побольше».
Взял алдар шелковую веревку, за один конец привязал меня, за
другой барана, и привели нас к моей хозяйке. «Ну вот, женщина.
Добра, которое ты мне сделала, я не забуду до тех пор, пока свет
светит. А этого барана прими в подарок».
А после этого уехал алдар домой,– все было так, как должно было
быть.
Опять прошло недолгое время, пришли к моей хозяйке охотники.
«Одолжи нам свою собаку, которая прославилась на весь мир. Пришел
в наш лес белый медведь. Никак не можем мы выгнать его оттуда, и
убить его нам не удается. Не поможет ли нам твоя собака?» –
«Хорошенько заботиться надо о моей собаке. Если не позаботитесь вы
о ней, не будет вам от нее пользы»,– сказала моя хозяйка. «Неужели
мы не сможем позаботиться о собаке? Ведь пока мы будем в лесу
искать медведя, не пропустим мы и другой дичи. Сами будем сыты и
ее накормим, иначе какие же мы охотники?»
Отдала меня хозяйка, и они увели меня.
Вот приблизились мы к тому месту, где ходил медведь. И тут они
пустили меня по его следу. Скоро увидел я белого медведя, и
бросился он от меня бежать. Я за ним. Устремился медведь к высокой
горе, я не отстаю. Добежал он до горы и сел по-человечьи. Когда я
подбежал к нему, он сказал мне:
«Садись-ка рядом со мной. Не медведь я, я Афсати. Узнав о твоих
горестных делах, принял я облик медведя, чтобы помочь тебе. Я знаю
о тех бедствиях, которые ты испытывал, когда превратили тебя в
осла и в лошадь. Но тогда я был занят и не мог тебе помочь. А
теперь мы сделаем так: пусть охотники занимаются охотой, а ты беги
к своей хозяйке и притворись, будто ты болен. Обильной едой будет
кормить тебя эта женщина, но ты куска в рот не бери и притворись
умирающим. И скажет она: «Ну что ж, подыхай. Для меня ты всего-
навсего собака, сын собаки». Она перешагнет через тебя и уйдет,
оставив тебя подыхать. Но как только выйдет она за дверь, ты
достань из-под изголовья ее войлочную плеть и, взяв ее в лапу,
хлестни себя ею. Ты был Урызмаг – снова станешь Урызмагом. Сядь на
ее ложе, держа в руках войлочную плеть, и дождись прихода
хозяйки».
Сделал я так, как научил меня Афсати, и вот снова стал я
Урызмагом, и с войлочной плетью в руке сел на ложе женщины, и
дождался ее возвращения.
«Ну, горе пришло твоей голове,– сказал я, увидев ее.– Прежде
чем уйдешь ты в Страну мертвых, ты вознаградишь меня за мои
мучения».
Целую ночь провел я с ней, а утром ударил ее войлочной плетью и
сказал: «Стань ослицей».
И превратилась она в ослицу. Пригнал я ее в нартское селение, и
каждый из вас знает ее: это серая ослица, которая принадлежит
Бората. Вот и весь мой сказ.
Ничего более чудесного пока я еще не видел в своей жизни,– так
закончил свой рассказ Урызмаг.
Стали тут судьи судить-рассуждать:
– Что и говорить! Удивительна та быль, которая случилась с
Хамыцем. Удивительнее то, что рассказал Сослан. Но чудеснее всего
дела Урызмага, которому столько времени пришлось пробыть в шкуре
осла, лошади и собаки. Пото-му эта лисья шкура присуждается
Урызмагу.
Урызмаг взял шкуру и велел сшить себе из нее отвороты для шубы.
Молва об этой шубе жива еще и доселе.
УРЫЗМАГ И ТРОЕ ИСПЫТУЮЩИХ
Разнеслась по всему свету молва, что стоит, мол, нарту Урызмагу
взглянуть на человека, как тотчас же скажет Урызмаг, какой у него
нрав.
– А если он этого человека видит впервые, неужели и тогда он
сможет сказать, что за человек перед ним? – спрашивали одни.
– Как это можно узнать, что у человека на сердце, если не
поесть с ним много дней хлеба-соли? – говорили другие.
И вот встретились трое мужчин, и зашла у них речь о мудром
Урызмаге.
Один был с брюшком, богач и чревоугодник. Не было человека, из
которого он не извлек бы выгоды для себя.
Второй был среди плутов плут. Душу, глаз готов он был отдать,
лишь бы обмануть кого-нибудь. Никогда не сдерживал он слова, да и
клятвой тоже пренебрегал. По виду худощав, взгляд у него
пронырливый и плутоватый, говорлив не в меру.
А третий был тих и немногословен. Когда, бывало, что-нибудь
случалось за столом – кровавая ссора – и надо было примирить
кровников, или же между озлобившимися друг на друга соседями
восстановить дружбу, или примирить враждующие селения, или сватов
послать из одного селения в другое, а то и просто слово сказать на
пиру или на поминках, то всегда обращались к этому мужчине. Был он
любимцем народа, человеком добрым и умным.
Долго разговаривали они об Урызмаге и под конец решили:
– Пойдем-ка и посмотрим своими глазами, такой ли мудрый на
самом деле нарт Урызмаг, что, не пожив с человеком, с первого
взгляда узнает нрав его.
Так сказали они, тут же собрались в путь и отправились в
нартское селение.
В одно время прибыли эти трое испытующих в нартское селение–как
же могло быть иначе!–и спросили, где здесь живет мудрый нарт
Урызмаг.
Объяснили им, что, когда увидят они на такой то улице высокую
ограду и островерхий дом, вот это и будет дом нарта Урызмага.
Вошли трое испытующих в дом Урызмага, спросили, где он, и сразу
же вышел к ним высокий старик с длинной седой бородой.
– Гости – счастья посланцы! Заходите, солнышки мои.
– Да будет долгой, счастливой и солнечной твоя жизнь, нарт
Урызмаг!– сказали вместе трое путников.
Нарт Урызмаг ввел их в дом, усадил, сам же засуетился – то
выходит из дома, то входит в него.
– Чего ты беспокоишься, Урызмаг? Просим тебя, не беспокойся о
нас.
– Не говорите так, дорогие гости. Гость – посланец Бога. Гость
– готов, хозяин – не готов,– ответил Урызмаг9.
– Но сначала скажите: кто вы и какое дело привело вас в этот дом?
– Мы,– ответили путники,– слышали о твоей мудрости. Весь мир
говорит, что Урызмаг с первого взгляда узнает нрав человека. И мы
хотим увидеть своими глазами, услышать своими ушами, понять своими
сердцами – так ли это на самом деле или нет! Поэтому мы и прибыли
сюда.
– Хорошо, солнышки мои, хорошо,– сказал им Урызмаг.– Посидите
пока, а я проведаю других моих гостей.
Ничего не возразили трое путников.
И снова Урызмаг то наружу выйдет, то в другую комнату войдет, а
то снова обратно вернется.
Удивляются путники. Показалось им, что Урызмаг как будто
сильнее прежнего беспокоится. И когда он снова вернулся к ним, они
спросили его:
– Что это за необычные гости, о которых ты так сильно
беспокоишься?
– Как же мне о них не беспокоиться, съесть бы мне ваши болезни!
Это гости из дальней страны. Прибыли сюда немного раньше вас. А
дома, кроме меня, никого нет! Вот в чем причина моего
беспокойства.
–Кто же они такие?–спросил мужчина с брюшком.– Наверное, они
богаты?
– Может, они выдают себя не за тех, что они есть на самом деле?
Может, они обманывают тебя? Чего только не бывает! Мало ли
шатается по дорогам плутов! – сказал второй.
– Наверное, ты хочешь оказать честь мужам заслуженным – таким,
Кто большие дела решает, кого за это народ почитает и кто поэтому
близок твоему сердцу? Наверное, это такие люди?
– Не знаю,– сказал Урызмаг.– Я еще не побыл с ними, и мне
нечего о них сказать.
– Тогда будь благосклонен к нам и скажи, у кого из нас какой
нрав. Ты, конечно, никогда не видел нас, но теперь мы уже
познакомились.
– Мне нечего вам сказать, мои гости. У меня нет других гостей,
кроме вас. А каждый из вас сам уже сказал о себе все.
Удивились испытующие, встали, попрощались и отправились домой.
КАК ПОЯВИЛОСЬ ПИВО
Опустилась птичка на хмелевую лозу, сорвала она зеленую шишечку
хмеля и три зернышка выклевала из нее. Весело вспорхнула, и
полетела прямехонько в селение доблестных нартов, и опустилась там
на хуртуан, где сушился на солнце сладкий солод. Клюнула она
зернышко – одно только зернышко сладкого солода,– и свалилась
пташка на землю. Хочет вспорхнуть, а крылья точно подрезаны. Хочет
бежать, а лапки не держат ее. Увидел ее тут нарт Урызмаг, поднял с
земли, принес в дом и показал жене своей – мудрой Шатане, славной
нартской хозяйке.
Шатана бережно взяла птичку в руки и положила ее на кучу
пшеничных зерен. И–чудо!–сколько сверху ни брали пшеницы, не
становилось ее меньше. А птичка скоро очнулась, вспорхнула,
защебетала и улетела прочь.
И задумалась вещая Шатана. Стала спрашивать она Урызмага, и
рассказал Урызмаг Шатане все, что на глазах у него приключилось с
птичкой. А об остальном мудрая Шатана сама догадалась. Смолола она
солода, сварила его, процедила варево и положила в него крепкую
закваску из хмеля. Зашипело, заискрилось варево и покрылось белой
пеной. Пили нарты, и дивились нарты такому напитку.
Из чего варится пиво? Из солода ячменного, из солода
пшеничного, а закваску возьми с хмеля, что вьется по орешнику.
Поднеси-ка нам, Шатана,
Черного пива!
Выше подыми чашу,
Нарт Урызмаг!
Пусть счастливые дни
Принесет нам черное пиво,
И радостные песни будем петь мы о нем!
ПОСЛЕДНИЙ ПОХОД УРЫЗМАГА
Одряхлел нарт Урызмаг, надломились его силы, не ходил он больше
в походы. Перестала нартская молодежь спрашивать у него совета, а
нашлись и такие юноши, что смеялись над Урызмагом. С утра уходил
нарт Урызмаг на нихас и проводил там целые дни, слушая новости,
которые рассказывали люди. Глядел, как состязается в стрельбе из
луков нартская молодежь, вспоминал свои молодые годы и грустил о
том, что никогда они не вернутся.
– Эх, если бы еще раз сходить мне в поход! – воскликнул раз
Урызмаг и пошел на большой нартский нихас. Там сидела нартская
молодежь. И сказал ей Урызмаг:
– С детства и до самой старости все силы разума своего щедро
отдавал я вам, а теперь старая голова моя стала для вас обузой, и
нет от меня больше проку. Потому прошу я вас: сколотите большой и
крепкий сундук, положите меня в него и бросьте в море. Нельзя меня
хоронить на кладбище нартов10.
Тут некоторые юноши сказали:
– Как станем мы жить, если не будет с нами мудрого Урызмага,
который наставлял нас на разум? Но слышны были и другие голоса:
– Совсем уже состарился он и ни на что теперь не годен. Никто
не решился исполнить волю Урызмага. И на следующий день, придя на
нихас, Урызмаг опять стал просить, чтобы сделали сундук, положили
его туда и бросили в море.
Видят молодые нарты, не уговоришь старика.
На третий день сколотили они сундук, положили туда Урызмага,
дали ему на неделю еды, плотно закрыли крышку и бросили сундук в
море.
Но не поглотила этот сундук морская бездна, бережно подняли его
волны морские и понесли. Долго ли, коротко ли несли они его, но
однажды ночью вынесли на берег в месте, куда пригоняли на водопой
коней царя черноморского. Утром слуги алдара пригнали по
обыкновению коней на водопой, но кони не подходят к водопою,
фыркают они и рвутся прочь. Подошли слуги к воде, смотрят и видят
на берегу большой сундук. Сорвали они с сундука крышку – лежит в
сундуке старик в шубе.
Удивились слуги этому диву и спрашивают старика:
– Кто ты такой и какой бог принес тебя сюда?
– Я нарт Урызмаг. Старость моя пришла, надоела мне жизнь, и
попросил я, чтобы бросили меня в море. Побежал тут один из слуг к
царю и сказал ему:
– Пусть погибну я от немилости твоей, царь наш, кого ты всю
жизнь свою мечтал взять живым в плен, нарт Урызмаг, находится
теперь в твоих руках.
И приказал тут царь своим слугам:
– Сейчас же приведите сюда нарта Урызмага.
И когда привели Урызмага, очень был рад царь черноморский, что
наконец-то попал к нему в плен нарт Урызмаг.
Заковали руки и ноги Урызмага в тяжелые колодки, заточили его в
башню. Крепко заперли башню и оставили только малую щель, в
которую с трудом можно было просунуть еду для Урызмага,– столько
еды, сколько нужно, чтоб он не умер с голоду.
Мало ли, много ли времени прошло, а Урызмаг все сидит в башне.
Надоело ему это, стал он думать и вот что придумал.
Однажды, когда слуга по обыкновению принес ему убогую пищу,
сказал ему Урызмаг:
– А все-таки, как посмотрю я, глуп ваш повелитель. Ну какая
корысть ему от того, что я умру в этой башне? А ведь мог бы он
получить выкуп за меня, как за пленного.
Побежал скорее слуга к царю.
– Пусть погибну я от немилости твоей, наш славный повелитель,–
говорит он,– но удивительные слова сказал наш пленник. «Глуп, –
сказал он, – ваш повелитель, как я посмотрю. Ну какая ему корысть
от того, что умру я в этой башне? А ведь мог бы он получить выкуп
за меня, как за пленного».
И приказал тут царь:
– Сбейте колодки с пленного и приведите его ко мне. Сбили слуги
колодки с рук и ног Урызмага и привели его к царю.
– Ну, нарт Урызмаг, какой выкуп хочешь ты предложить мне? Ведь
у тебя ничего нет?
– У меня здесь, конечно, ничего нет,– ответил Урызмаг.– Но если
семья моя и мое селение узнают, что их старший попал в плен, то не
пожалеют они за меня никаких богатств. Сам я богат, но в три раза
больше, чем есть у меня, даст за меня селение нартов.
– А все-таки сколько я получу?–спросил царь черноморский.
– Хорошо, я скажу тебе. И если по сердцу придется тебе мой
выкуп, то ты получишь его. Большое стадо пригонят к тебе. Будет в
нем сто раз по сто однорогих быков, сто раз по сто двурогих, сто
раз по сто трехрогих, сто раз по сто четверорогих и сто раз по сто
пятирогих.
Как было не обрадоваться алдару, когда услышал он о таком
выкупе! Развеселился алдар и сказал Урызмагу:
– Ну, скорее посылай в свое селение!
– Дай мне людей, которых я мог бы послать гонцами,–сказал
Урызмаг.–Нужны мне двое мужчин: чтобы у одного были черные волосы,
а у другого – рыжие. Они передадут нартам мое слово и укажут
дорогу сюда.
Царь приказал, и двое мужчин – один черноволосый, Другой рыжий
– пришли к Урызмагу. Рассказал им Урызмаг, как ехать в страну
нартов, и велел им:
– Когда приедете, скажите нартам, что попал Урызмаг в плен к
царю черноморскому и просит прислать за него выкуп:
сто раз по сто однорогих быков, сто раз по сто двурогих быков,
сто раз по сто трехрогих быков, сто раз по сто четверорогих быков
и сто раз по сто пятирогих. Пусть одного черного быка и одного
бурого погонят нарты впереди стада. Эти два быка укажут им сюда
самый верный путь. Если же заупрямятся эти быки, пусть отрубят
голову черному быку и голову его повесят бурому быку на шею, и
тогда он приведет их сюда.
Отправились гонцы в Страну нартов. Долго ли, коротко ли они
ехали, но как-то вечером доехали. Нарты сидели в то время на
нихасе.
– Добрый вам вечер,– сказали гонцы,– и пусть будет благодать на
вашем нихасе!
– Пусть будет счастлива ваша жизнь, дорогие гости!– ответили
нарты.–По всему видно, что прибыли вы издалека. Солнце или
ненастье привело вас?
– Прибыли мы из Страны царя черноморского. В руки нашего царя
попал нарт Урызмаг. Потребовал царь наш у него выкуп, согласился
Урызмаг и прислал нас за выкупом.
Что и говорить, обрадовались нарты тому, что жив Урызмаг, и
спросили гонцов:
– Ваши недуги готовы мы проглотить, дорогие гости. Какой выкуп
требует хозяин ваш от Урызмага? И ответили гонцы:
– Вот что просил передать вам нарт Урызмаг: «Вышлите за меня
выкуп – сто раз по сто однорогих быков, сто раз по сто двурогих,
сто раз по сто трехрогих, сто раз по сто четверорогих и сто раз по
сто пятирогих. Одного черного быка и одного бурого быка гоните
впереди стада. Эти два быка укажут вам сюда самый верный путь.
Если же заупрямятся эти быки, то отрубите голову черному быку и
повесьте ее бурому быку на шею, и тогда он верный путь укажет в
Страну алдара черноморского».
Устроили нарты гостей на ночлег, а сами стали думать:
где достать им такой выкуп?
– У ста по сто быков отрежем по рогу, и будет у нас столько
однорогих быков, сколько нужно. О двурогих и говорить не будем –
их легко собрать. Но где сыщем мы трехрогих, четверорогих и
пятирогих быков? О таких и не слышали мы никогда.
Долго спорили нарты, ничего не решили и, когда увидели, что
ничего придумать не могут, раздосадованные и встревоженные пошли к
Шатане.
– Слушай, Шатана, прислал твой старик гонцов из Страны царя
черноморского и требует, чтобы дали мы за него однорогих,
двурогих, трехрогих, четверорогих и пятирогих быков. Однорогих
быков добыть легко, если у двурогих отрубить по рогу. Двурогих у
нас много. Но откуда возьмем мы трехрогих, четверорогих и
пятирогих? Ведь мы и слышать никогда не слышали о таких быках!
И, выслушав их, рассмеялась Шатана:
– Ну, вижу я, без этого старика вы все пропадете. Опять нашел
он для вас не тронутое еще вами вражье логово, полное добычи. Он
вас зовет туда и указывает, какое войско нужно вам снарядить. Быки
однорогие – пешее войско, быки двурогие – конница, быки трехрогие
– копьеносцы, четверорогие – кольчужники, а пятирогие быки – это
войска, всеми видами оружия снаряженные.
– А как понимать нам слова: «Отрежьте голову быку черному и
повесьте ее на шею быку бурому»? – спросили нарты Шатану.
– А значит это вот что: когда выступите вы в поход, то
заставьте тех, кто прислан сюда гонцами, указывать вам путь в
Страну алдара черноморского. А если будут они сбивать вас с пути,
то отрубите голову черноволосому и повесьте ее на шею рыжему, и
тот приведет вас куда нужно.
Быстро взялась за дело нартская молодежь, в три дня снарядили
они могучее войско. Велели они гонцам вести их в Страну царя
черноморского. Догадались гонцы, что с недобрыми намерениями идет
к ним в страну грозное нартское войско, и, когда отошли далеко от
Страны нартов, стали хитрить гонцы: то в одну сторону пойдут, то в
другую, хотят завести на погибель нартское войско.
А черноволосый пытался оповестить царя об опасности. Тогда
нартские воины отрубили черноволосому голову и повесили ее на шею
рыжему. Испугался рыжий и повел нартов по правильному пути.
Урызмаг рассчитал время, когда должны подойти нартские войска,
и сказал в этот день царю:
– Пойдем-ка поглядим с вершины, не гонят ли нарты стада, чтобы
выкупить меня.
Поднялись они на башню и видят: далеко, там, где степь сходится
с небом, чернеет что-то, точно грозовая туча. Понял Урызмаг:
приближается нартское войско, и сказал царю:
– Ну, видишь, гонят выкуп за меня. Пошли же навстречу
погонщикам всех своих воинов, кто в часы битв показал себя
особенно ловким, пусть они помогут гнать такое большое стадо.
Только скажи им, чтоб не брали с собой оружия,– кроме плетей и
палок, там ничто не понадобится. А то у нашего скота бешеный нрав:
увидев оружие, бросятся в разные стороны, разбегутся, и ничего
тебе не достанется. Тогда уж не пеняй на меня.
И сколько было людей у царя, всех послал он навстречу нартским
войскам и под страхом смерти запретил своим людям брать что-
нибудь, кроме кнутов и палок.
Увидели нарты людей алдара и стали истреблять их. Подобно
облаку, поднялась пыль над степью. Смотрят царь и Урызмаг в степь
с вершины башни, и спросил царь Урызмага:
– Что это за облако, подобное дыму, поднялось над степью?
– Грузный скот гонят тебе на выкуп,– ответил Урызмаг.– И ты
видишь пар от их дыхания и пыль, которую поднимают их копыта.
– Не кажется ли тебе, что шум боя доносится сюда? – спросил
царь.
– Когда идет такой грузный скот, подобны шуму боя топот копыт
его и мычание,– ответил Урызмаг.
Тем временем нартские войска истребили воинов царя
черноморского. От века не упомнят люди такого побоища! И Урызмаг,
видя, что удался хитроумный замысел его, со всей силы ударил по
лицу царя черноморского.
– Ты нарта Урызмага хотел погубить? Посмотри же вниз: как
собак, истребили нарты все твое войско.
И, схватив царя черноморского за край одежды, Урызмаг сбросил
его с башни.
Обрадовались нарты, увидев, что жив старый Урызмаг. И сказал им
Урызмаг:
– Вижу я, что если не будет с вами старой моей головы, то,
пожалуй, ворона утащит вас в свое гнездо.
Много скота нашли нарты в Стране алдара черноморского. Много
добра его увезли они в Страну нартов. По справедливости поделили
они добычу между тремя нартскими родами, ни один человек не был
обижен. Целый год резали они скот алдара черноморского, целый год
пировали, поминая погибших нартских воинов.
СОСЛАН
КАК РОЖДЕН БЫЛ СОСЛАН И КАК ЕГО ЗАКАЛИЛИ
На берегу широкой реки стирала Шатана белье. Глядела она,
глядела на прозрачную воду реки и захотелось ей искупаться.
Закончила она стирку, разделась и вошла в воду. А на другом берегу
пас стадо молодой пастух. Красива была Шатана, сверкало на солнце
ее белое тело. Увидел пастух Шатану, и такая страсть охватила его,
что пошел он к ней через реку. Но владела Шатана тайной силой,
направила она на себя реку, и вода скрыла ее. А пастух в
изнеможении опустился на камень.
Шатана видела все это. Приметила она камень и стала считать
дни. Когда пришло время, привела Шатана на берег реки небесного
кузнеца Курдалагона и сказала ему:
– Поклянись, что никому не откроешь то, что я тебе поведаю.
Поклялся Курдалагон, и тогда Шатана попросила его разбить своим
тяжким молотом камень. Только раз ударил молотом Курдалагон,
треснул камень – и вынули оттуда новорожденного младенца. Дала ему
Шатана имя Сослана, что значит «из утробы камня рожденный».
К себе домой принесла мальчика Шатана и стала его растить.
Подрос Сослан, и сказал он однажды Шатане:
– Той едой, что вы кормите меня, лучше кормите собаку: она хоть
порог ваш будет стеречь.
Но не поняла Шатана его слов.
Много ли времени прошло с тех пор – кто знает! – только Сослан
снова говорит Шатане:
– Той едой, что вы кормите меня, лучше кормите собаку:
она хоть порог ваш будет стеречь.
– Что это ты такое говоришь? – спросила Шатана.
– Если вы хотите, чтоб стал я настоящим человеком, то отдайте
меня Курдалагону, пусть закалит он меня в молоке волчицы.
В то время нарты с небожителями ели и пили за одним столом.
Позвала Шатана к себе в дом Курдалагона, он быстро явился на зов
ее. Рассказала Шатана о том, что требует Сослан. И стал Курдалагон
долбить из ствола большого дерева колоду, в которой мог бы
поместиться Сослан.
Сырдон, сын Гетага, которого недаром зовут злом нартов, наперед
подумал обо всем и, пробежав мимо, сказал:
– Испытать бы страдания вам, нартские люди! Вы только
поглядите, что он делает! Знает, для кого готовит колоду, а долбит
ее на четыре пальца длиннее.
Сбился со счету Курдалагон и сделал колоду на четыре пальца
короче, чем нужно.
– Теперь и закалить можно мальчика,– сказал Курдалагон Шатане.–
Приготовь дубового угля сто мешков и добудь сто бурдюков молока
волчицы.
Без труда нажгла Шатана сто мешков дубового угля, но не могла
додуматься она, откуда достать ей столько молока волчицы.
Думала она, думала и обратилась за помощью к Урызмагу:
– Нужно мне сто бурдюков молока волчицы.
– Скажи мне, как достать его, и я достану,– ответил Урызмаг.
– Я скажу тебе. Там, где сходятся семь дорог, построй шатер.
Самые вкусные яства буду я посылать тебе туда, а ты угощай всех
прохожих-проезжих и у каждого спрашивай, как добыть молока
волчицы.
Так и сделал Урызмаг. На перепутье семи дорог поставил он
шатер, и стала Шатана присылать ему самые вкусные кушанья. И
всякого прохожего-проезжего обильно угощал Урызмаг. Благодарили
люди Урызмага, но когда спрашивал он, где бы добыть ему молоко
волчицы, то удивлялись гости и думали, что Урызмаг помешался.
Время идет. Сидит Урызмаг в своем шатре на перепутье семи дорог
и ничего не может узнать. Бежит мимо него всех собак
прародительница – собака Силам11. Голодна она была в то время.
Позвал ее Урызмаг и накормил досыта.
– Что ты здесь делаешь? – спросила его Силам.
– Хочу я узнать, как достать мне волчьего молока,– ответил ей
Урызмаг.– Вот и сижу здесь, на перепутье семи дорог.
– Целую неделю корми меня досыта тем, что я пожелаю, и достану
я тебе волчьего молока,– сказала ему собака.
Согласился Урызмаг и стал посылать к Шатане за всякими
кушаньями, какие только ни требовала собака.
«Вот теперь-то нашла я то, что искала»,– подумала Шатана. И
какие бы кушанья ни просил Урызмаг для собаки, все посылала ему
Шатана.
Так целую неделю кормил Урызмаг собаку, и после этого сказала
ему Силам:
– Теперь построй высокий загон с крепкой оградой. Сплел Урызмаг
крепкие плетни и построил из них высокий загон. Побежала собака в
лес, и стаю за стаей стала она пригонять в этот загон свирепых
волчиц. Далеко было слышно, как воют они, рычат и грызутся в
загоне.
– Теперь можешь их доить,– сказала Урызмагу собака Силам.
– Легко сказать – доить... – ответил ей Урызмаг. – Ведь они
растерзают меня.
Тогда вошла собака Силам в загон, схватила одну из волчиц за
лохматый загривок и подвела ее к Урызмагу.
Выдоил Урызмаг волчицу, и собака Силам отпустила ее на волю.
Так одну за другой выдоил он всех волчиц. Сто бурдюков
наполнилось волчьим молоком.
На дно глубокого оврага положили Сослана, углями засыпали его
и, поставив сто мехов на одном конце оврага, стали из них дуть.
Докрасна раскалились угли. Тогда спросила у Курдалагона Шатана:
– Посмотри на мальчика. Не улыбается ли он?
Посмотрел Курдалагон на Сослана, но мальчик лежал спокойно, и
улыбки не было на его лице. И тогда еще сильнее велела дуть
Шатана. Так прошло много времени. Опять Курдалагон посмотрел на
мальчика и видит: разрумянился мальчик, и улыбка появилась на его
лице.
И тогда из всех ста бурдюков слили волчье молоко и наполнили им
колоду. Из пламенеющих углей выхватил Курдалагон раскаленного
Сослана и бросил его в молоко. Зашипело и в белый пар обратилось
молоко – закалился Сослан.
Но сделал Сырдон свое злое дело: на четыре пальца оказалась
короче ладья. Не мог Сослан вытянуться в ней во весь свой рост,
согнул он колени, и волчье молоко не покрыло их. В чистый булат
превратилось все тело Сослана, но незакаленными, мягкими остались
его колени, колченогим он стал, когда начал ходить.
ЧЕМ НЕБОЖИТЕЛИ ОДАРИЛИ СОСЛАНА
Захотел небесный Сафа, покровитель домашнего очага, устроить
пир небожителям. Позвал он Уастырджи, покровителя мужчин-воинов и
странников, и повелителя громов Уациллу, и одноглазого Афсати,
властителя благородных зверей, и Фалвара, которому послушны овцы,
козы и всякий иной мелкий скот, и небесного кузнеца Курдалагона.
Приглашены были на пир всех ветров повелитель суровый Галагон и
владыка вод Донбеттыр.
В светлых чертогах Сафа накрыты столы, небожители сидят за
столами, пьют из турьих рогов сладкое черное пиво, а молодой нарт
Сослан прислуживает им.
И сказали небожители:
– Сафа, у воспитанника твоего Сослана кровь Ахсартаггата
струится в жилах. И ответил небесный Сафа:
– Многочислен и славен род Ахсартаггата. Ничего в мире не
боится и в жажде боя горит синим огнем.
И тогда Уастырджи, покровитель отважных мужчин, поднял здравицу
за Сослана. Сказал о нем хвалебное слово и закончил он так:
– Дарю я нарту Сослану меч мой фаринк – тот, что на таком же
пиршестве подарил мне небесный кузнец Курдалагон.
До самого дна выпил Уастырджи большой турий рог. А вслед за ним
за здоровье Сослана выпил Афсати – повелитель благородных зверей.
От души поблагодарив небожителя, сказал ему молодой Сослан:
– Все благородные звери в горах и на равнинах находятся под
твоей высокой охраной, Афсати. Строго сторожишь ты их, не
подпускаешь к ним близко нас, бедных земных людей.
И слово за людей замолвил сам небесный Сафа. Сказал он Афсати:
– Много у тебя скота, Афсати, и понапрасну пропадает он в
ущельях. Не будь же скуп, Афсати, не пожалей и отдай людям часть
своего богатства. И люди никогда тебе этого не забудут.
– Я согласен,– ответил властитель благородных зверей.– Часть
скота своего, что ходит в лесах и на равнинах, уделю я нартам, но
и от них я потребую дара: пусть охотник, собираясь на охоту,
захватит с собой из дому три лепешки; на перевале пусть он ими
помянет меня. А потом, когда на Черной горе будет ему удача и
убьет он зверя, пусть правую лодыжку побережет он и отдаст ее
тому, кого первого встретит.
И добрый Фалвара, которому послушны овцы и козы и весь мелкий
рогатый скот, поднял здравицу за Сослана и сказал:
– Чтобы серые волки не слишком разбойничали среди твоих стад, я
научу тебя, нарт Сослан, заговорным словам. И когда твой скот
будет на пастбищах и нападут на него волки, скажи ты эти слова – и
вмиг приду я на защиту твоих стад, и ни одной овцы не посмеет
задрать серый волк.
Большой турий рог поднял за здоровье Сослана повелитель громов
Уацилла.
И Сослан, по обычаю нартов, поблагодарил его и сказал:
– У тебя, повелитель громов, прошу я сегодня для земных людей
только одного дара. Слышал я, что хлебные зерна хранишь ты в сумке
своей. Не пожалей их для людей, живущих на земле, и навек они
будут тебе благодарны.
– Пусть будет так,– сказал Уацилла.– Вы получите эти зерна.
Весной, как только станет согреваться земля, вы будете их сеять на
южных склонах гор и холмов. И теми зернами, которые вы соберете
осенью, будете кормиться целый год.
Тут небесный кузнец Курдалагон поднял турий рог за здоровье
Сослана. И сам Сафа, хозяин небес, обратился к нему и попросил у
него подарка для Сослана.
– О Курдалагон! – сказал Сафа.– С утра до вечера и целые ночи
подряд бьешь ты по своей наковальне и не даешь нам сомкнуть глаз.
Но только мечи куешь ты и для боя в булат закаляешь людей.
– Я понял тебя, мудрый Сафа,–ответил ему Курдалагон.– Я понял,
зачем ты позвал всех нас на это пиршество. Ты хочешь, чтобы мы
одарили любимых тобой земных людей. Хорошо, пусть будет так. В
кузнице своей я изготовлю соху для нартов, и каждой весной они
будут ею вспахивать свои пашни.
Поблагодарил его Сослан и сказал:
– О Курдалагон, небесный кузнец, каждую весну будем мы варить
сладкое пиво и на пашнях своих будем прославлять твое имя!
И обратился Сослан к повелителю ветров Галагону:
– О суровый Галагон! Мы не ждем от тебя подарков, только не
насылай на нас свои метели и бури.
– Многого ты хочешь, отпрыск нартов. Если бы даже я и дал тебе
такое слово, то все равно не смогу его сдержать. Но и я хочу
сегодня одарить тебя. Когда осенью будете вы веять зерно на току,
то нашлю я ветер, унесет он мякину, и останется вам чистое,
тяжелое зерно.
– Вот за это спасибо тебе, Галагон. Но и я даю тебе слово,
нартское слово, что последнюю лопату зерна каждого урожая мы
отдавать будем тебе.
За здоровье нарта Сослана выпил последним повелитель вод
Донбеттыр.
И, по обычаю нартов, от души поблагодарив его, попросил Сослан
Донбеттыра:
– Донбеттыр, повелитель всех вод! Мы знаем, как ты могуч, удели
же и ты какой-нибудь дар храбрым нартам.
– Отпрыск нартов,– ответил ему Донбеттыр,– отныне пусть нарты
строят мельницы на моих бегущих водах, а я поручу резвым моим
дочерям, чтобы они днем и ночью вертели в воде колеса. Вот мой
подарок земным людям.
Поблагодарил Сафа своих гостей за все эти дары и проводил их по
домам.
СОСЛАН ИЩЕТ ТОГО, КТО СИЛЬНЕЕ ЕГО
Собралась раз нартская молодежь на равнине Зилахар. Сначала
завели большой симд – любимую долгую нартскую пляску. Отличился
Сослан в этом симде, никто не смог сплясать лучше него. Хорошо он
плясал на земле, но не хуже сплясал на плечах нартских юношей.
После симда стали состязаться в стрельбе из лука. Наметили цели
и стали пускать в них стрелы. Немало было метких стрелков среди
нартских юношей, но опять впереди всех оказался Сослан. Его стрела
всегда попадала в цель.
Неподалеку, на берегу большой, широкой реки, отдыхало стадо.
– А ну, испытаем-ка мы также и силу свою,– сказали нартские
юноши.
Выбрал каждый по молодому быку и, схватив его за рога, старался
перебросить через реку. Никому это не удалось. Но вот Сослан
выбрал самого крупного быка, какой только был в стаде, взял его за
рога, размахнулся, и грохнулся бык на другом берегу реки. Потом
пошли на Площадь игр, и во всех состязаниях одолел Сослан нартскую
молодежь.
Удивлялись люди силе Сослана и говорили, что нет на земле
человека сильнее его.
«В Стране нартов, правда, нет такого человека, который мог бы
со мной помериться силой,– думал Сослан, вернувшись домой после
состязаний.– Придется мне отправиться в другие страны и поискать
там силу сильнее моей».
Отправился Сослан в путь. Долгое ли, короткое время шел, но вот
достиг он берега большой реки.
«Пойду по берегу этой реки,– сказал себе Сослан.– Может, и
встречу кого-нибудь». Пошел Сослан вниз по течению. Вдруг видит,
идет ему навстречу рыбак. Удилищем рыбаку служит целое дерево, а
вместо червяка крупная овца насажена на крючок.
– Удачи тебе желаю,– сказал Сослан рыбаку.
– Прибывай к нам во здравии, гость,– ответил ему рыбак.– Откуда
и куда идешь?
– Я ищу человека, с которым мог бы помериться силой,– сказал
ему Сослан,– но вижу, что не встречу никого сильнее тебя.
– Не так уж велика моя сила,– сказал рыбак.– Пройди-ка дальше,
вниз по реке. Там удит рыбу старший мой брат, он сильнее меня.
Отправился Сослан дальше, вниз по реке. Идет и видит:
сидит на берегу реки рыбак, удилищем ему служит дерево еще
большей величины, а на крючке висит туша коровы.
– Удачи тебе желаю,– сказал Сослан рыбаку.
– Прибывай к нам во здравии, гость,– ответил ему рыбак.– Откуда
ты взялся? Кого ищешь?
– Я ищу человека, с которым мог бы помериться силой, но вижу,
что не встречу никого сильнее тебя.
– Не так уж велика моя сила,– ответил ему рыбак.– Пройди вниз
по реке: там старший мой брат ловит рыбу, он сильнее меня.
Пошел Сослан дальше, и увидел он еще одного рыбака. Удилищем
ему служит еще большее древо, и туша быка висит на крючке.
– Желаю тебе радости,– сказал Сослан.
– Во здравии к нам прибывай, гость,– ответил ему рыбак.– Откуда
ты, добрый человек?
– Я искатель силы, ищу человека, с которым мог бы помериться
силой,– сказал ему Сослан.– Но вижу, что не встречу человека
сильнее тебя.
– Ну что ж,– сказал рыбак.– Видишь вон ту лощину? Иди к ней по
берегу реки, вскоре мы тоже туда придем, и ты покажешь нам свою
силу.
Пошел Сослан по берегу реки и пришел к какому-то дому.
Переступил через порог Сослан и видит: сидит у очага женщина, и
так она велика, что между зубами ее ласточка свила гнездо.
– Пусть будет добрым твой день, мать моя,– сказал ей Сослан.
– Не назвал бы ты меня своей матерью, я бы кровью твоей сняла
ржавчину с моих зубов,– ответила ему женщина.– Но теперь ты мой
гость и будь здоров. Откуда ты идешь и чего ищешь?
– Из Страны нартов иду я,– сказал Сослан.– Ищу силу сильнее
моей. В нашей стране я всех одолел и пошел искать по свету
человека, с которым мог бы помериться силой.
– Ой, ой!.. Забудь об этом. Сыновья ловят рыбу. И если вечером,
вернувшись домой, они застанут тебя здесь, то съедят тебя и даже
костей не оставят. Вот на, закуси, отдохни, а я придумаю, как бы
мне защитить тебя от моих сыновей!
Быстро внесла она круглый столик трехногий, едой уставленный.
Но до еды ли было Сослану? И тогда приподняла женщина огромное
сито, что лежало вверх дном, и спрятала под ним Сослана. Несколько
раз пытался Сослан поднять это сито, но даже пошевелить его не
смог.
Вечером все три брата вернулись домой и спросили у матери:
– Мы сегодня прислали сюда кичливого горного человечка! Подай-
ка его нам, и мы кровью его вычистим свои зубы. Давно не
приходилось нам пробовать человеческого мяса.
– Вам надо поесть чего-нибудь посытнее,– ответила им мать.–
Человек никуда не денется: он здесь, под ситом, и пусть останется
вам на завтрак.
Мать накормила своих сыновей ужином и уложила их спать. Когда
же они уснули, она выпустила Сослана из-под сита, отнесла его к
двери, показала ему дорогу и сказала:
– Беги изо всех сил. Только твои ноги могут спасти тебя, больше
тебе не на что надеяться. Потому что с утра они погонятся за
тобой. У одного из них нюх, как у волка, другой разом
перескакивает три оврага, а у третьего крылья сокола.
Когда проснулись утром великаны и мать сказала, что гость их
сбежал, погнались они за ним. Как заяц, бежит от них Сослан,– что
же ему еще делать? Вдруг видит огромную пашню. Пашет ее уаиг
одноглазый и однорукий: плуг перед собой толкает, на поясе висит
мешок с зерном, борона к ноге привязана,– он и пашет, и сеет, и
борону за собой волочит. Добежал до уаига-пахаря Сослан.
– Ай, ай!..–сказал Сослан.–Тебе поручаю себя и на земле и на
том свете. Если только догонят они меня, пропал я.
– Если бы ты поручил себя даже Богу, он не сделал бы для тебя
больше, чем я,– сказал уаиг.
Бросил он Сослана к себе в рот и спрятал его под языком.
Между тем братья-людоеды поравнялись с уаигом-пахарем и
спрашивают его:
– Не пробегала ли здесь наша горная птичка?
– Не видел я никакой горной птички,–ответил им уаиг.– Некогда
мне попусту болтать с вами. Оставьте меня в покое.
– Поскорее отдай нашего маленького человечка, иначе плохо тебе
будет! – стали приставать к нему братья.
– Шли бы вы своей дорогой. Ничего хорошего не дождетесь вы от
меня,– опять сказал им уаиг. Тут бросились на него братья.
– Теперь только на себя пеняйте,–сказал уаиг, схватил всех трех
своей единственной рукой, бросил на землю и сел на них.
Выплюнул он Сослана из-под языка и сказал ему:
– На бедре у меня растет волос. Вырви его, и я свяжу им этих
трех неуемных.
Схватил Сослан волос, тянет, тянет, а вырвать не может. Как
веревку, три раза обернул Сослан этот волос вокруг своей поясницы,
рванулся всей своей тяжестью и все-таки не смог вырвать.
– Мечом его отруби,– сказал уаиг.
Достал Сослан свой меч и, держа одной рукой волос, ударил по
нему мечом. И стало лезвие меча не острее тупой стороны ножа, а
волос так и остался цел. Тогда однорукий уаиг наступил коленом на
трех братьев, сам вырвал свой волос и крепко связал им братьев.
Тут поняли братья, что они побеждены, и стали жалобно просить:
– Ничего мы от тебя не хотим, только освободи нас и отпусти
домой.
Освободил их однорукий и отпустил домой. И спросил он у
Сослана:
– Где странствовал ты? Чего ищешь и почему один отправился в
поход?
– Я нарт Сослан. Испытывала раз наша молодежь свою силу:
бросали мы через широкую реку молодых быков. И только мне удалось
это. После этого загордился я и отправился в чужие страны
поискать, на ком бы свою силу испробовать. Ты видел, каково
пришлось мне. Спасибо тебе! Если бы не ты, не ступить бы мне
больше на нартскую землю.
– В нашей стране, Сослан, любой месячный младенец может
перебросить через широкую реку самого большого быка, и все-таки мы
не кичимся так своей силой, как ты. Вот послушай, что один раз
произошло со мной.
Я младший из семи братьев. Отец наш в то время тоже еще был
здоров, как олень. Однажды мы все вместе отправились в поход.
Несколько дней скитались мы, но ничего нам не встретилось. И вот
как-то после обеда тучки набежали на небо, пошел дождь, и стали мы
искать, где бы нам укрыться от дождя. Увидели пещеру. Нас было
восемь человек, и все мы свободно в ней разместились. Через
некоторое время увидели, что мимо нашей пещеры гонит пастух свое
стадо. Озорной козел подбежал к нашей пещере и стал о нее
тереться. И так был велик этот козел, что пещера наша закачалась
во все стороны, как колыбель, и тогда поняли мы, что приняли за
пещеру лошадиный череп. «Прочь, прочь!»– закричал пастух на козла.
Но козел не послушался его и не пошел со стадом. Рассердился
пастух и коршуном кинулся на него. Козел помчался прочь, а пастух
сунул палку в глазницу лошадиного черепа, в котором мы сидели,
размахнулся и бросил череп вдогонку козлу. Он бросил метко.
Ударился череп о рога озорного козла и разбился. И все, кто был
внутри,– кони и люди,– посыпались в разные стороны. Да и что иное
могло быть с нами? Увидел нас пастух, кинулся на нас и убил отца
моего и всех шестерых братьев. У меня успел он вырвать только руку
и вернулся к своим козам. Когда всаживал он палку в глазницу
черепа, задел он мой глаз, и глаз мой вытек. Видишь, какие дела
происходят на земле!
С тех пор я никогда и ни с кем не стремлюсь помериться силой. И
вам, кто любит меня и кого я люблю, говорю: никогда не ищите силы
сильнее своей. Возвращайся домой, мое солнышко, и никогда не
говори больше, что нет на свете человека сильнее тебя.
Так простились они, и пошел однорукий в свое селение, а нарт
Сослан вернулся к себе домой.
СОСЛАН И ГУМСКИЙ ЧЕЛОВЕК
Пошел раз Сослан на охоту. Только одного зайца посчастливилось
ему убить. Снял с него Сослан шкурку, тушку заячью разделил на
части, приготовил из печени его шашлык на вертеле, а то, что
осталось, завернул в шкурку и отложил в сторону. Когда шашлык
ondf`phkq, Сослан, раньше чем приступить к еде, сказал по обычаю:
– Жив Бог.
И как только сказал он это, все заячье мясо опять собралось под
шкурку, и заяц ожил. Всплеснул руками Сослан:
– Что за диво! Кто поверит мне, что подобное может случиться! Я
убил зайца, снял с него шкурку, на части разрезал мясо, из печени
его шашлык приготовил – и вдруг заяц ожил.
– Это совсем не диво, диво ты увидишь за Гумским перевалом,–
сказал тут заяц, убегая.
«Во что бы то ни стало должен видеть я диво, еще более дивное,
чем то, что сейчас случилось»,– подумал Сослан и вернулся домой.
Велел он приготовить себе в дорогу такую пищу, которую легко
было бы нести и вкусно есть, сел на своего коня и направил его в
страну Гум.
Через семь перевалов перебрался Сослан, и вот перед ним восьмой
– Гумский перевал. Заметил он на перевале след оленя. Пошел по
следу и увидел на поляне оленя. И так красив был этот олень, что
жаль было Сослану убивать его.
Стоило пошевелиться оленю, как шерсть на нем звенела на все
голоса.
От бугорка к бугорку, от травинки к травинке стал Сослан
подкрадываться к оленю. Приблизившись на полет стрелы, он уже
прицелился в него, но не успел пустить свою стрелу, как в воздухе
просвистела стрела другого охотника. Зашатался олень и покатился с
кручи.
– Что за собака, что за осел! Кто посмел застрелить моего
оленя? – закричал тут Сослан во все горло.
Никто не ответил ему. Спустился Сослан по кровавому следу вниз,
в ущелье, и видит – лежит на дне ущелья убитый олень, а возле него
стоит человек. А человек этот ростом не меньше башни.
– Это ты убил моего оленя? – спросил его Сослан.
– Да, это я убил его,– ответил человек.
– Олень этот принадлежит мне! – заносчиво сказал Сослан.– Как
же ты посмел убить его?
– Если это был твой олень, то почему же ты не стрелял в него
раньше меня? – ответил человек.–Я такой же охотник, как ты, и
нахожусь в своей стране, в Гумском ущелье. Зачем ты кричишь и
ругаешь меня?
– А ты кто? – спросил его Сослан.
– Я из страны Гум. А сам ты кто и откуда пришел?
– Я Сослан, нартский человек.
– Нартский человек,– сказал человек из страны Гум,– Бог нам дал
обоим вместе этого оленя. Подойди, и мы снимем с него шкуру.
На этом кончилась их ссора, и они вместе стали снимать шкуру с
оленя. И когда сняли шкуру, протянул гумский человек Сослану свой
нож и сказал ему:
– Нартский человек, подели оленя по своему обычаю.
– Ты убил оленя,– ответил Сослан,– тебе и надлежит делить его.
Разделил гумский человек оленя на три части. «Одна часть будет
моя, другая его,– в тревоге думает Сослан.– Третью часть он тоже,
конечно, хочет взять себе. Но если ему достанется больше, чем мне,
такой позор для меня будет хуже смерти».
Разделил оленя гумский человек и сказал Сослану:
– Твое право, нарт Сослан, выбирать первому любую часть.
– Нет, солнце мое,– сказал Сослан,– ты убил оленя, тебе первому
и выбирать.
Выбрал тогда гумский человек одну долю и сказал:
– Это будет твоя доля, Сослан.– И, указав на вторую долю, он
добавил: – Ты пришел издалека, и поэтому эта доля тоже тебе от
меня, как гостю. Ну, а третья доля – моя.
Зажарили они шашлык, угостились на славу. Потом каждый забрал
свою долю, и стали они собираться в путь. И сказал гумский человек
Сослану:
– Нартский человек, выбирай себе подарок. Что хочешь ты? Вот
мой меч, вот конь мой, вот мой лук. Выбери себе то, что тебе
нравится, и возьми себе, чтобы добром поминать меня в Стране
нартов.
Поблагодарил Сослан гумского человека, но от подарка отказался.
Подали они друг другу руки на прощание и сели на своих коней.
Гумский человек направился в страну Гум, а Сослан – в Страну
нартов. Но, отъехав не очень далеко, подумал Сослан:
«Нет у меня все-таки счастья! Ведь человек давал мне подарок,
зачем же я не взял его? Не воспользовался я счастьем... Как
расскажу я об этом в Стране нартов? Вернусь-ка я обратно!»
Повернул Сослан своего коня обратно, догоняет он гумского
человека и кричит ему:
– Эй, гумский человек! Остановись, мне нужно еще поговорить с
тобой!
Гумский человек тоже повернул своего коня. И снова съехались
они на том месте, где делили оленя.
– Чего тебе, нарт Сослан? – спросил его гумский человек.– Или
ты забыл что? И Сослан сказал:
– Уж такой народ мы, нарты, что если нам подарок честью дают,
то отказываемся мы брать его, а потом жалеем: зачем не взяли?
– А мы такой народ,– ответил гумский человек,– что, когда
честью предлагаем подарок и его не берут, мы больше его не дарим.
Слово за слово – поссорились два человека. Стали пускать они
стрелы друг в друга. Потом Сослан выхватил меч, а гумский человек
– саблю, и стали они наносить друг другу удары. По восемнадцати
ран было у каждого, не в силах они были больше сражаться: один
повалился по одну сторону тропы, а другой – по другую. До вечера
они отдыхали, а потом сказали друг другу:
– Отправимся пока по домам, залечим свои раны, а ровно через
год опять встретимся здесь.
С трудом взобрались они на своих коней, и Сослан поехал в
Страну нартов, а гумский человек умчался в страну Гум.
Наняли они лекарей, за год залечили раны и опять встретились на
том же месте.
Издали увидел Сослан человека из страны Гум и стал пускать в
него стрелы. Приблизился к нему гумский человек и сказал:
– Да погибнуть нам обоим, нартский человек! Ведь мы с тобой не
кровники, зачем же мы хотим убить друг друга?
Тогда бросили они в разные стороны свое оружие, подали друг
другу руки и крепко обнялись.
– Раз мы стали друзьями, должен ты побывать в моем доме,–
сказал гумский человек.
Сели они на коней и поехали в гумское селение. Хорошо угостил
гумский человек Сослана. Целую неделю не вставали они из-за стола.
Когда прошла эта неделя и Сослан собрался домой, подарил ему
гумский человек свой лук и в придачу еще дал ему шкуру того оленя,
из-за которого вышел весь спор. А шкура эта была такая, что каждый
волос ее звенел колокольчиком, а каждая щетинка смеялась
бубенчиком. И стоило только тронуть эту шкуру, как начинала она
петь чудесными голосами.
Позвал Сослан к себе гумского человека. Приехали они в Страну
нартов, и там, в родном доме, радушно принял его Сослан и угощал
его целую неделю. А когда через неделю захотел гумский человек
возвратиться в свою страну, как было не сделать ему подарка! И
подарил ему Сослан своего коня.
Так стали назваными братьями Сослан и гумский человек.
СОСЛАН В СТРАНЕ ГУМ
Опять возомнил нарт Сослан, что нет никого на свете сильнее
его. И решил отправиться на охоту один. Долго бродил он, долго
скитался, но на свою беду не встретил в тот день ни зверя, ни
птицы. Вошел он в темный лес. Посреди леса – поляна, а на ней
золотой олень пасется. Привязал Сослан своего коня к дереву, а сам
подкрался к золотому оленю.
Прицелился Сослан и только хотел пустить стрелу, как подошел к
золотому оленю какой-то юноша, накинул ему на рога шелковую
веревку и повел за собой. Удивило это Сослана. Сел он на своего
коня и поехал за неизвестным юношей. А тот дошел до какого-то
селения.
Нагнал его Сослан и говорит:
– Добрый вечер, добрый человек. Не скажешь ли, у кого бы я мог
здесь остановиться?
Юноша ответил ему на хатиагском языке:
– Остановиться можешь у моего отца. Но откуда ты и куда путь
держишь? И сказал ему Сослан:
– Я нарт, еду издалека. Охотился и попал сюда.
– Так отец мой очень любит нартов! Он готов и ночью и днем
искать с ними встречи!
Отправился Сослан следом за юношей. Подошли они к дому, и юноша
крикнул:
– Дада, гляди, вот нарт перед тобой! Старик вышел из дома,
попросил Сослана слезть с коня, обласкал его, пригласил в дом и
спросил по-хатиагски:
– Кто ты? Кому из нартов приходишься сыном?
– Я из рода Ахсартаггата, зовут меня Сослан. У старика было три
сына, он и говорит им:
– Гость, который нас посетил,– очень дорогой гость. Подошло
время зарезать в честь него животное. Приведите из стада животное.
Тут младший сын, тот, который встретил Сослана в лесу сказал:
– Я нашел на поляне в лесу козленка, что пропал сегодня. Хватит
нам его или нет?
Сослан хорошо понимал по-хатиагски и сказал:
– Еще лишку останется!
И не допустил, чтобы сыновья старика пошли к стаду. Привели
того золотого оленя, старик совершил над ним обряд – помолился над
ним, поднеся ко лбу оленя лучину,– только после этого разрешил
Сослану зарезать оленя. А Сослану очень хотелось, чтобы ему
подарили этого оленя живым. Но не осмелился он попросить об этом и
зарезал оленя.
Ужин был уже готов, накрыли столики-трехножки, но Сослан ни до
чего не дотронулся. Тут хозяин спросил:
– Что с тобой, нартский человек, почему ты не ешь?
– У нас, у нартов, есть обычай: даже с кровниками готовы мы
разделить трапезу, но должны знать, с кем садимся за стол. Вы мне
оказываете большую честь, прислуживаете мне, но я не знаю, кто вы.
Старик ответил ему:
– Я гумский человек. У меня три сына. Мы в жизни своей никогда
никого не обижали. Со всеми живем в мире и дружбе. Кто понимает
наши добрые намерения, тому мы помогаем еще больше и относимся еще
лучше, а тем, кто делает нам зло, отвечаем тем же и даже хуже
того.
Ничего не ответил на эти слова Сослан и принялся за еду. Тут он
побратался с хозяевами. Потом Сослану постелили, и он прилег.
Шкуру, снятую с золотого оленя, повесили возле него. Стоило только
подуть ветру, и сразу волосы на шкуре золотого оленя начинали
звенеть на разные голоса, словно бубенчики. Сослан очень удивился,
и сон покинул его.
«Если бы мне подарили эту оленью шкуру, привез бы я ее как чудо
в селение нартов...» – так думал он ночью.
А утром, чуть только рассвело, старый гумский человек подошел к
постели Сослана и сказал ему:
– Я разослал своих сыновей: одного–за табуном лошадей, второго
– за стадом рогатого скота, а третьего – к овечьим отарам. Дается
тебе право увести с собой табун, стадо и отару, а также пастухов и
чабанов. Должен ведь я показать нартам свое лицо!
Сослан встал и вместе со стариком вышел в степь посмотреть, что
дарит ему хозяин. И, увидев, как хороши кони, овцы и рогатый скот,
снял Сослан шапку и сердечно поблагодарил старика:
– Пусть они останутся вам на здоровье. Ничего я не возьму из
этих богатств. Вы и так хорошо меня принимали. И сказал тут старик
младшему сыну по-хатиагски:
– Надо проводить гостя до рубежа нашей земли. Поймай себе коня.
Юноша погнался за табуном, но поймать ему удалось только
жеребеночка, который был весь в коросте, остальные кони
разбежались.
Когда вернулся домой старик, сыновья его и Сослан, завтрак был
накрыт. Поели, распрощались и вышли во двор. Сослан увидел рядом
со своим конем покрытого коростой жеребенка, покачал головой и
встревожился: «Разве может этот жеребенок равняться с моим конем?
Как мы доберемся до рубежа их страны?»
Сели оба на коней. Еще раз распрощался Сослан с хозяевами и
отбыл. Сослан поехал впереди, а юноша за ним следом. Когда они
оказались в глубине дремучего леса, конь Сослана стал спадать с
шага, а жеребенок все вперед рвется. Тогда юноша сказал Сослану:
– Конечно, не подобает мне ехать впереди старшего, но все же
пусти меня вперед. Никто нас не видит, а дорогу я знаю лучше. Ты
же следуй за мной.
Сослан позволил ему выехать вперед. Паршивая лошаденка юноши
так и норовит идти по самой чащобе, грудью сваливает вековые
деревья. Ехал за ним Сослан, и стало ему обидно. Проехав немного,
спросил он у юноши:
– Почему бы тебе не направить своего коня туда, где лес пореже?
Юноша ответил:
– Тогда он слишком опередит тебя, и твой конь от него отстанет.
Доехали они до рубежа. Соскочил юноша с коня и начал взад и
вперед водить его. Тем временем догнал его Сослан и обратился к
нему:
– Охо-ох, измотал ты моего коня. Но не вздумай теперь и меня
доконать, теперь я поеду вперед. Юноша ответил Сослану:
– Счастливого пути, Сослан. Дальше рубежа ехать мне нельзя!
– Давай поменяемся конями,– попросил Сослан юношу. Обидели
юношу эти слова, и говорит он Сослану:
– Да что ты, Сослан! Ведь отец мой предлагал тебе целые табуны
лошадей вместе с табунщиками. Почему же ты не взял их? Этот
жеребенок худший из всех, и я не обменяю его. Если сделаю я так,
как ты просишь, дома мне гумские люди скажут: «Эх ты, отнял у тебя
нарт коня». Позор мне тогда!
В ответ на это Сослан положил руку на рукоять меча и сказал с
угрозой:
– Скорее отойди 6т коня и садись на моего, не то я убью тебя!
В ответ на эти слова выхватил юноша меч, и начали они наносить
удары друг другу. Однако никто из них не победил другого.
До полудня сражались, потом разошлись отдохнуть.
– Теперь я узнал, каков ты,– сказал юноше Сослан.– Езжай пока
своей дорогой, а достоинства друг друга мы еще изведаем.
Разъехались они, оба раненые, в разные стороны. Вернулся юноша
домой весь в крови. Увидел его отец и спросил:
– Что с тобой, сын?
– Ну и хорошо же поступил со мной твой гость! Хотел поменяться
со мной конем, а я посчитал это позором для себя. Вот мы и
изрезали друг друга. Двенадцать раз ранен он, двенадцать раз – я.
Еще раз должны мы встретиться. Так и договорились.
– Так почему же ты ударил его? Ударить гостя– это позор!
– Поссорились мы по ту сторону рубежа.
– Ну тогда ничего, полечись пока, а там посмотрим. Может быть,
вместо распри дружба между вами родится.
Не показывался Сослан ни нартам, ни чинтам, пока совсем не
поправился. Выздоровел, сел на коня и отправился на гумский рубеж.
В этот день туда же прибыл гумский юноша. Улыбнулся ему Сослан и
сказал:
– Ну, давай мириться. Силу друг друга мы изведали, вместо того
чтобы делать друг другу зло, станем друзьями.
– Я не верю тебе больше. Сослан,–ответил гумский юноша.–Тебе
верить нельзя. И не подходи ко мне близко.
Тогда Сослан вынул свой меч и положил его на луку седла. Бросил
он на землю свой щит, а колчан подвязал позади седла. Сам же,
безоружный, подошел к юноше, взял его за руку и сказал:
– Не будем испытывать больше друг друга силой, давай испытаем
друг друга в жизни.
И тут юноша поверил Сослану и ни слова ему не возразил.
Поклялись они землей и вместе поехали в дом отца юноши. Приехали
они в дом, помирившись. Слез юноша со своего коня, а Сослан не
слезает. Вышел к нему отец юноши:
– Прошу тебя, Сослан, сойди с коня, – сказал он. – Ты ведь
гость наш. Почему не заходишь в дом? Оставайся у нас.
Сослан ответил ему:
– Мы с твоим сыном испытывали друг друга в силе, и никто из нас
не оказался сильнее другого. А теперь должны друг друга испытать в
жизни. Подскажи нам, где есть земля, куда не ступала нога
человека, чтобы мы показали там свою силу.
Старик сказал:
– Нет такой неизведанной земли, где бы не побывали нарты и
чинты, куда бы не ходили они в походы. Знаю только, что пасется на
горе Ахоха стадо, принадлежащее трем любимым Богом братьям, но
никому еще не удавалось одолеть их пастуха.
– Вот такого-то я и ищу, чтобы на нем испытать свои силы!
Старик сказал:
– Его можно только умом победить, никакой насильник силы против
него не соберет. Но входите в дом, и я дам вам совет.
Юноша и Сослан вошли в дом. Там старик стал им рассказывать:
– Дочь моя очень красива. Пусть оденет она платье из лучшего
шелка, возьмет с собой два струнных фандыра; на одном будет играть
руками, на другом – ногами. Возьмите девушку с собой на гору
Ахоха. Там оба войдите в дом того пастуха, о котором я говорил, в
то время когда сам он будет с барантой на пастбище. В доме пастуха
есть кресло из слоновой кости. Посадите девушку в это кресло,
поставьте перед ней струнные фандыры, и пусть она заиграет на них.
Сами вы спрячьтесь по обе стороны двери. Вечером вернется этот
пастух с пастбища. Не часто видит он женщин и поэтому, когда
войдет в дом и увидит там девушку, упадет в обморок. Тут будьте
наготове, привяжите пастуха к столбу, который стоит посредине
дома12, а потом угоняйте
его стадо.
Сослан и юноша поступили так, как научил их старик.
Вернувшись, пастух открыл дверь, и увидел девушку в кресле из
слоновой кости, и услышал, как играет она на фандырах. Девушка
улыбнулась пастуху, и такой силы любовное чувство охватило его,
что он упал в обморок.
Сослан и юноша тут же привязали пастуха к среднему столбу дома.
Зарезали барана, сварили его и тут же сели за трапезу. А когда
пришел в себя пастух, они подносили ему самые вкусные куски, но он
не взял у них ни одного куска. Под конец Сослан поднес ему часть
бедра. Пастух вырвал из нее зубами альчик, положил себе на лоб и с
такой силой подбросил его, что полетел этот альчик в дом трех
любимых Богом братьев. А они сидели в это время за ужином, и
альчик упал возле них вогнутой стороной кверху.
А когда пастух подбросил альчик, гумский юноша сказал Сослану:
– Быть бы тебе столь же правым, Сослан! Этот альчик послан
вестником тревоги к хозяевам стад – к трем дружно живущим братьям.
Не будем же мешкать и угоним скорей их стада!
Погнали они баранту и к рассвету достигли широкой степи.
Девушку, дочь старика, захватили с собой, и настигла их ночь.
А три любимых Богом брата кинулись в погоню. Сначала они
завернули к пастуху, развязали его, и вчетвером погнались за
Сосланом и гумским юношей.
У самой степи, когда они уже почти догнали Сослана и гумского
юношу, взмолился Сослан:
– О, покровитель ночных походов Уастырджи! Помоги нам!
Уастырджи услыхал молитву Сослана, вскочил на своего трехногого
коня, покружил над степью, по которой гнали украденную баранту,
сбросил свою гребенку – и позади юноши и Сослана в один миг вырос
темный, непроходимый лес. Пока погоня пробиралась сквозь чащобу,
Сослан и юноша с барантой далеко ушли вперед.
Покружил Уастырджи над ними вторично, сбросил позади Сослана и
гумского юноши черные камни – и выросли камни в скалистые горы.
Пока пробиралась погоня через эти горы, далеко вперед ушли Сослан
и юноша с барантой.
Опустился Уастырджи на землю между погоней и теми, кто угнал
скот, и обратился к трем любимым Богом братьям и их пастуху:
– Остановитесь пока здесь, я спрошу у врагов ваших, почему
угнали они ваш скот.
Погоня остановилась, Уастырджи подъехал к Сослану и гумскому
юноше и спросил:
– Чей скот вы угоняете? Те ответили:
– Мы угоняем баранту трех Богом любимых братьев!
– Так вот, смотрите, они уже вас догнали. Что же вы теперь
будете делать? Хотите, я могу вас помирить?
– Что может быть лучше этого? Мы согласны!
– А чья это девушка? Верно, вы тоже похитили ее?– спросил
Уастырджи.
– Нет, это моя сестра, – ответил гумский юноша. Уастырджи
вернулся к владельцам баранты и, улыбаясь, говорит им:
– Это они угоняют скот, который им дали как выкуп за невесту.
Они – не насильники!
Уастырджи свел их всех вместе.
Тут за младшего из трех братьев выдали девушку (два других
брата были уже женаты), а Сослан и гумский юноша погнали скот
домой.
Утром, когда на дворе у отца юноши делили баранту, Сослан
разделил ее на три части. И подумал тогда юноша: «Почему Сослан
разделил скот на три части? Может, он собирается забрать себе две
части? Тогда это снова приведет к ссоре».
Но Сослан сказал:
– Юноша, чего это ты вдруг запечалился? Разве неправильно я
разделил? Одна часть – это выкуп за невесту, вторая часть – твоя,
а третья – моя.
Юноша и гумский старик остались очень довольны Сосланом и даже
отдали ему свои доли. Отдали ему также и шкуру оленя и проводили
его с почестями через рубеж Гумской страны.
Сослан привел баранту в селение нартов и задал там обильный
пир.
СОСЛАН И БЕЗВЕСТНЫЙ СЫН УАРХАГА
Решил нарт Сослан собрать на пир все три нартских рода. Позвал
он Сырдона и сказал ему:
– Сырдон, глашатаем я тебя избираю. Созови через неделю три
нартских рода, устраиваю я для них богатый пир.
Согласился Сырдон быть глашатаем и поднялся на высокую нартскую
башню, из тесаного камня сложенную, встал на вершине ее и оттуда
закричал:
– О три нартских рода! Через неделю на пир приходите к Сослану!
В тот день, который назначен был для пира, стали собираться к
Сослану нарты. Сажал их Сослан в четыре ряда в большом нартском
доме, что сложен из камня, скрепленного известковым раствором.
По слову Сослана лучшие из нартской молодежи прислуживали на
пиру, а кто помоложе были на посылках.
Урызмаг сидел на месте старшего и произносил тост за тостом.
Так просидели до половины пира. И тут подошел Сослан к старшим,
подозвал прислуживающего, полез к себе в карман, достал оттуда
золотую чашу и велел наполнить ее ронгом. Потом он сказал:
– О все три нартских рода! Я благодарен вам за то, что вы
пришли в мой дом. Но этим тостом пожелаем на долгие времена
здоровья тому дому, в котором проживает самый могучий из мужей.
Пусть достанется моя чаша тому, у кого в доме самый могучий муж.
Пусть ронг, налитый в эту чашу, пойдет ему впрок, а чаша моя – ему
в подарок.
Поникли тут головами и опустили глаза в пол нарты всех трех
родов. И только старый нарт Уархаг, который сидел в своей
оборванной шубе среди пирующих, огляделся вокруг. И, видя, что
никто из нартов не поднялся и не ответил на тост Сослана, как
молодой, вскочил вдруг, взял из рук Сослана золотую чашу и сказал:
– О три нартских рода! Все, кто сегодня пришел к Сослану! Да
будете вы наделены добрыми его пожеланиями! Но мой старший сын
уехал в дальний погибельный край, и нет среди вас такого могучего,
как он.
И тут Уархаг сам поднес золотую чашу к своим губам и выпил ее
до дна, а пустую чашу положил за пазуху.
Время идет, нарты сидят за столом. Второй раз подошел к старшим
Сослан, еще одну золотую чашу велел наполнить ронгом и сказал:
– О три нартских рода! Да будет в жертву принесен Сослан тому,
кто сегодня пришел отведать моего хлеба-соли. Я поднимаю этот тост
за здоровье того дома, где проживает лучшая из женщин. Если кто
назовет такую достойнейшую в своем доме, пусть возьмет из моих рук
эту чашу, и то, что в ней налито, пусть пойдет ему впрок, а чаша -
– в подарок.
И опять нарты всех трех родов опустили глаза в землю и поникли
головами. Старый Уархаг в своей рваной шубе опять оглядел всех и,
видя, что никто не поднялся и не ответил на тост Сослана, вскочил,
подобно юноше, взял из рук Сослана вторую золотую чашу и сказал:
– О три нартских рода! Долгой жизни я желаю вам, кто с радостью
вкушает сегодня хлеб-соль Сослана. Но мой сын уехал в дальний
погибельный край, посетил небожителя Авдиуага и посватался к его
единственной сестре. И если ему удалось жениться на той девушке,
то лучше ее женщины не увидишь ни в одном доме!
Выпил до дна ронг старый Уархаг, а чашу положил себе за пазуху.
И опять тосты шли по порядку, что об этом говорить! Изрядно
выпив, Сослан опять подошел к старшим, подозвал снова
прислуживающего. Достал он из кармана третью золотую чашу, велел
наполнить ее ронгом и произнес:
– О три нартских рода! Тому, кто отведал моего хлеба-соли,
желаю добраться благополучно домой. Но эту чашу я поднимаю за
здравие того дома, который обладает лучшим из коней. Тот, кто из
вас знает у себя в доме такого коня, пусть возьмет из моих рук эту
чашу.
И опять угрюмо опустили взоры три нартских рода. С волнением
следил за ними старый Уархаг в оборванной шубе, все время
оглядывался. Но, видя, что никто из нартов не пошевелился, он сам
вскочил, взял у Сослана третью золотую чашу и сказал:
– О три нартских рода! Благополучно бы добраться всем вам
домой. Но если сестра того Авдиуага досталась моему сыну, то
получит он от тестя в подарок коня, что кричит по-соколиному,
свистит по-орлиному и летит, подобно ветру. Таким конем, как этот,
никто не владеет!
Опять старый Уархаг выпил ронг и положил чашу за пазуху.
Кто знает, сколько еще просидели нарты. А затем пир окончился,
гости разошлись по домам.
Прошло несколько лет после этого пира, задумался раз Сослан и
так сказал про себя:
– Пусть бы нарты съели мою правую руку, но ведь старый Уархаг
унес тогда все три чаши. А откуда известно, что есть у него такой
сын, силы которого я бы испугался? Какой бог дал ему такую сноху,
которая накормила бы меня всласть и как следует прислуживала бы
мне? Откуда у него взяться такому коню, который выдержал бы такого
всадника, как я, и оказался бы лучше моего коня? Пойду-ка я
проведаю Уархага, и если все, что он говорил, окажется правдой, то
первым подарком преподнесу я ему свою кольчугу, вторым подарком –
свой меч, а третьим подарком – свой щит, который не пробивает
никакая стрела.
В вечерние сумерки подъехал Сослан на коне к воротам Уархага. И
окликнул его с улицы:
– О Уархаг, выгляни-ка сюда!
На громкий голос Сослана выбежал на улицу младший сынок
Уархага. Сослан спрашивает его:
– Где же сам Уархаг, мальчик?
– А он уже разделся и спит, – ответил мальчик.
– Иди и скажи ему, что зовет его Сослан. Мальчик вернулся в дом
и сказал Уархагу:
– Дада, выйди, тебя Сослан зовет.
– А, чтоб тяжко ему пришлось! Или днем у него не было времени
для разговора?
Накинул на плечи свою оборванную шубу Уархаг, и вышел на
плоскую крышу своего дома, и оттуда сказал:
– В здравии пребывай, Сослан!
– Пусть добро будет твоим уделом, Уархаг!
– Какие новости у тебя, Сослан?
– Ничего, кроме хорошего, не могу сказать тебе, Уархаг! Но ты
еще не забыл тот большой пир, который я устраивал?
– Как же забыть! И посейчас я не устаю благодарить тебя.
– Ведь ты с этого пира унес три мои золотые чаши, Уархаг! Так
покажи мне своего могучего сына, свою нартскую сноху и своего
подобного буре коня. Если покажешь, получишь от меня подарки: меч,
щит и кольчугу.
Уархаг спустился на улицу, взял за узду коня Сослана и вывел
его за пределы нартской земли. И тут он сказал Сослану:
– Езжай вон туда, все прямо, прямо, пока не встретишь всадника.
До этой встречи не вздумай возвращаться в селение нартов! Первый,
которого ты встретишь, будет мой сын. И силу его испытаешь, и коня
его увидишь, и жену.
Поехал Сослан по пути, указанному Уархагом. Много дней он ехал,
много ночей скитался, выехал в пустынные степи Хиза, но никого не
встретил. Решил он вернуться обратно и сказал про себя: «О, чтобы
без своих покойников и без своих святых остался бы старый осел
Уархаг! Три чаши у меня выманил, а самого меня послал на
погибельный путь!»
И только хотел Сослан повернуть обратно, взглянул последний раз
вдаль, в степь, как увидел, что там показался всадник величиной с
черную птицу. И тогда Сослан опять повернул вперед своего коня.
Приблизились они друг к другу, и дыхание коня, на котором сидел
встречный всадник, подняло Сослана с седла. Это и был сын Уархага.
Поравнявшись с Сосланом, выхватил меч сын Уархага, намереваясь
убить Сослана, и с таким словом обратился к нему:
– Кто ты такой? Что за пес? Что за осел? По тому пути, по
которому я еду, даже птица пролететь боится, мышь прошмыгнуть
остерегается. Как же ты посмел, как ты решился погнать своего коня
прямо мне навстречу?
И только он хотел ударить его мечом, как встретил взгляд
Сослана. И тут сказал ему сын Уархага:
– Глаза у тебя как у нартов, иначе я снес бы тебе голову!
– Да будут моей защитой твоя мать и твой отец! – ответил
Сослан. – Не убивай меня, я нарт Сослан.
И тут сын Уархага спрыгнул со своего коня и посадил на него
Сослана, а Сосланова коня повел на поводу. Так добрались они до
дома, в котором жил сын Уархага. И сказал сын Уархага Сослану:
– Зайди-ка к нам, увидишь свою невестку! Сослан спешился и
зашел во двор. Проворно выскочила к ним навстречу сестра Авдиуага,
взяла их коней под уздцы, привязала их в конюшне и быстро
вернулась обратно. Завела она в дом своего мужа и Сослана, сняла с
них одежду, вынесла им арык-мыло и тщательно их обмыла. Семь пар
одежды положила она возле каждого из них и с головы до ног их
одела. Затем вынесла волшебный столик – трехножку-самобранку. Все
яства, какие только бывают на земле, очутились на этом столе, и
сестра Авдиуага сама прислуживала мужу и его гостю.
Семь дней и семь ночей не дали встать Сослану из-за стола в
доме сына Уархага. А на восьмой день Сослан обратился к нартской
невестке:
– Да будет тебе в жертву принесена голова Сослана, наша новая
невестка! Теперь дай мне право покинуть ваш дом. Наверное, уже все
три нартских рода выехали искать меня.
И свои подарки – меч, щит и кольчугу – преподнес Сослан на
прощание сыну Уархага13.
– Твоему отцу Уархагу дал я слово, что подарю ему эти вещи. Ты
храни их на память о том, что сказанное им оказалось правдой.
Перед отъездом три золотые чаши Сослана наполнили ронгом. И
одну из них принял Сослан, другую – сын Уархага, третью – молодая
невестка. Пожелал им здоровья Сослан, выпил до дна, а чашу вернул
обратно. Тут сын Уархага сказал ему:
– А эта чаша тебе от меня, как от младшего! – И протянул ему
свою чашу. Выпил Сослан и эту чашу. А сестра Авдиуага тоже
поднесла ему свою чашу:
– А это тебе чаша от невестки!
Принял Сослан и эту чашу, вознес мольбу, чтобы счастливы были
все в жизни, потом за здоровье невестки помолился и выпил до дна и
эту чашу.
После сноха Уархага вынесла Сослану семь пар сменного белья и
одежды на дорогу. Так проводили они Сослана.
Прибыл Сослан в селение нартов, – как же иначе? Вышел на
нартский нихас. Нартская молодежь спрашивает его:
– Как удалось твое путешествие, Сослан?
– Все как должно. Но если старый Уархаг выйдет к нам, пусть
каждый снимет свою шапку и подложит ему для сидения: у него такой
могучий сын, что поставь все три нартских рода с одной стороны, а
его одного – с другой, сын Уархага окажется им равным в силе.
СОСЛАН И СЫНОВЬЯ ТАРА
Суровый год настал для нартов. Глубокий снег выпал ранней
весной, скрыл все пастбища, и скот голодал. Нарты сбрасывали
солому, которой были крыты их дома, и скармливали ее скоту. Но
особенно боялись нарты за своих коней.
– Что будем делать мы, если падут наши кони! Ведь человек без
коня – все равно что птица без крыльев, – говорили нарты.
И собрались раз лучшие из нартов на большой нартский нихас и
стали думать, как спасти им своих коней и свой скот.
– Знаю я такую страну, – сказал Урызмаг. – Это степи Балга в
стране сыновей Тара. На берегу моря находятся эти степи. Круглый
год колышутся там густые шелковистые травы, и даже зимой там трава
по колено. Хорошо бы попасти на тех пастбищах наш скот. Только
опасно гнать его туда. Есть у Тара два сына – Мукара и Бибыц. Если
мы и спасем наш скот от первого, то от другого нам его не уберечь.
– Что делать? Иначе спасти скот мы не можем, – сказали
старейшие нарты.–Мы погоним его в степи Бал-га. Но кто из нас
будет так смел и отважен, что не побоится сыновей Тара?
Многих тогда называли нартами, но никто не соглашался гнать
табуны и стада в страну Тара. Видит Сослан – никто не соглашается
идти в пастухи. И сказал Сослан:
– Дайте мне Сырдоном изготовленный фандыр, который он подарил
нартам, сгоните весь ваш изголодавшийся скот на дорогу, и я погоню
его, если мне доверяете. Попробую свои силы.
Как не порадоваться было нартам словам Сослана!
– Как же можем мы отказать тебе и не дать фандыра, если пойдешь
ты пастухом? Мы знаем: не надо и ста пастухов, ты один и наш скот
спасешь, и себя в обиду не дашь.
Сослан ответил им:
– Лучше пусть я один погибну, чем все нарты. В те времена, если
кто-либо из нартов изменял своему слову, все скованное из стали
превращалось в простое черное железо.
Собрался в путь Сослан, набросил на себя накидку из
грубой шерсти, взял в руки пастушью палку и крикнул:
– Эй, нарты! Сгоняйте весь скот свой на Площадь игр. Если чья-
либо скотина отстанет, зарежем ее к празднику.
По всем дворам засуетились нарты, согнали табун лошадей и стадо
рогатого скота и передали их Сослану.
Сел Сослан на своего коня, закричал по-соколиному, заклекотал
по-орлиному и погнал скот в страну сыновей Тара. Сколько гнал он
его, кто знает, но вот наконец достиг вечно зеленых степей Балга.
И в самом деле, трава стоит в степях Балга по пояс. Это была такая
страна, в которой сразу на одних деревьях цвели цветы, с других
цветы осыпались, а на третьих созревали плоды.
На высоком холме поставил Сослан свой шатер. Скот пасся на
пастбищах, а Сослан пошел поохотиться. Вернулся он с добычей.
Принес несколько оленьих туш да несколько суковатых деревьев
приволок на растопку костра. А нартский скот так разжирел за два
дня, что в одышке еле ноги передвигает.
Донесли об этом Мукара:
– Да погибнуть мне от твоего гнева, сын Тара, Мукара, но на
твоей земле пасется столько чужих табунов и стад, что потоптаны их
копытами степи Балга.
Разгневался Мукара, сын Тара:
– Что за глупец осмелился кричать возле моего дома? Гром не
смеет греметь при звуке моего имени. Кто же из людей осмелится
пригнать скот на мои пастбища?
Схватил тут Мукара того, кто принес ему худую весть, за руку,
размахнулся и так его швырнул, что тот, вертясь в воздухе, словно
крылья ветряной мельницы, низвергся в середину моря.
Назавтра прибегает еще один человек и кричит возле дома Мукара:
– Да погибнуть мне от твоего гнева, Мукара, сын Тара, но Только
взгляни, как чужой скот загадил твои балгайские степи!
– Видно, мне жизни не будет от этих глупцов! Кто осмелится
пригнать на мои земли свой скот? Или есть на свете такой человек,
который не слышал бы о сыновьях Тара?
И, схватив вестника несчастья, сын Тара размахнулся, и тот,
завертевшись в воздухе, подобно волчку, ударился о гору и
вдребезги разбился.
Но вот на третий день прибежал еще кто-то с тревожной вестью:
– Да погибнуть мне от гнева твоего, Мукара, сын Тара, но в
балгайских степях трава вся выглодана до самой земли!..
Схватил и этого за рукав Мукара и только хотел размахнуться,
чтобы швырнуть его подальше, как услышал он голос своей жены:
– Пропасть бы тебе! Третий день прибегают к тебе люди с
тревожными вестями, а ты их убиваешь. Проведай-ка лучше свои
степи! Убить его всегда успеешь.
Послушал жену Мукара, не стал убивать третьего вестника. Надел
он доспехи, подвязал оружие, сел на своего вороного коня и
отправился в степи Балга.
Сидит Сослан у своего шалаша, песни поет, на фандыре играет и
смотрит за своим скотом, который привольно пасется и валяется в
густой траве.
Вдруг видит Сослан, показалась вдали туча. Движется туча, а под
ней бежит по земле глубокая борозда, и высоко над тучей летают
вороны.
«Что бы это могло быть?» – удивился Сослан.
Но вот приблизилась к нему туча, и увидел он, что это не туча,
а всадник скачет к нему. Конь под всадником ростом с гору, а сам
всадник на коне – как стог на горе. От дыхания всадника и коня его
туман поднимается над степью. Глубокую борозду по земле оставляет
его сабля. И то не вороны над тучей, а комья земли и куски дерна
взлетают над головой всадника из-под копыт его коня.
«Так вот каков Мукара, сын Тара! – подумал Сослан. – Силой от
него ничего не добьешься, если удастся что сделать, так только
умом».
Подскакал Мукара, сын Тара, и зарыдал, подобно грому:
– Небо не смеет греметь при мне, сокол боится пролетать над
землей моей, муравей не смеет ползать по моим землям, а ты – что
за собака, что за осел! Уж не на силу ли свою ты надеешься, что
пригнал сюда свой скот?
Все табуны и стада собрались на крик Мукара. Готов с перепуту
Сослан в яичную скорлупу залезть. Но что делать? Надо отвечать
Мукара.
– Кто поганит землю мою? –орет Мукара и наезжает на Сослана.
Знал Сослан семь языков и на одном из них ответил:
– Да постигнет горе Сослана! Это он послал меня сюда, а я
человек наемный.
– Кто тебя нанял? – спросил Мукара.
– Я пастух у нартов. Глубокие снега завалили их пастбища, льды
сковали землю. Скот их подыхал с голоду, вот они и послали меня на
эти далекие пастбища.
Заблестели глаза Мукара, как только услышал он имя Сослана.
– Что-то много толкуют о нарте Сослане. Ты скажи мне, в чем его
сила?
– Что и говорить, могуч Сослан, – ответил Сослан.
– Расскажи, какие нартские игры пришлось тебе видеть, – сказал
Мукара. – Если сумею я, подобно нартам, сыграть в эти игры, тогда
поеду к нарту Сослану.
– Откуда могу я знать все его игры? Нет у меня на это времени,
редко бываю я в селении. Только раз видел я его игру. Вот какая
это игра: самые могучие из нартской молодежи на черном камне
оттачивают свои мечи и потом наводят их на оселке до того, что,
если положить на острие меча волос и дунуть на него, пополам
разлетится волос; и вот, намылив свою шею, идет Сослан на нартский
нихас и кладет там голову на деревянную плаху. Тут изо всей силы
ударяют мечами по его шее, но Сослану это нипочем, он только
смеется, и даже следа не остается на булатной шее Сослана, а мечи
у нартов тупятся, глубокие зазубрины остаются на лезвиях.
И сказал Мукара Сослану:
– А ну-ка покажи свой меч. Показал Сослан свой меч.
– Да, – промолвил Мукара, – пастух-то ты пастух, а меч у тебя
добрый. Ступай-ка наточи его и испробуй на моей шее.
– Пусть будет по-твоему, – сказал Сослан и ушел, улыбаясь.
Оттачивает Сослан свой меч и весело напевает:
Ты точись, мой булат,
Будешь ты сегодня рад.
Мы разочек взмахнем –
Голову Мукара, сыну Тара, смахнем!
До того наточил свой меч, что, если положить на лезвие волос и
дунуть, надвое распадется волос. Солнцу от радости улыбается, под
луной пляшет Сослан от веселья: «Отсеку я голову Мукара, настанет
для нартов веселая пора!..»
Положил Мукара свою голову на дубовую плаху и говорит Сослану:
– Не жалей, руби изо всей силы!
С плеча, во всю силу рубанул Сослан по шее Мукара мечом, от
меча искры посыпались, однако ни одного волоса не упало с жирного
красного загривка Мукара. Отскочил меч Сослана, отлетел кусок его
лезвия.
– Нет, это не игра,–сказал Мукара.–Нет ли какой-нибудь другой
игры у Сослана?
– Втыкает Сослан в землю мечи рукоятками вниз и сначала пляшет
на их остриях, а затем, перевернувшись вниз головой, как вдруг
завертится головой на остриях мечей!
Так и поступил сын Тара. Разулся Мукара и ну плясать на остриях
мечей Сослана и своего собственного. Но даже царапины не осталось
на его ногах. Затем он подпрыгнул вверх, перевернулся вниз головой
да как завертелся, уперевши лоб на острия мечей!
– И эта игра ничего не стоит! – сказал Мукара. Показывай еще
что-нибудь.
– Есть еще у Сослана игра: взбираются на вершину горы самые
сильные нарты и сбрасывают целые скалы на Сослана, а он только
подставляет свой лоб, и, ударившись об его лоб, в песок
рассыпаются камни.
– Влезай-ка на гору, – сказал Мукара Сослану, – и сбрасывай
оттуда самые большие камни, какие только сможешь поднять, а я буду
стоять внизу и лоб подставлять. Посмотрим, что из этого выйдет.
– Попробую, авось смогу, – отвечал Сослан.
Лезет Сослан на вершину горы и радуется: «Ай, спасибо тебе,
Всевышний! Вот если упрусь я спиной в одну гору, а булатными
ногами своими двину другую, то горе тогда Мукара, сыну Тара! Если
по этому крутому склону полетят вниз эти огромные скалы, неужели
они не раздавят его?»
Лезет Сослан на высокую гору, а Мукара глядит ему вслед. И
вдруг приметил он, что у нартского пастуха кривые ноги, и
вспомнилось ему, что был слух, будто у нартского Сослана тоже
кривые ноги. Снял свой лук Мукара, вложил стрелу, только хотел
прицелиться – и вдруг опустил лук.
«А что, если это все-таки не Сослан, а простой пастух?– подумал
он. – Убью я его, а нарты скажут, что не осмелился Мукара
сразиться с Сосланом и убил его пастуха».
Забрался Сослан на вершину горы и стал оттуда скатывать камни,
один тяжелее другого. А Мукара внизу подставляет свой лоб, и,
ударяясь об его лоб, в песок рассыпаются камни. С утра до самого
вечера продолжалась эта забава.
Рассердился Сослан, начал прыгать с одной горы на другую и
скатывать на Мукара скалы, одну огромнее другой. Но и эти скалы
превращались в пыль, ударившись о лоб Мукара.
И тут сын Тара крикнул Сослану:
– Эй, работник Сослана! Не мучай себя понапрасну! Не больнее
укуса блохи эти удары.
«Видно, суждено разрушиться очагу моего дома, – подумал
Сослан.–Если он только узнает, кто я, попаду я ему на зубок
непременно!»
– Неужто ты не знаешь еще какой-нибудь игры Сослана? – спросил
Мукара, когда Сослан спустился к нему вниз.
– Пусть проглочу я недуги твои, Мукара! Нет счета его играм, –
ответил Сослан.
– Давай-ка еще какую-нибудь игру, только потруднее.
– Спускается Сослан на дно моря, спит там семь дней. И за это
время намерзает на нем льду на семь локтей. Насквозь промерзает
море, замерзает в нем рыба. На восьмой день просыпается,
выпрямляется Сослан, поднимает на себе весь этот лед и, обливаясь
потом, шагает в степь на самую середину. Там он встряхивается с
силой, и вся рыба сыплется на землю. А Сослан кричит:
«Эй, кому нужна рыба? У кого есть лошадь с арбой, пусть
приезжает за рыбой, у кого лошади нет, пусть на себе несет!» Вот
каков нарт Сослан! Большими достоинствами он обладает.
– Так и я спущусь на дно моря, погляди-ка на меня! Спустился
Мукара на дно моря и обратился к Богу:
– О Бог! Преврати вокруг меня море в лед в семь локтей
толщиной, так, чтобы вся рыба замерзла!
Так и случилось: на семь локтей в глубину замерзло все море.
Крепко сковали льды Мукара. На восьмой день кричит ему Сослан:
– А теперь подними!
Напряг все свои силы Мукара, попытался выпрямиться, но не может
сломать лед.
– Как же так!–говорит Сослан. –Сослану это ничего не стоит, а
ты не можешь поднять лед?
Понатужился еще раз Мукара, сын Тара. С трудом приподнял голову
из-подо льда, а плечи высвободить не может.
– Будь добр ко мне, о нартский пастух! Высвободи меня, мне
самому не выбраться, – взмолился Мукара.
– Сейчас! Сейчас! – говорит ему Сослан, а сам выхватил
меч. – Знаешь ли ты, что я нарт Сослан? Силой я с тобой не могу
состязаться, – есть ли кто сильнее тебя на земле! Однако умом я
настолько силен, что загнал тебя под лед!
– О сын колдуньи, не узнал я тебя!–зарычал в ответ Мукара. – А
ведь когда шел ты на вершину горы, по кривым твоим ногам я совсем
было 'признал тебя, но гордость моя помешала мне пустить в тебя
стрелу, – а вдруг бы ты оказался простым нартским пастухом? Что же
мне теперь делать? Одолел ты меня!
Стал Сослан рубить сына Тара. Сыплет меч искры, но не наносит
вреда: жив остается Мукара.
– Будь ко мне милостив, – говорит опять Мукара. – Прекрати мои
страдания. Только когда моей же бритвой отрежут мне голову, смогу
умереть я. Поезжай ко мне домой, привези ее, положи на лед и пусти
по льду – она сама срежет мою голову.
Вскочил Сослан на коня своего и поскакал в дом Мукара. Но,
подойдя к порогу дома Мукара, он подумал:
«Не простая эта бритва, и не зря послал он меня за ней –
кроется тут какая-то хитрость...»
Взял Сослан в руки большой чурбан и, держа его перед собой,
ступил на порог. И тут бритва, лежавшая над дверным косяком,
слетела вниз и рассекла бревно на две части, а сама упала на
землю. Поднял ее Сослан и привез туда, где сидел в яме Мукара.
Увидев, что невредим Сослан, сказал Мукара:
– Ну и счастлив ты, сын колдуньи, если сумел спастись от бритвы
моей!
Подошел к нему Сослан и сказал:
– Было бы у тебя ума столько же, сколько силы, никто не смог бы
одолеть тебя.
– А ты, Сослан, умен, но силы тебе не хватает. Когда умру я,
вытяни мозг из моего спинного хребта, подпояшься им – и вся сила
моя перейдет к тебе.
Пустил Сослан бритву по льду, и вмиг отрезала она голову
Мукара, сына Тара.
Взял Сослан самых сильных волов, запряг их, привязал упряжку к
верхнему концу спинного мозга Мукара, погнал волов, и, как тяжелую
цепь, вытянули они спинной мозг Мукара. И только хотел Сослан
подпоясаться им, как вспомнил вдруг то, что случилось с бритвой.
«Наверное, его спинной мозг не простой», – подумал Сослан, и
потащил он спинной мозг Мукара в лес, опоясал им большое буковое
дерево, и, как пилой подрезанное, упало оно. Тогда опоясал им
Сослан второе дерево, и это дерево тоже упало. Восемь деревьев
срезал подряд спинной мозг Мукара. Когда же Сослан стал опоясывать
им девятое дерево, иссякла сила спинного мозга Мукара, он только
сжал дерево. И только после этого Сослан опоясался им.
Сидит Сослан у своего шатра и пасет скот. Долгое ли, короткое
ли время прошло, но вдруг видит Сослан, показалась вдали огромная
черная тень.
«Не к добру это», – в тревоге подумал нартский пастух.
Все больше и больше становится черная тень, и вот великана-
всадника разглядел Сослан.
«Это, наверное, второй сын Тара – Бибыц, – подумал Сослан. – От
одного удалось мне избавиться, но что мне делать с этим?»
Подскакал всадник вплотную к Сослану и закричал громовым
голосом:
– Что еще за собака, что еще за осел пришел на нашу землю? На
землю нашу, по которой даже муравей проползти не смеет, над
которой птица пролететь боится! Или ты пригнал сюда свои стада,
надеясь на свою силу?
– Да что ты, милый мой! Съесть мне твой недуг, мой милый! Какой
я силач? Я всего лишь бедный пастух нарта Сослана. Суровый год
пришел в Страну нартов, нечего стало есть скоту, вот и послал он
меня сюда, чтобы я пас здесь скотину. Как мог я не согласиться?
Ведь он убил бы меня! И ты убьешь меня, – так не все ли мне равно?
«Нет, мне нельзя его убивать, – подумал сын Тара Бибыц,– а то
Сослан скажет, что не посмел я с ним сразиться, а напал на его
пастуха». – И спросил он:
– А не видел ты здесь брата моего Мукара?
– Как не видеть, видел.
– А где же он теперь?
– Мы тут с ним долго забавлялись. Я показывал ему игры нарта
Сослана. Весело мы с ним играли. И вот он поднял на голове своей
ледяную глыбу и умчался с ней в Страну нартов.
– Именем твоего Бога прошу, – сказал Бибыц, – расскажи мне об
играх Сослана. Немало слышали мы о нартах.
– И рассказать, и показать могу, – ответил Сослан.
– Тогда начинай.
– Есть у Сослана среди прочего скота два серых барана. Как
быки, сильны эти бараны. Ставит их Сослан по обе стороны,
подставляет им свою голову, и бараны для его забавы с двух сторон
бьют Сослана рогами по вискам. Бывало, устанут бараны, а Сослан
тогда погладит себя по лицу и скажет: «Не знаю я игры, приятнее
этой».
– Где же эти серые бараны? – спросил Бибыц.
– Я могу тебе их показать, – сказал Сослан. И он указал Бибыцу
на двух серых баранов в стаде. На быков были похожи эти бараны.
Встал Бибыц на колени и подставил им свою голову. Свистнул
Сослан, и с двух сторон помчались бараны и, ударили рогами в оба
виска Бибыца. С утра до вечера длилась эта игра. К вечеру устали
бараны, и Бибыц сказал:
– А ведь и правда, хорошая игра. – Он покряхтел и вытер свое
лицо. – А какими другими играми забавляется Сослан?
– У подошвы горы втыкает он много копий остриями вверх.
Поднимается сам на вершину горы и там весело пляшет. А в разгаре
пляски бросается вниз головой, летит прямо на копья и, упираясь в
них головой, становится вверх ногами.
– А ну-ка посмотрим, как это у меня выйдет, – сказал Бибыц.
Воткнув стальные копья у подошвы горы, он поднялся на гору, долго
плясал там и в разгаре пляски с веселым криком бросился с утеса.
Прямо на острия копий низвергся он и, упершись об них головой,
стал весело петь и в лад песни хлопать ногами.
– Ну, как это у меня вышло? – спросил он Сослана. – Неужели
Сослан мог выкинуть что-либо получше?
– О мое солнце, нет предела его мощи! – сказал Сослан. – Порой
по его приказанию привозят на двенадцати парах быков громадные
валуны и на ста парах быков дрова, разводят костер и накаляют
камни, ста мехами раздувая их. И когда раскалятся докрасна камни,
раскрывает Сослан рот, и швыряют ему в рот раскаленные камни.
Проглатывает Сослан эти камни и потом изрыгает обратно без всякого
вреда для себя.
– Так попробуем мы и эту игру, – сказал Бибыц. Запрягли они
нартских быков, на двенадцати парах привезли с берега моря
громадные валуны и на ста парах быков подвезли дрова. Развели под
камнями костер и раздули его пламя ста мехами. И когда докрасна
накалились камни, стал Бибыц бросать их в свою пасть, проглатывать
и снова изрыгать обратно. А когда кончилась игра, вздохнул Бибыц и
сказал:
– Это для игры годится, разогрел я утробу свою. А теперь покажи
мне самую трудную игру Сослана, испробую я и эту игру.
И сказал тогда Сослан Бибыцу:
– Есть у Сослана еще игра: так глубоко заходит он в море, что
только его голова видна над водой, сверху наваливают на него
хворост, бревна, камни – все тяжести, какие только под руку
попадут. А потом молится Сослан:
«Бог богов, мой Бог, пошли такой мороз, чтобы за то время, пока
ребенок выскакивает во двор за нуждой, водопад превращался бы в
ледяной столб». И когда Бог исполняет молитву Сослана, и море
замерзает, поднимает Сослан на себе замерзшее море и выносит его
на своих плечах.
–- Не могу я не попробовать сыграть в эту игру! Неужели не
хватит у меня силы?–сказал Бибыц и тут же вошел в море так
глубоко, что осталась видна только его голова.
Хворост, бревна и камни – что ни находил, все наваливал на него
Сослан. А потом взмолился:
– Бог богов, мой Бог, пошли такой мороз, чтобы за то время,
пока ребенок выскакивает во двор за нуждой, водопад превращался бы
в ледяной столб.
Всегда исполнялись молитвы нартов. Такой мороз спустился на
землю, что море промерзло до дна и превратилось в ледяной камень.
Целую неделю просидел в этом льду Бибыц, пока не сказал ему
Сослан:
– Ну, теперь попробуй выходи.
Поднялся Бибыц и, обливаясь потом, понес на себе оледеневшее
море.
«Ой, ой!..–подумал Сослан.–От этого, пожалуй, так легко не
избавишься. Видно, гибель пришла и мне, и скоту!»
– А чем еще силен Сослан? – спросил Бибыц.
– Что я могу знать, бедный пастух? – ответил Сослан.
– Тогда я отправлюсь в Страну нартов и возьму с них то, что
onk`c`erq. Сослан спросил его:
– Что тебе нужно от нартов?
– Я иду к нартам пробовать свою силу и возьму с них в дань одну
девушку и одного юношу.
Призадумался Сослан. «Пришло время моего позора. Он идет
насильничать в мое родное селение, и меня ославят там трусливой
бабой».
– А теперь ты должен показать мне пути-дороги Сослана, – сказал
Бибыц.
– Пусть будет по-твоему. Настало мне время угонять скот в
Страну нартов. Следуй за мной, я покажу тебе все пути-дороги
Сослана.
Согласился Бибыц. Собрался Сослан и погнал скот в Страну
нартов.
Когда увидели нарты, что весь их скот цел и хорошо откормлен,
очень обрадовались они и стали еще больше уважать Сослана, и
каждый погнал к себе свою скотину. Но не знали они, какая тревога
сжимает сердце Сослана. Сослан вернулся домой, сердито опустился в
свое кресло, и оно затрещало под ним.
Увидела Шатана, что нехорошо на душе у Сослана, и спросила его:
– Отчего ты такой сердитый? Ведь стада вернулись сбереженные и
откормленные, и нарты восхваляют тебя за это.
– А что мне теперь до скотины? – ответил Сослан. – Ум мой был
оружием моим в борьбе с сыновьями Тара. Удалось мне убить Мукара,
и этот пояс, который ты видишь на мне, сделан из его спинного
мозга. Но как ни старался я, ничего не мог поделать с Бибыцем.
Этот уаиг таков, что никто его не осилит. А ведь он следом за мной
идет в наш дом.
– Напрасно ты боишься его, – сказала Шатана, – я помогу тебе
избавиться от него.
Они еще разговаривали, как со двора раздался голос Бибыца.
Выбежала к нему Шатана и как гостя приветствовала его.
И, быстро вернувшись в дом, чтобы убрать комнату, сказала
Сослану:
– Спрячься пока и предоставь мне разделаться с ним. За дверью
их дома устроено было подземелье. Велела Шатана спуститься Сослану
в подземелье и сказала ему:
– Сиди смирно и внимательно слушай.
Тут же побежала она к двери, ввела Бибыца в дом, и усадила его
на почетное место, и обильный стол накрыла перед Бибыцем.
– Я ищу Сослана. Он мне очень нужен, – сказал Бибыц. – Дома он
или нет?
– Сослан должен скоро быть дома. Только вернулся он из далекой
страны, где оберегал табуны нартов, и наша молодежь празднует его
возвращение. Ты пришел издалека и, конечно, устал. Поешь пока,
отдохни, а он вернется.
И Шатана поднесла ему почетную чашу и попросила его перед едой
помолиться. Взял Бибыц чашу и только стал молиться, как Шатана
сказала ему:
– Ох, добрый человек, не по-нашему ты молишься. Если нартские
юноши узнают об этом, то не выпустят они тебя живым.
– Так возьми чашу и помолись сама, – сказал гость. Взяла Шатана
из его рук чашу и спросила:
– Скажи, гость, где хранятся душа твоя, твоя сила и твоя
надежда?
– А что тебе до этого? – спрашивает Бибыц.
– А как же иначе мне за тебя молиться? – ответила Шатана. –
Такова наша молитва нартская.
Тогда Бибыц подумал и сказал, указывая на столб, подпирающий
потолок:
– Вон в этом столбе находится моя сила, моя надежда и моя душа.
Подбежала Шатана к столбу, обняла его и поцеловала. Засмеялся
тогда Бибыц и говорит:
– Ну как ты думаешь, с чего моя сила, моя надежда и моя душа
будут находиться в этом столбе?
– Так где же они? – спросила Шатана.
– В камне очажном, – ответил Бибыц. Склонилась Шатана к
очажному камню и стала обнимать его, целовать и гладить.
– Ну скажи, лукавая женщина, с чего моя душа, надежда и сила
заберутся в этот очажный камень?
– Ах, гость дорогой, как нехорошо ты со мной поступаешь! Я от
всей души спрашиваю тебя, чтобы за тебя молиться, а ты хочешь
обмануть меня!–огорченно сказала Шатана.
И решил тут Бибыц довериться Шатане.
– Слушай, – сказал он, – я скажу тебе правду. На Желтом утесе
стоит неприступная крепость. В той крепости хранится булатный
ящик. Три голубя скрыты в том ящике. Один из них – моя сила,
другой – моя надежда, а третий – моя душа.
– Ну, я вижу, надежно спрятаны они и никому не добраться до
них, – сказала Шатана.
– Почему же нельзя добраться? – сказал Бибыц. – Стоит только
мне свой меч вынести за дверь, как от него потянется полоса света
до самой крепости.
– Вот чудеса-то!..–удивилась Шатана. Потом она помолилась над
чашей и сказала: – А теперь поешь что-нибудь.
Сильно проголодался Бибыц и набросился на еду. Незаметно
подсыпала ему Шатана в чашу ронга сонного зелья. И только он
выпил, как сонное зелье тут же свалило его. Уложила Шатана Бибыца
в постель, и захрапел он.
Велела тут Шатана вылезать Сослану из подземелья, взяла меч
Бибыца, и только вышли они с Сосланом за дверь, луч солнца упал на
меч, и длинная полоса света, подобная радуге, потянулась от его
острия и уперлась в крепость на Желтом утесе. И по этой радужной
дороге послал Сослан своего прирученного ястреба. Тот вмиг слетал
в крепость на Желтом утесе и принес булатный ящик.
Вернулись в дом Сослан и Шатана. Крепко спит Бибыц, и храп его
раздается по всему дому- Вскрыл Сослан булатный ящик, взял в руки
голубей и закричал во весь голос:
– Что за собака, что за осел разлегся здесь, в моем доме?
Вздрогнул Бибыц, проснулся, вскочил на постели. Но тут Сослан
оторвал голову тому голубю, в котором скрывалась сила Бибыца.
Зашатался Бибыц, бессильно опустил на руку тяжелую свою голову и
повалился на постель.
Второй раз крикнул Сослан:
– Пусть незваный гость прочь уходит из моего дома! Напряг Бибыц
свои силы, но тут оторвал Сослан голову тому голубю, в котором
крылась надежда Бибыца.
Узнал тогда Бибыц пастуха нартов и содрогнулся.
– Теперь я узнал тебя: ты – Сослан. Что ж поделаешь, умом своим
ты одолел меня. Наверное, и старшего брата моего ты тоже отправил
к мертвым.
И третий раз закричал Сослан:
– Что за собака, что за осел после трех окриков смеет
оставаться в моем доме?
Только раз шевельнулся Бибыц, как оторвал Сослан голову
третьему голубю. Вздохнул еще три раза сын Тара Бибыц и умер.
А Сослан выбрал лучших из нартских юношей и повел их в страну
сыновей Тара. Пригнали они оттуда весь скот, вынесли все сокровища
и по справедливости разделили их между тремя нартскими родами.
КАК СОСЛАН ЖЕНИЛСЯ НА КОСЕР
Однажды вечером вышел Сослан из дому и пошел вверх по улице
нартского селения. Дошел он до угла и видит, стоят за углом
молодые нарты. Не видя Сослана, говорят между собой:
– Сослан без нас не был бы Сосланом.
Повернул Сослан выше, дошел до другого угла, – стоят за углом
другие молодые нарты, и услышал Сослан те же речи:
– Если бы не мы, не было бы Сослана. Свернул Сослан на
следующую улицу, – там тоже стоит молодежь, и речь идет о том же.
– Ну хорошо же! – сказал Сослан. – Испытаю я вас на деле!
Долгое ли, короткое ли время прошло с тех пор, только собрал
раз Сослан нартскую молодежь и сказал:
– Эй вы, вояки! Войска недруга нашего Уарби направились к
перевалу Хызын. Мы должны напасть на них, разбить их и завладеть
их имуществом и сокровищами. Завтра на рассвете каждый из вас, при
оружии и запасшись пищей, должен явиться ко мне.
Согласилась нартская мелодежь. Наутро вышли они в поход. Ведет
Сослан нартское войско. Достигли они перевала Хызын и увидели:
воины Уарби, гремя доспехами, поднимаются вверх по ущелью.
Испугались нартские юноши, увидев войско Уарби, услышав грохот
движущихся полчищ. Оглянулся Сослан и видит, что остался он один,
– покинули его все нартские юноши и убежали домой.
– Эх, собаки! – сказал Сослан. – Как заносчивы были вы в тот
вечер! Что же вас теперь не видать?
Один вступил Сослан в борьбу с воинами Уарби, разогнал их,
завладел имуществом и сокровищами Уарби и все самое хорошее принес
в селение нартов. Идет Сослан по улице, ни одного человека не
встречает.
«Когда я уходил, все были здоровы. Куда же они девались
теперь?» – с тревогой подумал Сослан.
Вдруг видит он – идет по воду молодая женщина.
– Куда все люди наши девались? –спросил ее Сослан.
Но ничего не ответила ему женщина: недавно вышла она замуж и не
имела права, по обычаю, говорить со старшими.
– Ради бога твоего, – попросил Сослан, – на этот раз нарушь
обычай и скажи: почему обезлюдело наше селение?
– Вошла в свою летающую башню красавица Косер. Поднялась она на
башне в небо. Тогда собрались нарты, чтобы посмотреть на это диво,
и она такое слово сказала им:
«Стану я женой того, чья стрела долетит до меня».
Встревожился Сослан. «Как бы чья-нибудь стрела не долетела
раньше моей», – подумал он и поспешил туда, где высоко над землей
висела в небе башня Косер.
Добежал Сослан до того места, где, глядя в небо, собрались
нарты, лег на землю лицом вверх, достал свою стрелу и пустил ее. В
верхний косяк дверей летающей башни вонзилась стрела его. Пустил
Сослан вторую стрелу. В верхний косяк окна летающей башни попала
стрела.
Открылось окно башни, и Косер своей белой рукой достала обе
стрелы, взглянула на них и подумала: «Обе эти стрелы из одного
колчана. Навеки моим ясным солнышком пусть будет тот человек, что
пустил их». И опустила красавица Косер свою башню на землю, к
людям.
– Тот, чьи это стрелы, пусть подойдет сюда, – сказала Косер. –
Он будет моим суженым.
Обрадовался Сослан, рванул двери башни и вошел в нее.
– Подожди, безумец, подожди! – закричала Косер. – Не сумеешь ты
управлять моей башней!
Но не послушал ее Сослан. Рассердилась Косер. Послала вверх
свою башню, а сама выскочила из нее на землю. Сослан же не
заметил, что Косер выскочила из башни, обежал он всю башню и нигде
не нашел ее.
«Значит, обманула эта коварная», – в гневе подумал Сослан.
А башня все летит вверх и уносит Сослана.
Долетела башня до самого неба и остановилась. Что делать тут
Сослану? Разгневался он и спрыгнул с вершины башни на землю.
Камнем полетел он вниз – чем ближе к земле, тем быстрее. Достиг
земли и со всей силы своего полета стремительно пробил ее
насквозь. Видит он, что очутился у чертей, в седьмой преисподней.
Обрадовались черти, несут ему в подарок все самое лучшее, что
только могут достать. Но с каждым днем становится все печальнее
Сослан.
– Дорогой ты наш гость, – говорит ему повелитель чертей, – все
самое хорошее, что есть у нас, показываем мы тебе, но ничем не
можем тебя развеселить.
– Такой уж я человек, – сказал Сослан, – что без охоты и
сражений не мила мне жизнь.
А тут как раз пришла весть, что угоняют у чертей стадо. И
приказал тогда повелитель чертей:
– Выводите скорей знаменитого коня Дзындз-Аласа, попытаем-ка
нашего гостя: таков ли он на самом деле, как говорит о себе? Пусть
один поскачет он на нашем коне и отобьет у врагов наше стадо.
Вывели черти своего знаменитого Дзындз-Аласа. Вскочил на него
Сослан, мигом укротил его, погнался за разбойниками, которые
угнали у чертей стадо, и не только стадо пригнал, но и разбойников
взял в плен.
– Нельзя его отсюда отпускать, – сказал повелитель чертей. –
Такого черта и среди чертей не найдется.
И привел повелитель чертей к Сослану трех своих дочерей.
– Гость наш дорогой, – сказал он Сослану, – всех трех любимых
своих дочерей отдаю я тебе в жены. Таких красавиц, ты, конечно,
нигде не найдешь. С ними ты проведешь у нас весело и счастливо всю
свою жизнь.
Во многих странах пришлось побывать Сослану, много девушек
видел он на своем веку, а таких уродок, как чертовые дочки,
никогда не видал. Но чтобы не обидеть хозяина, сказал Сослан
повелителю чертей:
– Ах, как нравятся мне твои дочери, мой добрый алдар! Но горе!
– в Стране нартов остались у меня три жены. Они и так друг с
другом не ладят, и вечно у нас в доме крик и брань. Не смогут они
ужиться в согласии с любимыми твоими дочерьми, и не хочу я сделать
несчастными этих нежных девушек.
– Тогда проси чего хочешь, ничего мы для тебя не пожалеем, –
сказал Сослану повелитель чертей.
– А мне бы только вернуться к своему народу нартскому, больше
мне ничего не нужно от вас, – ответил ему Сослан.
Опечалился, вздохнул повелитель чертей.
– Ну что же, – сказал он своим слугам, – принесите-ка нашему
гостю два старых чувяка.
Вот принесли Сослану два старых чувяка.
– Теперь надень на ноги эти чувяки и помолись Богу,– сказал
повелитель чертей.– Скажи такие слова:
«Бог богов, сделай так, чтобы очутился я у своего дома».
Надел Сослан на ноги чувяки, помолился и – на вот! – стоит он у
дверей своего дома. Увидала его Шатана, обрадовалась.
– Готова я проглотить твои недуги, Бог мой, за то, что ты
невредимым вернул моего мальчика! – воскликнула она.
А Косер, пока Сослан был в преисподней, находилась на земле.
Дошел слух до нее, что вернулся Сослан, и подумала она:
«Кто его знает, может быть, он обиделся на меня?» Велела она
своей башне спуститься вниз, вошла в нее – и опять повисла башня
между землей и небом.
Тут увидел башню Сослан и спросил Шатану:
– Что мне делать теперь? Я из-за этой коварной один раз попал
уже в седьмую преисподнюю. Неужели же мне оставить теперь ее в
покое и успокоиться самому?
– Я помогу тебе в этом деле, – сказала Шатана. – Я превращу
тебя в вихрь, и ты без труда достигнешь ее.
Превратила его Шатана в вихрь; взвился он, закружился, понесся
вверх, мигом достиг башни и через открытое окно ворвался в башню.
Испугалась Косер налетевшего вихря, но тут же рассеялся вихрь, и
видит Косер – стоит перед ней Сослан.
– Ну, а теперь, коварная, куда ты уйдешь от меня? – сказал
Сослан.
– А в чем я перед тобой виновата? Это ты сам во всем виноват, –
ответила Косер. – Я и сюда поднялась только для того, чтобы
узнать, верны ли чувства твои ко мне.
И там же, наверху, между землей и небом, помирились нарт Сослан
и красавица Косер. А потом велели они башне крутиться и спустили
ее вниз на землю.
Сколько пожили они среди нартов, никто не знает, но красавица
Косер привыкла жить одна в своей летающей башне между небом и
землей и никак не могла ужиться с нартами. Только Сослан был ей
нужен, больше никто. И вот однажды сказала она Сослану:
– Муж мой, не смогу я жить среди нартов, и если ты хочешь,
чтобы я была с тобой, то пойдем и поселимся в моей башне, там у
нас не будет ни в чем недостатка.
– А я не смогу так жить! – ответил Сослан. – Без нартов мне
жизни, нет. Без нартов пища и напитки лишены для меня вкуса. Если
я не буду участником в радостях и невзгодах нартов, то мне жизнь
не в жизнь.
Так разошлись Сослан и красавица Косер. Красавица Косер села в
свою башню и поднялась в небесное лоно, а Сослан остался жить с
нартами.
КАК СОСЛАН УБИЛ ТРЕХ СЫНОВЕЙ ТЕЛБЕРДА
Собрался нарт Урызмаг в поездку – посмотреть-поискать, что там
за горами Ауар-Хана. С собой он взял Хамыца, Сослана и Сыбалца, а
взял он их с собой потому, что был стар и хорошо понимал, чем эти
трое могут быть полезны в дальнем походе. Хамыц был находчив на
слово, Сослан искусен в верховой езде и в стрельбе из лука, а
Сыбалца взяли, чтобы он, как младший, прислуживал за столом.
И вот отправились они на двенадцати черных быках, которые
родились в день Тутра. И много можно было найти хороших напитков и
различных кушаний в их арбе.
Сколько они ехали, неизвестно, но заехали в местность, где
окутал их черный туман. И вдруг кто-то как закричит на них, да
таким страшным голосом, что они сразу обмерли.
– Вы не уплатили нам семилетнюю дань, нарты! Мы трое сыновей
Телберда. Возвращайтесь домой, мы приедем к вам в пятницу за
данью!
Урызмаг сказал:
– Прервалась, видно, дорога наша, лучше нам вернуться обратно.
А Сослан ответил:
– Эй, старейшие нарты, неужели испугались вы пустого крика?
Хлестнул Сослан своего коня, погнал его вперед, и другие
последовали за ним.
Сколько проехали, кто знает, как вдруг опять тот же голос во
всю мочь закричал из тумана:
– Куда вы едете? Мы – три сына Телберда, а вы нам дань еще не
уплатили!
Земля оледенела от этого крика, и Урызмаг опять спросил
товарищей:
– Вы все еще не согласны вернуться?
– Клянусь именем отца, не согласны! – сказал Сослан. – Нам не
впервые встречаться с врагами.
А потом обращается к Сыбалцу, который правил арбой:
– Давай погоняй своих волов! Опять тронулись нарты. Кто знает,
сколько они ехали, как опять услышали устрашающий голос:
– Который раз приходится на вас кричать? Мы собираемся к вам за
семилетней данью, и вам надлежит сейчас же вернуться!
Так закричал младший из трех братьев, и, как от мороза,
потрескалась земля от пронзительного его голоса.
Снова спросил Урызмаг:
– Ну что, мы теперь возвратимся домой?
– Что ж, возвратимся, – ответил Сослан. Вернулись они в свое
селение, и каждый пошел к себе домой. Весть о случившемся с ними
распространилась по селению, и нарты забеспокоились. Шатана
сказала Сослану:
– У сыновей Телберда лошади крылатые, и летают они между небом
и землей. Братья эти и вашим предкам не давали покоя. Последнее
время боялись они вас, но теперь снова подняли голос. Но их можно
одолеть. За горами есть такой родник, куда нет доступа скоту.
Доберись до этого родника и выдолби себе корыто из дерева. Ложись
в это корыто и жди. Сыновья Телберда каждое утро водят лошадей
купать в роднике. Они прилетят к роднику, а ты притворись мертвым,
но положи под себя свой лук и стрелы.
Сослан так и поступил. Первым прилетел старший сын Телберда.
Стоит поодаль, боится приблизиться.
– Очень похож ты на Сослана и мертвым притворяешься!
Три раза подходил он и отходил. А когда осмелился приблизиться,
Сослан тут же убил его из лука, поймал его коня, а тело спрятал.
Потом прилетел второй брат. И тоже не сразу осмелился подойти.
– Ты ведь Сослан и только мертвым притворяешься! Но вот он
приблизился, и Сослан убил его, прибрал его лошадь, а труп спустил
в яму.
Под конец появился и младший брат.
– Ты же Сослан и притворяешься мертвым! – говорил он, боясь
приблизиться к Сослану. – Пустил бы в тебя стрелу, да поклялся не
стрелять по мертвым.
Долго он так говорил, но под конец все же приблизился к Сослану
на расстояние полета стрелы, и его тоже убил Сослан.
Зачем теперь нужно было прятать его труп? Всех трех лошадей
согнал Сослан в одно место.
Когда наступила пятница, нарты собрались платить дань сыновьям
Телберда. А Сослан не пришел вместе со всеми.
– А где же Сослан? – спрашивают нарты. Сырдон сказал
насмешливо:
– Где Сослан! Как где? Спрятался опять куда-нибудь!
А тем временем Сослан собрал оружие трех братьев, привязал их к
хвостам коней и приехал домой. Коней выгнал на середину нартского
нихаса, а сам не показался. Удивились нарты: кто бы это мог убить
сыновей Телберда?
Все нарты, кроме Сослана, были на нихасе, и потому догадались
они, кто убил всех трех сыновей Телберда.
Так благодаря Сослану нарты перестали платить дань сыновьям
Телберда.
ПОХОД СОСЛАНА
Задумал Сослан на год поехать в поход. Сел на своего коня и
уехал. Много ли, мало ли проехал – кто может это знать, кроме него
самого? – но выехал он на большую равнину. Огляделся вокруг –
нигде ничего не видно, ни зверя, ни всадника. Поехал он дальше и
вот на опушке леса приметил след оленя. И спросил он себя: «Что
это за олень, который оставляет на земле след по самую свою
щиколотку?»
Двинулся он по следу, миновал семь перевалов, на восьмом
перевале догнал этого удивительного оленя. Олень пощипывал траву
на перевале. Как подует на него ветер, каждый волос его звенит,
как бубенчик. Сослан пустил стрелу в оленя, и раненый зверь
убежал. Сослан поднялся на перевал, где пасся олень, и увидел там
брызги крови. Бережно собрал он эти брызги, затем отправился по
кровавому следу, который привел его в какое-то ущелье. Там Сослан
увидел дом, подошел и крикнул:
– У дверей ваших гость, хозяева!
На крик выбежали двое юношей и пригласили Сослана в дом.
Накрыли ему ужин, но Сослан не ест, спрашивает юношей, которые
показались ему печальными:
– Скажите мне правду, почему вы так печальны?
– Мать наша больна, потому мы печальны.
– А кто ваша мать?
– Мать наша из рода нартов. Была она на примете у алдара
Гумского ущелья, и он силой увел ее к себе. Но мать наша была
непреклонна, и алдар разгневался на нее, ударил ее войлочной
плетью и сказал: «Превратись в золотого оленя, и чтобы не было
тебе исцеления от чьей-либо руки, кроме того, чьей рукой будешь ты
ранена!» И превратилась наша мать в золотого оленя. Она убежала от
гумского алдара и вскормила нас своим молоком. С тех пор мечтает
она вернуться к нартам. «Хоть бы,– говорит,– кого-нибудь из них
увидеть!» Потому часто уходит она на дальний перевал – там,
случается, охотятся нарты. На днях она тоже пошла туда. Кто-то из
нартов увидел ее, пустил в нее стрелу, и брызги ее крови остались
на перевале. Сама же она насилу пришла домой и теперь умирает.
– А можно ее как-нибудь спасти?
– Если капли ее крови развести в теплой воде и дать ей выпить,
то она могла бы выздороветь.
Сослан достал собранные им капли, развел их в теплой воде и дал
выпить оленю. И олень поправился. Видно, что обрадовался олень
Сослану, но слова человеческого вымолвить не может, и Сослан опять
спрашивает мальчиков:
– А как можно превратить вашу матушку в то, чем была она
раньше?
– Если ударить ее войлочной плетью алдара гумского, тогда она
опять превратится в женщину.
– Тогда поеду я к алдару Гумского ущелья. Мальчики сказали:
– Сегодня пятница, в следующую пятницу у него будет пир в честь
его сына. Ты поезжай к нему и сделай вид, будто ничего не знаешь.
Алдар Гумского ущелья будет сидеть среди своих гостей, войлочная
плеть его будет у него в руках. Ты возьмись прислуживать гостям.
Если алдар ни в чем тебя не заподозрит, то он скажет тебе: «Ты,
гость, небом посланный, присядь-ка рядом со мной!» Ты согласись и
будь любезен, но остерегайся и не смотри на войлочную плеть: если
взглянешь, он заподозрит тебя, и ты погибнешь. Когда на ночь
отойдет он ко сну, то войлочную плеть положит в изголовье постели.
Ты не трогай плеть: в первую ночь не попадет она в твои руки.
Утром он тебя спросит: «Куда ты путь держишь, наш гость?» Ты
отвечай: «Ищу я службы, может, кто наймет меня». Он тебе скажет:
«Оставайся у меня». Ты согласись.
На второй день, когда народ опять сядет пировать, алдар
опьянеет, и, когда он ночью опять положит свою войлочную плеть
себе в изголовье, вот тогда ты изловчись и добудь ее.
Отправился Сослан к алдару Гумского ущелья. Алдар чествовал
своего сына, угощал народ. Вечером, только народ разошелся по
домам, Сослан прибыл к алдару Гумского ущелья. Алдар, держа в
руках войлочную плеть, приветствовал Сослана:
– Ты едешь издалека, наверное, устал. Будь моим гостем. Сослан
согласился. Ночью алдар положил войлочную плеть в свое изголовье и
заснул. Утром опять собрался народ на пир, сели они за столы.
Алдар Гумского ущелья спрашивает Сослана:
– Куда ты держишь путь, наш гость?
– Еду искать службы, может быть, где-нибудь наймут меня.
– У меня нет взрослого сына-помощника, живи со мной, будешь мне
помогать.
– Если ты не брезгуешь моим обществом, я согласен, – ответил
Сослан.
– Тогда прислуживай гостям так, как если бы был ты моим
взрослым сыном. Пусть никто не уйдет от нас недовольным! Угощай их
хорошенько.
И Сослан, будто хозяйский сын, прислуживал пировавшим. Аладр
Гумского ущелья незаметно для других приглядывался к Сослану и был
ему благодарен за его расторопность, но молчал. Ел и пил с гостями
алдар, и как было не опьянеть ему? До вечера просидел народ, потом
разошелся по домам. И тут алдар Гумского ущелья говорит Сослану:
– Я благодарен тебе за сегодняшнюю службу. Ночью алдар уложил
спать Сослана около себя. Как только уснул алдар, Сослан незаметно
вытащил у него из-под головы войлочную плеть, вскочил и громко
закричал:
– Эх ты, черный осел! Ты думаешь, я действительно ищу себе
службу? Я – нарт Сослан! Ты мучил народ, теперь сам испытай
мучение!
Ударил он алдара Гумского ущелья войлочной плетью, и алдар
превратился в осла. Сослан навьючил на него все сокровища алдара,
погнал табуны его скота вместе с пастухами и прибыл в дом, где со
своими мальчиками ждал его золотой олень. Ударил Сослан оленя
войлочной плетью, и олень опять превратился в женщину.
Глядя на Сослана, не могла нарадоваться женщина. И так как он
был из нартов, то называла она себя сестрой Сослана, а детей своих
– племянниками его. Войлочную плеть она бросила в костер, и костер
с тех пор горит, не погасает. Потом сестра и племянники сделали
подарки Сослану, и с богатым добром вернулся он к нартам.
Небывалый пир устроил Сослан нартам, угощал он их целую неделю.
НАРТ СОСЛАН И УАИГ БЫЗГУАНА
В поход на три года собрались нарты – как же иначе узнать, кто
всех сильнее?
Проехали степи, добрались до дремучего леса, над лесом утес, а
на утесе издалека виден замок. Решил Сослан разве дать, чей это
замок. Отделился он от нартов и тихо поднялся на утес. Видит:
ворота замка открыты, сторожа не видно. Въехал он во двор,
привязал коня, а сам заглянул в окно. Видит: спит там уаиг
Бызгуана и так храпит, с такой силой выпускает воздух через
ноздри, что приподнимаются и опус каются в лад его дыханию плиты
крыши.
«Конечно, он насильник, этот уаиг Бызгуана, – подумал Сослан.–А
потому надо его погубить!»
Притворился Сослан бедняком и окликнул его жалобно;
– Уаиг Бызгуана! Твой отец и твоя мать да будут мне защитой!
Спаси меня от нарта Сослана, хочет он меня зарезать!
Уаиг Бызгуана вскочил со своей постели, выскочил во двор и
увидел Сослана. А Сослан ростом ему по щиколотку. Заорал на него
уаиг:
– Кто ты? Откуда ты? Как попал сюда? Сослан ему ответил:
– Человек я бедный, нанялся в пастухи к нартам. Волки задрали у
меня в стаде корову Сослана, и он пригрозил меня убить. Все родичи
Сослана гонятся за мной. Не знал я, куда деться, и прибежал к
тебе. Твоей защите поручаю себя, не выдавай меня Сослану, а то он
живым меня изжарит.
– Давно ищу я этого собачьего сына! – заорал уаиг. – А тут,
видно, олень сам пришел под топор! Скажи, где ищут тебя нарты?
– Я скажу тебе, где они, но сам с тобой не пойду, живьем
проглотит меня Сослан.
– Ладно, ты оставайся здесь и жди моего возвращения. А я
погляжу, что за человек Сослан.
– Постой, уайг, не ходи на нартов сам. Лучше угони нартские
табуны, и тогда нарты сами придут к тебе, – сказал Сослан.
Уаиг Бызгуана отправился угонять нартские табуны, а Сослан
остался в крепости. У уаига Бызгуана жил работник, вот Сослан
доверился и спросил его:
– Укажи мне, где его смерть, чтобы я понял, как его доконать.
Ответил работник:
– Нет ему смерти. Только на самой верхней башне замка воткнуты
три стрелы. Одна из них – душа его, вторая – смелость его, третья
– сила его. Сначала возьми и выведи из подвала замка черного аркан-
коня, который там привязан. Если он сразу даст тебе сесть на себя,
тогда ладно, если же не даст – схвати его, за задние ноги и крути
его вокруг себя сколько сможешь, тогда он признает, что ты его
всадник. Потом вскочи на него, и он умчит тебя на небеса.
Возвращаясь с небес, пролетит он мимо башни, тут схвати ты эти три
стрелы, и тогда уаиг будет в твоих руках.
Сослан вывел черного аркан-коня, но конь не дал сесть на себя.
Тогда Сослан схватил его за задние ноги и завертел вокруг себя.
Конь смирился. Сослан вскочил на него, и конь понес его до неба и
обратно. А возвращаясь с небес, пролетали они мимо башни замка, и
Сослан ухватил три стрелы, воткнутые в нее. Затем вошел он в замок
и стал ждать возвращения уаига.
Уаиг Бызгуана унес добро нартов, угнал их скот. Шатана послала
за нартами гонца тревоги, и нарты поторопились обратно. Но когда
они вернулись в селение, уаиг Бызгуана был уже далеко. Пошли они к
Сырдону и спрашивают его:
– Научи нас, где нам искать уаига Бызгуана. Ты, наверное, как
всегда, догадываешься об этом.
– Ни о чем я не догадываюсь. Но если кто и знает об этом, то
только Шатана.
Спросили Шатану, и она ответила так:
– Если умолите Сослана, он не только отобьет и вернет вам ваш
скот, но и скот уаига Бызгуана вам пригонит. Ну, а если среди вас
есть кто-либо сильнее Сослана, пусть он сам отобьет наш скот!
– Если бы кто-нибудь из нас мог это сделать, мы бы не
спрашивали у тебя совета. Отважнее и сильнее Сослана пока нет
никого не только у нартов, но и у чинтов14.
– Тогда отправляйтесь через Гомдзых-лес, Сослан должен
возвращаться той дорогой.
Тут хлынули нарты в Гомдзых-лес, чтобы встретить Сослана. А
уаиг Бызгуана в это время возвратился к своему замку и заорал
издали:
– Погоди, Сослан, ты все сделал, чтобы спрятаться от меня! А
куда ты теперь денешься?
Приблизился уаиг Бызгуана к своему замку. Пустил в него Сослан
первую стрелу, и уаиг закачался. Выпустил Сослан вторую стрелу –
рухнул уаиг на землю и сказал Сослану:
– Не убивай меня, Сослан, лучше забери все мое добро.
– Такому злодею, как ты, лучше умереть, чем жить!
– Ну, раз так, когда убьешь меня, вырви седой волос на макушке
моей, обмотай им свой палец, и к твоей силе добавится дважды
столько.
Пустил Сослан третью стрелу в уаига, и умер уаиг Бызгуана.
Сослан вырвал седой волос, который рос на макушке уаига, но не
сделал так, как просил его сделать уаиг перед смертью. Сначала
обмотал он волос вокруг дерева, и дерево раскололось надвое. На
второе дерево намотал он волос – то же самое. Так подряд срезал он
семь деревьев. Потом намотал он волос на свой мизинец, и силы его
удвоились. Потом соединил он скот уаига Бызгуана с угнанными
табунами нартов и погнал их, а замок уаига подарил его работнику.
Нарты встретили Сослана в Гомдзых-лесу и воздали ему почести.
С тех пор имя Сослана стало еще прославленней среди нартов.
ПОЧЕМУ СЫРДОН СТАЛ ВРАГОМ СОСЛАНА
Был Сослан в долгом отъезде. И Сырдон сказал тогда нартам:
– Своих семерых сыновей поставлю я мишенью, стреляйте в них из
лука, и, если убьете, ничего мне от вас не нужно, а если не убьете
и не раните, то дадите мне по одному быку с каждого дома.
– Хорошо, – сказали нартские юноши. Сырдон обвязал семерых
своих сыновей одной воловьей
шкурой и поставил мишенью на крыше семиярусной башни рода
Бората.
Нартские юноши начали пускать стрелы в сыновей Сырдона. Каждый
день стреляли они в них, но никак не могли ни ранить их, ни убить.
Сырдон заговорил своих сыновей, и только от стрелы Сослана
могла прийти к ним смерть. Когда нартские юноши в течение многих
дней не могли попасть в сыновей Сырдона, Сырдон подсмеивался над
ними. Он готовился получить по быку с каждого дома.
Но тут вернулся домой Сослан. Видит, что нартские юноши пускают
куда-то стрелы. У околицы селения Сослан встретил вещую женщину и
спросил ее:
– Сегодня день не праздничный, почему состязаются в стрельбе из
лука нартские юноши? Вещая женщина ответила ему:
– Сырдон поставил мишенью своих сыновей, и в них пускают они
стрелы, но не могут попасть. Сырдон подсмеивается над ними, а
завтра получит по быку с каждого дома.
«Я покажу ему сейчас!» – решил про себя Сослан и осторожно,
чтобы Сырдон его не увидел, подошел к стреляющим из лука, пустил
стрелу в мальчиков и одной стрелой убил их всех. Свалились
мальчики во двор дома Бората.
Сырдон сразу же узнал стрелу Сослана по шуму, который издавала
она при полете. Но что он мог поделать? Он только воскликнул:
– Пусть Бог не простит тебе этого, Сослан! То, к чему давно ты
стремился, сейчас ты достиг!
Вошел он во двор и вынес своих семерых сыновей, вырыл для них
семь могил и похоронил их.
Так Сырдон стал врагом Сослана.
СЫН БЕДЗЕНАГА, МАЛЕНЬКИИ АРАХДЗАУ
В селении Верхние Нарты жила красивая девушка по имени Уацират.
Ни по красоте, ни по стройности не было на свете девушки, которая
могла бы с ней сравниться. И руки у нее были умелые. Среди
нартской молодежи не нашлось бы такого, чье сердце не было бы
задето Уацират.
Вот как-то раз на нартском нихасе зашел среди молодежи разговор
о красавице Уацират. Один говорит: «Она меня предпочитает», –
другой: «Меня». И так долго они спорили.
Сырдон, Гатагов сын, молча слушал их спор, потом встал и пошел
к Уацират. Заглянул он в дверь ее дома и увидел, что Уацират одной
рукой кроит, а другой рукой шьет. Сырдон перешагнул порог, оперся
о свою палку и сказал:
– Добрый день, красавица Уацират! Уацират на него даже и не
оглянулась. Тут второй раз обратился к ней Сырдон:
– Неужели хочешь, чтобы нартская молодежь перебила друг друга?
Собрались они на нихасе и спорят. Кто говорит: она меня больше
любит, а кто–меня. Дай ответ нартским юношам, разреши их спор.
Красавица Уацират оставила слова Сырдона без всякого внимания.
Только глянула с презрением на него через плечо.
Досадно Сырдону, что Уацират ни за что считает его слова, и он
сказал ей:
– Гордая Уацират, ведь мы здесь одни, никто нас не видит,
подпусти меня к себе поближе.
Уацират в гневе схватила ножницы и сказала ему:
– Уходи отсюда, пока своими булатными ножницами не выколола я
тебе глаза.
Вскипел Сырдон от обиды, вышел из дома Уацират и сказал:
– Ну, если так, заставлю я тебя походить в шубе позора. После
этого Сырдон ушел, – как же могло быть иначе! Но он подучил
нартскую молодежь сложить песню о красавице Уацират. А в песне той
говорилось, будто красавица Уацират стала любовницей бедняка
Теувеза из рода Ацата.
Дошла эта песня до слуха отца Уацират.
«Как бы то ни было, а неспроста сложили песню о моей дочери», –
подумал отец и запер Уацират в верхнем ярусе башни, а сам с женой
поселился в нижнем ярусе; Стали они так жить.
Невзвидела Уацират белого света, не смотрит она на голубое
небо, сидит в верхнем ярусе башни и не понимает, за что ее
наказали. Но разве бедный Теувез мог не слышать о горе Уацират?
Сделал он себе крылья и в одну безлунную ночь взлетел до верхнего
яруса башни, к Уацират, сел на окно и снял крылья. Узнала его
Уацират, открыла ему окно, и пробыли девушка и юноша вместе всю
ночь. Еще не рассвело, как Теувез надел свои крылья и спустился к
себе домой.
Сколько прошло времени, кто знает? Но только почувствовала
Уацират, что она беременна. И сказала она своему отцу:
– Не могу я больше так жить: не мил мне белый свет и голубизна
неба. Не нужны мне богатые одежды, вели мне сшить из овечьих шкур
шубу посвободнее и позволить жить в нижнем ярусе нашей башни. Я и
ходить никуда не буду и не стану больше наряжаться, и тогда на
меня никто и смотреть не захочет.
Выслушал отец просьбу Уацират и сделал так, как она просила.
Сосчитала Уацират дни, и, когда наступил срок, родился у нее
сын с золотыми волосами. Тогда встретилась Уацират с Теувезом и
сказала ему:
– Будет страшный позор, если об этом деле узнают нарты. А в
Нижних Нартах о нашем позоре сложат срамные песни и будут их
играть на фандырах. Скорее сделай деревянный ящик.
Теувез сделал крепкий ящик, разукрасил его резьбой. Накормила
Уацират грудью своего золотоволосого мальчика, затем положили они
его в этот ящик, замазали как следует воском и бросили в реку. И,
конечно, понесла его река вниз на равнину.
А внизу на равнине жил Бедзенаг-алдар. Владел он большими
стадами. Детей у него не было. У Бедзенаг-алдара в подданстве были
рыбаки, и жили они в отдельных селениях у реки.
Как-то днем видят рыбаки – несет река ящик, и выловили они его,
и вытащили на берег: вот, мол, какой красивый ящик!
И понесли они этот ящик к Бедзенаг-алдару.
– Снимите-ка с него крышку, интересно, что в нем внутри!
– сказал алдар рыбакам.
Открыли ящик и услышали крик ребенка. Бедзенаг-алдар оглядел
мальчика. По цвету волос догадался он, что мальчик нартского рода,
и обрадовался:
– О, да перейдут на меня его болезни! Мне послано то, о чем я
мечтаю всю жизнь. Он поспешил к своей жене. И жена его
обрадовалась, увидев ребенка, и сказала:
– Вот счастливый дар нам и божье благословение! Накрутив на
поясницу тканей, чтобы казаться потолще, она прошла по улице. Шла
она мимо нихаса, а там в то время оказался нарт Сослан. Люди
дивились: «Жена Бедзенага беременна!»
Когда жена Бедзенага, возвращаясь, опять проходила мимо нихаса,
она сказала мужчинам:
– Добрый вам вечер! И Сослан ей пожелал:
– Чтоб у тебя родился сын! А имя ему дам я, нарт Сослан!
Вернулась женщина домой и передала мужу слова Сослана. Тогда
Бедзенаг-алдар сказал:
– Скорее в постель иди, будто ты рожаешь.
Легла жена в постель, а мальчика положили с ней рядом.
Бедзенаг-алдар позвал глашатая:
– Оповести весь мир о том, что у Бедзенага родился сын. Кто нас
любит, тот пусть на пир к нам приходит, ну, а кто не любит, может
прийти посмотреть мальчика.
Оповестил глашатай народ о том, что у Бедзенага сын родился.
Дивился народ. Кто говорил: «Я же недавно был у них и ничего
такого не заметил», – а кто предполагал другое: «Может, глашатай
ошибся, ведь совсем недавно видели мы жену Бедзенага, и была она
плоской, как рыба».
Собрался весь народ у Бедзенаг-алдара.
Режет алдар на радостях белых быков, как белых ягнят. Целую
неделю пировал народ в доме Бедзенаг-алдара. Много было выпито за
здоровье новорожденного, много спето песен. Кончился пир, гости
разошлись по домам.
Но откуда у жены Бедзенага быть молоку? И стали мальчику искать
кормилицу. Каждому хотелось, чтобы сын Бедзенага был его молочным
сыном. Но кто из женщин его ни брал, ни одна не могла кормить его
грудью: ребенок так тянул грудь, что женщина чуть Богу душу не
отдавала, и приносила его обратно к Бедзенаг-алдару.
Как бы там ни было, обошлось это дело. Мальчик подрос и стал
бывать там, где собираются люди. И вот однажды пришел он к
Бедзенаг-алдару и спросил его:
– Дада, почему ты не даешь мне имени?
– Не могу я дать тебе имя, пока его не даст тебе мой друг, нарт
Сослан.
Что мог ответить на это мальчик?
Прошло еще время. Все рос и рос сын Бедзенага. Однажды решил он
как-то пойти на охоту и сказал матери:
– Я на охоту иду, приготовь мне с собой еды. Мать приготовила
ему с собой что надо, и юноша отправился на охоту к подножию
Черной горы. И вдруг на охоте Бог свел его с Сосланом.
– Может, вместе будем охотиться? – спросил юноша.
– Найдем себе сначала место для ночлега, а там посмотрим, –
ответил Сослан.
Юноша быстро взялся за дело, поставил шалаш и снова спросил:
– Ну как, будем вместе охотиться или нет?
– Давай поохотимся, но только все, что добудем, чтобы общим
считалось, – ответил Сослан.
Разошлись они рано утром и охотились до вечера. Когда стемнело,
первым пришел на стоянку юноша. Развел он костер, положил шашлыки
у огня, приготовил постели из сухой травы. И тут возвратился
Сослан. Поужинали они. Тогда спросил юноша у Сослана:
– Пусть мой старший простит мне нескромный вопрос, но хочу
знать я: добыл ли ты что за сегодняшний день? И ответил ему
Сослан:
– Хуже сегодняшнего дня не было за всю мою жизнь. Даже зайца не
удалось мне убитъ. А тебе как удалась охота?
– За мою короткую жизнь мало пришлось мне охотиться, но из этих
немногих дней сегодняшний был самый для меня неудачный. Только
сорок оленей без одного убил я сегодня.
Нахмурил тут брови Сослан, обидно ему стало.
Переночевали они вместе, а наутро, после завтрака, опять пошли
охотиться.
Вечером юноша снова пришел первым, развел огонь к приходу
Сослана, приладил шашлыки над костром. Вот и Сослан вернулся.
Поужинали они, и юноша спросил у Сослана:
– А как сегодня удалась тебе охота?
– Нигде никого, – мрачно ответил Сослан. – Не везет мне эти два
дня. А как тебе удалась охота?
– Тоже плохо. Только шестьдесят оленей без одного убил я, –
ответил юноша.
И опять в гневе лег спать Сослан.
Утром, после завтрака, опять разошлись они по разным ущельям, и
вечером юноша снова пришел первым. Успел он и костер развести, и
шашлыки поставить возле огня до возвращения Сослана. Поужинали
они, и опять спрашивает юноша:
– А сегодня, мой старший, попала в твои руки добыча?
– Ничего не удается мне в эти три дня. А как твои дела?
– Плохи мои дела. Пожалуй, лучше будет перестать нам охотиться.
Мне тоже нет удачи. Целый день бродил я сегодня, а всего только
дичи восемьдесят голов без одной удалось мне убить.
Легли они спать, но от жгучей обиды не спится Сослану.
«Будет он завтра делить добычу и мне даст, конечно, меньшую
долю. Нет, не снести мне этого, а лучше умереть. Не хочу я
опозоренное лицо свое показывать нартам».
Настало утро, позавтракали они, и сказал мальчик Сослану:
– А теперь, мой старший, пойдем делить то, что послал нам Бог.
Видит Сослан: на три равных части разделил добычу молодой
охотник. Досадно стало Сослану, отвернулся он от добычи, свел свои
брови, и потемнели они. И тут сказал мальчик Сослану:
– Погляди, мой старший,–это тебе доля по старшинству. Удивленно
приподнял брови Сослан и взял свою долю.
– А теперь возьми еще долю, – это доля товарища. И эту долю
взял Сослан.
– А последняя доля останется мне, – сказал молодой охотник, и,
взвалив себе на спину тяжелые звериные туши, доставшиеся ему,
пожелал он Сослану доброго дня и пошел прочь. Не шевелясь, глядит
ему вслед Сослан и удивляется:
«О боже! Ведь я живу среди могучих нартов, но такого сильного
мужчины никогда не приходилось мне встречать. Кто же он такой? Я
даже имени его не знаю».
И Сослан быстро стал догонять юношу. А тот как раз оглянулся и
увидел, что Сослан идет за ним. Тогда он остановился и спросил
его:
– Видно, ты что-то забыл, мой старший? И Сослан ответил:
– Мы с тобой вместе охотились три дня, а я даже не узнал, как
rea зовут. Вот почему я поспешил за тобой.
– Еще нет у меня имени, добрый человек. Когда спросил я у
своего отца, почему он не дает мне имени, получил я такой ответ:
«Не могу я дать тебе имени, пока не получишь ты его от друга
моего, нарта Сослана».
Обрадовался тут Сослан и сказал:
– А ведь это я Сослан, отца твоего друг. Отныне называйся
Бедзенагов сын, маленький Арахдзау.
Вернулся домой Арахдзау и рассказал отцу, как он встретился на
охоте с одним человеком и охотником, а тот оказался нартом
Сосланом, и как от него получил он имя – Бедзенагов сын, маленький
Арахдзау. И попросил он тут:
– Отец, у людей только и слышно что о нартах. Хочется мне
побывать у них.
– Пусть съем я твои болезни, но если ты у меня вырос настолько,
что можешь сам ездить в походы, то что может быть мне приятнее,
чем послать тебя в гости к нартам,– ответил ему Бедзенаг.–Если
тебе так сильно хочется попасть к ним, то возьми вот уздечку,
поймай в нашем табуне коня, который придется тебе по нраву, и в
счастливый час поезжай.
Поймал коня удалой Арахдзау, оседлал его и поехал к нартам. У
околицы селения увидел он вещую старуху.
– Пусть пряма будет твоя дорога, Бедзенагов сын, удалой
Арахдзау.
– Пусть сердце твое радуется, добрая женщина.
– Куда едешь ты, солнце мое?
– Нартов хочу навестить.
– А что это за конь под тобой? Ведь они на таких клячах возят
припасы пастухам на пастбище. А что это у тебя – меч? Ведь
нартские жены сыр режут такими ножами. А что это за рожок у тебя в
руках? Он меньше свирели, на которой играют нартские пастухи. Нет,
ты не сын Бедзенага. Не иначе он тебя где-нибудь в бурьяне нашел.
Был бы ты родной его сын, дал бы он тебе того коня, которого он в
холе для себя бережет и который застоялся и так жаждет скакать,
что давно уже грызет стальные свои удила. Восемь ног у коня его и
четыре уха. Пожалел он, видно, дать тебе этого коня. В пословицу
вошел его меч, лучше которого нет. Синее пламя испускает он в
жажде боя.
Повернул тут Арахдзау коня своего обратно.
– Почему ты вернулся, сын мой Арахдзау?
– Не сын я тебе.
– Вот так так!
– Был бы я сын твой, ты дал бы мне того коня, который застоялся
и так жаждет скакать, что давно уже сгрыз стальные свои удила. Был
бы я сын твой, ты вооружил бы меня тем мечом, который испускает
синее пламя в жажде сражения.
– Пусть съем я недуги твои, но если ты уже так возмужал, чтобы
сидеть на моем коне и носить мое оружие, то что может быть
приятнее для меня? Но ты еще мал, и не справиться тебе с таким
конем.
– Это уж будет мое дело, – ответил Арахдзау.
– Тогда спустись в подземелье, увидишь плиту, которую паре
быков не свернуть. Под ней ты найдешь и коня, и оружие.
Повел Бедзенаг мальчика в подземелье и указал ему, где
находятся его конь и оружие.
Толкнул Арахдзау носком плиту, и сразу перевернулась она. Вывел
он коня из подземелья, взял черное мыло, к черному Тереку повел он
коня и так отмыл его, что стал конь чист, как пуговица из слоновой
кости. Оседлал коня Арахдзау, взял в руки оружие и поехал к
нартам. А Шатана говорит Урызмагу:
– Прибудет к вам, нарты, или целое войско, или один человек,
который стоит целого войска.
Собрались нарты в большом доме Алагата вокруг своего нартского
чана, полного пищи, и пересказал им Урызмаг вещие слова Шатаны.
Немного времени прошло после этого, и вот Урызмаг посмотрел из-
под ладони в степь и сказал:
– А ведь что-то неспокойно на нашей равнине. Луна и солнце
заблистали на небе, а ниже стелется туман. Стаи птиц густой тучей
летят к нам, и глубокая борозда, точно после плуга, пролегла по
нашим полям.
Обернулись все нарты туда, куда указал Урызмаг, но никто не
может понять, что это за напасть движется на нартское селение.
А Шатана в это время сидела в башне. Послали к ней нарты
спросить:
– Будь милостива, Шатана, взгляни в твое небесное зеркало: что
за гость незваный появился на нашей земле? Взглянула Шатана в
небесное зеркало:
– Ну, нарты, едет к вам то, о чем я говорила, – не то войско,
не то один человек, который стоит целого войска. Всю-то вы жизнь
одерживали верх над насильниками, а теперь вот на вас идет тот,
кто сильнее вас. То, что туманом кажется вам, – это пар изо рта
его коня. То, что кажется вам стаями птиц, – это из-под копыт его
восьминогого коня взлетают комья земли выше головы его, и черным
воронам подобны они. То, что называете вы луной и солнцем, – это
оружие его так сверкает, что слепнут глаза от этого блеска. А
глубокую борозду оставляет огромный меч этого всадника потому, что
он еще маленький мальчик, по земле волочится меч его и взрывает
ее. Глядите теперь на реку: если будет этот всадник искать
мелководья, то он нам не опасен, если же он, не ища брода,
напрямик через реку будет переправляться, то не смотрите, что он
мал, он будет вам опасен! Так сказала Шатана и взмолилась:
– О Бог мой, если этот всадник будет искать брода, пусть он
будет нам врагом. Но если он переправится, не ища брода, пусть он
будет нам вечным другом.
Взглянули нарты и видят: подъехал всадник к реке и, не
разбирая, где мелководье и где омут, пустил коня через реку,
пересек бурное течение с такой быстротой и ловкостью, с какой рыба
его пересекает.
Встревожились нарты и попросили Шатану:
– Будь милостива к нам, Шатана. Пока он сюда не поднялся,
посоветуй нам: как быть?
– Идите скорее в большой дом Алагата, в семь рядов садитесь и
начинайте торжественный пир. Сослан пусть будет у вас за младшего
и прислуживает старшим. Гость наш, явившись на пир, постесняется
сесть наверху, со стариками, а сядет в конце всех семи рядов.
Тогда пусть все семь рядов посылают ему заздравные чаши. Придется
ему выпить все эти чаши, и если от этого он не умрет, то иначе вам
его никак не одолеть. Только пусть никто не скажет ему лишнего
слова, а то прорубит он среди вас улицы и переулки и погубит всех.
Крепко надеется он на коня своего. Возьмите скорее у старого
Урызмага его пегого, сухим чудесным клеем осыпьте его и семь раз
вываляйте его в песке. Когда гость спешится, привяжите коня его на
одной коновязи с конем Урызмага. Подерутся кони, начнут грызть
зубами друг друга, куски песчаного панциря придется отрывать коню
нашего гостя от тела коня Урызмага, а тот будет вырывать кровавые
куски из тела коня нашего гостя и нанесет ему тяжелые раны. Когда
же будет подъезжать он к селению, я выйду навстречу и скажу ему:
«Сверни в наш дом. Ты ведь молод и едешь издалека, а я буду тебе
доброй хозяйкой». Если удастся мне заманить его в наш дом, я всю
свою хитрость и коварство волью ему в пищу, чтобы лишить его веры
в свою силу. Если уж не удастся мне заманить его в дом, то я там
вон, посреди улицы, на пути его мгновенно выращу яблоню, с ветвей
которой осыпаться будут спелые плоды. Если только попробует он
плодов с этой яблони, потеряет он веру в себя.
Согласились нарты с советом Шатаны. Семь раз осыпали они клеем
коня Урызмага, семь раз вываляли его в песке и привязали к
коновязи у дверей большого дома Алагата, а сами сели в семь рядов
в этом доме, и Сослан был у них за младшего и прислуживал за
пиршественным столом.
Въехал уже Арахдзау в нартское селение, и кричит ему Шатана из
башни:
– Здоровым к нам прибывай, Бедзенагов сын Арахдзау! Заезжай к
нам в дом, доброй хозяйкой буду я тебе.
– Не в обычае отца моего останавливаться у коварных женщин,
тебе подобных.
– Если отворачиваешься ты от нашего угощения, освежись тогда
плодами вон той, среди улицы растущей яблони, можешь наполнить ими
карманы свои,– сказала ему Шатана.
– К чему мне твои яблоки? Взгляни-ка: где твое дерево? Три раза
ударил Арахдзау плетью по стволу яблони, раздался треск, и дерево
отлетело куда-то прочь.
– Не за твоим угощением я приехал сюда, я приехал к нарту
Сослану. Укажи мне, где он сейчас.
– Он на пиру в большом доме Алагата, прислуживает старшим, –
ответила Шатана.
– Тогда пусть меня проводят до этого дома.
И послала Шатана маленького племянника своего, Хамыцева сына
Батрадза, чтобы он проводил приезжего до дома Алагата.
Подъехал Арахдзау к дому, где собрались нарты. Выбежали они все
ему навстречу:
–Здоровым к нам прибывай, Арахдзау, сын Бедзенага, гость наш из
дальней страны!
– Коня его надо скорее привязать: разгорячен он и пусть
остынет. Привяжите его вон туда, где привязан Урызмагов пегий.
– Примите оружие его и повесьте где поудобней! Вот приняли
младшие его оружие, но на какую вешалку ни повесят, не выдерживает
вешалка, обрывается.
– Я сам вешалка для моего оружия! – сказал Арахдзау и подвязал
на себя свое оружие.
А доспехи его на какой сундук ни положат, продавливается крышка
сундука.
Приглашают его нарты сесть наверху со старшими, почетными
гостями, но он не садится там, просит разрешить ему сесть в самом
конце семи рядов.
– Мне здесь полагается быть, – сказал он.
Вот все семь рядов поднимают здравицы, и со всех семи рядов
чаши приходят к нему. Он все выпивает, но сколько ни пьет и
сколько ни ест, все же лучше всех исполняет застольный обычай.
Сослан прислуживал там, и ни одной неопорожненной чаши не
принимал он у гостей. Челахсартаг, сын Хиза, сидел там на почетном
месте, и сам Сайнаг-алдар был старшим на этом пиру.
Когда подносил Сослан гостю полную чашу, то, держа ее в руках,
он в пляске шел по краю стола, снизу доверху проходил он по краю
стола, но ни кусочка не падало со стола и ни капли не проливалось
из чаши. Так в пляске переходил он с одного края стола на другой.
И сказал тут сын Хиза Сослану:
– Поднеси-ка ты мне турий рог, наполненный самым крепким из
ваших напитков.
Принес ему Сослан турий рог, наполненный ронгом. Поднял сын
Хиза этот рог одной рукой, а в другую руку взял большой почетный
кусок – воловье бедро – и сказал Сослану:
– Ведь у нас там, ниже всех, сидит гость наш, Бедзенагов сын,
удалой Арахдзау. Позови-ка его сюда, я поднесу ему эту чашу.
И на зов Сослана резво вскочил Арахдзау. Обвешанный тяжелым
оружием, вскочил он на край стола и направился к сыну Хизы, в ту
сторону, где сидели старшие. В искусной пляске шел он к ним. На
удивление всему миру была эта пляска! Позавидовал ему сын Хиза, но
скрыл свою зависть, и, когда Арахдзау подошел к нему, сидевшему на
почетном месте, сказал ему сын Хиза:
– Ты гость, и вот тебе от меня почетное подношение.
До самого дна осушил чашу удалой Арахдэау и, точно волк, до
самой кости обглодал он все мясо с бедра. После этого поблагодарил
он сына Хиза и вернулся на свое место.
Думал Челахсартаг, сын Хиза, что после этой чаши свалится с ног
Арахдзау, но как ни в чем не бывало держался тот на ногах.
Обиделся сын Хиза, что не по его вышло, и сказал он Арахдзау:
– И чего это ты, собачий щенок, приехал сюда? Ведь от тебя
рыбой воняет.
– Я действительно буду собачьим щенком, – в гневе ответил
Арахдзау, – если через неделю не приеду сюда и не упрячу все это
селение под конский навоз.
И, сказав это, он вышел из дома. Когда же увидел он коня
своего, еще сильнее разгневался. Одолел его конь Урызмагова
пегого, но все же пегий сильно покусал коня Арахдзау..
Когда Арахдзау вышел из дома, не по себе стало сыну Хиза и
встревожился он.
– Лишил меня разума Бог, недоброго человека я обидел. Кто
вернул бы его обратно, тому сделаю я щедрый подарок, – так говорил
nm.
И Сослан сказал ему:
– Я бы взялся вернуть его, но ты вероломный мужчина, и нельзя
тебе верить.
– Бог и земля пусть будут свидетелями моими, – сказал тут сын
Хиза Челахсартаг. – Проси у меня чего хочешь! Любое желание сердца
твоего исполню!
У сына Хиза была дочь, красавица Ведуха.
– Выдай за меня красавицу Ведуху, и я верну на пир удалого
Арахдзау.
–Ты только помири меня с Арахдзау, и тогда пусть она будет
твоей, – сказал Челахсартаг.
Вывел Сослан своего коня упругокопытого, вскочил на него и
погнался вслед за Арахдзау. Он почти уже нагнал его, как вдруг
подумал с опаской:
«Как мне быть? Догнать его? Он подумает, что я его преследую.
Обогнать его и выехать ему навстречу? Может подумать, что я в
засаде сидел и ждал его. Ну, будь что будет, поеду сторонкой».
И, поравнявшись с Арахдзау, крикнул Сослан издалека:
– Эй, Бедзенагов сын, маленький Арахдзау, прошу, обиженным не
уезжай от нас. Всполошились все нарты из-за твоего отъезда.
– Пусть Бог сделает так, чтобы вы истребили друг друга! –
ответил ему Арахдзау.
«Он еще мальчик. Что, если подкуплю я его сердце обещанием
подарка?» – подумал Сослан и сказал:
– Если бы ты вернулся, Арахдзау, какой богатый подарок я сделал
бы тебе!
– Подарок! Скажи-ка мне, какой твой подарок?
– Коня моего я тебе подарю.
– А чем знаменит твой конь?
– Бог и земля пусть будут свидетелями моими, в один миг может
он проскакать от места восхода солнца до места заката его.
– Горе тебе, Сослан, если ты в этом видишь чудо! Мы на таких
клячах ездим из дома в дом браги выпить.
– Другой я тебе предложу подарок – меч мой булатный.
– А чем ценен твой меч?
– Бог и земля пусть будут свидетелями, опусти мой меч хоть на
дерево, хоть на камень – все, что ни увидит глаз, все он разрубит,
и не только не притупится, а станет еще острее.
– Эх, эх, Сослан! Ведь наши жены режут сыр такими ножами.
– Есть у меня еще один подарок.
– Ну, что еще за подарок?
– Кисточка на рукояти моего меча.
– Чем же ценна эта кисточка?
– Пусть будут свидетелями Бог и земля, если черной ночью
застанет меня в степи непогода, то эта кисточка освещает мне путь,
и я благополучно возвращаюсь домой.
– Э, Сослан, раз это кажется тебе чудесным, значит, ты не из
нартов. Когда наши овцы возвращаются поздно домой, то невестки
наши на ведра свои надевают такие кисточки и при свете их доят
овец.
– А еще вот что скажу я тебе, Арахдзау: если удастся мне
вернуть тебя на пир, то сын Хиза отдаст замуж за меня красавицу
Ведуху.
– С этого бы ты и начинал, Сослан, – сказал Арахдзау и повернул
обратно. – Только прошу, не обижайся на то, что я хулил чудесные
сокровища твои.
По дороге в нартское селение встретили они сына Уазова Дзеха и
рассказали ему о своем деле.
– Своим отцом клянусь, если так, то я не покину вас, – сказал
Дзех, сын Уаза, и поехал с ними.
Но, увидев, что они вернулись, сын Хиза нарушил свою клятву и,
схватив Ведуху за руку, поднялся в Айнаг-крепость, в свою крепость
на высокой отвесной скале.
СМЕРТЬ АРАХДЗАУ
Как-то раз во время охоты спускался нарт Сослан по большому
гребню и увидел золотистого оленя. Сослан, крадучись, следовал за
ним, но олень не подпускал его к себе на расстояние полета стрелы.
Долго шел Сослан за оленем, наконец устал, рассердился и, решив
отдохнуть, прилег под дерево. Кто знает, долго ли он спал? Но в
это время неподалеку проезжал сын Бедзенага Арахдзау. Увидев
золотистого оленя, Арахдзау пустил в него стрелу. Олень покатился
с большого гребня, упал на то дерево, под которым спал Сослан, и,
обломав его ветви, ударил Сослана по лбу.
Сослан тотчас же проснулся, вскочил и видит, что приближается к
нему, улыбаясь, Арахдзау. Они тут же узнали друг друга, – а то как
же?
– Чего это ты испугался, Сослан? – спросил Арахдзау.
– Я не испугался, а удивился. Сегодня весь день подкрадывался я
к этому оленю, так как же ты убил его раньше меня? – сказал
Сослан.
– Чему же ты удивился? Или тут мало таких оленей? Оба охотника
были рады этой встрече. Арахдзау, как младший, приготовил шашлыки.
Они закусили, и Арахдзау сказал
Сослану:
– Не побрезгуй нами, Сослан, будь нашим гостем! Сослан
согласился, и вместе с Арахдзау отправились они к нему домой.
Сколько ехали они, кто знает? Но вот прибыли на землю Бедзенаг-
алдара. Вдруг увидел Сослан: далеко впереди, подобно туче,
поднялась пыль. И спросил Сослан у Арахдзау:
– Что там за пыль? Уж не напал ли кто на твою страну?
– Нет, не от нашествия эта пыль, Сослан, – ответил Арахдзау. –
Сегодня день рождения Бедзенаг-алдара. В честь этого дня и пляшет
наша молодежь.
Ближе подъехали они, и услышал Сослан, как, подобно небесному
грому, гремят, пролетая, стрелы.
– А это что? Уж не враги ли вторглись к вам?
– Не пугайся, Сослан, это в честь дня рождения Бедзенаг-алдара
молодежь наша состязается в стрельбе из лука, – это шумят,
пролетая, их стрелы.
Дальше поехали они, уже и селение обозначилось вдали. И опять
до слуха Сослана донеслись громовые раскаты, и снова пояснил ему
Арахдзау:
– Это в честь дня рождения отца моего молодые люди нашего
селения толкают друг друга плечами, показывают свою силу.
Так, беседуя, доехали они до селения. Сослан пошел к Бедзенаг-
алдару и приветствовал его. Арахдзау же передал отцу тушу убитого
им золотистого оленя и сказал:
– Это тебе подарок от нарта!
Как было не обрадоваться Бедзенаг-алдару такому гостю! Угощали
Сослана всю ночь до утра. А в селе продолжали праздновать день
рождения Бедзенаг-алдара. Веселились и стар и млад. Одни, подобно
баранам, сшибались лбами, другие стреляли из лука, третьи водили
веселый хоровод. Поглядел Сослан, поглядел на веселье и попросил
Бедзенаг-алдара:
– Позволь и мне вступить в игру.
Бедзенаг разрешил ему, и Сослан подошел к тем, кто стрелял из
лука. Вытащил он стрелу и пустил ее в цель. И тут уж не
переставали удивляться жители большого селения Бедзенаг-алдара:
каждый раз, когда пускал Сослан стрелу, попадал он в цель. Дошла
об этом весть до Бедзенаг-алдара, и он подарил Сослану меч,
который сам выскакивал из ножен. Потом Сослан подошел к тем,
которые, подобно баранам, сшибались лбами, и стал состязаться с
ними. И всякий, кого он ударял лбом, летел с ног долой.
И тут обидно стало Бедаенаг-алдару. Столько людей вокруг, а ни
одного не нашлось, кто бы сшиб с ног Сослана.
На третий день вступил в игру Арахдзау. И люди сказали:
– Сослан победил всех нас, пусть попробует помериться силами с
Арахдзау.
Не возразил Бедзенаг-алдар против этого. Арахдзау ска-зал
Сослану:
– У вас, у нартов, считается позором осилить гостя, у нас же –
славой! Давай-ка посостязаемся.
Согласился Сослан. Сначала состязались они в стрельбе из лука.
Все селение столпилось вокруг них, люди следили за каждым их
движением. Но никто из двоих не брал верх. Когда над ними
пролетала птица, они прицеливались ей в самый глаз, и оба
попадали. Потом они толкали друг друга плечами, но ни один из них
не сдвинулся с места. И увидев, что они во всем равны, подав друг
другу руки, они побратались. И Сослан сказал:
– Хорошо вы угостили меня, Бедзенаги! А раз так, пусть мой
побратим посетит мой дом.
Бедзенаг не стал перечить и разрешил сыну поехать вместе с
Сосланом.
На второй день Сослан, захватив подарки Бедзенага, вернулся в
нартское селение. Арахдзау сопровождал его.
Щедро угощал Сослан Арахдзау, на руках его носил. Настало время
уезжать Арахдзау. Богатые подарки приподнес ему Сослан, своего
коня он ему подарил. Так с почестями проводил он Арахдаау.
Коварным от рождения был Сырдон. Когда Арахдзау возвращался
домой, Сырдон, приняв обличье старушки, появился перед ним и
сказал:
– Эй, юноша, хорошие подарки везешь ты своему отцу! Но почему,
когда выбирал ты подарки, не попросил у своего хозяина Цылан-коня,
который в жаркий день охлаждает всадника, а в холодный согревает?
Арахдзау тут же вернулся в селение нартов и вызвал Сослана.
Сослан вышел к нему и спросил:
– Что ты забыл у нас, Арахдзау?
– Если ты хочешь мне сделать подарок, подари своего Цылан-коня,
чтобы он согревал меня в холодный день, а в жаркий спасал от зноя.
– Пусть беды будут уделом твоим и того, кто подсказал, чтобы ты
попросил этого коня! Конь этот таков, Арахдзау, что месячный путь
за сутки совершает. Ты непривычен к такой езде, и боюсь я, что он
принесет тебе несчастье.
– Неужели ты можешь. Сослан, отказать мне в том, что я у тебя
прошу? Если этот конь годится для тебя, значит, он и для меня
годен.
Вывел Сослан из-под семи подвалов Цылан-коня. Повел его
Арахдзау к реке и вымыл с таким старанием, с каким моют стол перед
пиршеством. Оседлал его Арахдзау, попрощался с Сосланом и
отправился в путь.
Изрядно далеко отъехал он от селения нартов, как вдруг
навстречу ему в обличье старика идет Сырдон.
– Эй, юноша, – сказал он Арахдзау, – хороши твои подарки, но не
догадался ты попросить у своего названого брата панцирь Церека.
Возвратился опять Арахдзау и вызвал Сослана. Вышел к нему
Сослан и спросил:
– Что еще тебе от меня надо, Арахдзау?
– Если бы ты подарил мне панцирь Церека, Сослан, я был бы очень
тебе благодарен.
– Чтобы расплющился язык у того, кто посоветовал тебе просить у
меня это! – сказал Сослан.
Отдал он Арахдзау панцирь Церека,–разве мог он поступить иначе?
Но, отдавая подарок, он сказал:
– Счастливого пути, Арахдзау. Но если теперь кто-нибудь
посоветует тебе возвратиться назад, подмани его к себе, поймай его
и загляни, что у него ниже подбородка.
И снова на пути Арахдзау повстречался Сырдон, но на этот раз в
образе молодой женщины. Застенчиво смотрит женщина на Арахдзау.
Арахдзау оглядел ее, а потом сказал ей ласково:
– Не стесняйся меня, открой свое лицо. Послушалась молодая
женщина, открыла лицо и сказала Арахдзау:
– Хотя много везешь ты домой ценных вещей, но чего-то еще
недостает среди них.
– Чего же недостает? Подскажи-ка, подойди поближе! – сказал
Арахдзау.
Но когда Сырдон в обличье молодой женщины приблизился к
Арахдзау, он, изловчившись, поймал его и выхватил у него из-за
пазухи выкованный донбеттырами нож. И тогда Арахдзау ухватил
Сырдона за руку, закрутил его, и Сырдон, вертясь, как мельничное
колесо, полетел к выходу из ущелья. Но все-таки он успел крикнуть
Арахдзау:
– Если ты уж так силен, Арахдзау, так взял бы себе в жены
красавицу дочь Куан-алдара, которая кроит и шьет в своей
семиярусной башне!
Возвратился опять Арахдзау к Сослану и сказал ему:
– Вот тебе нож, выкованный донбеттырами.
Сослан ответил:
– Эх, Арахдзау, Арахдзау! Нож этот – верная примета, что на
пути твоем каждый раз становился Сырдон. Я узнал его по этому
ножу. А что еще тебе он сказал?
– «Если ты, – говорит, – настоящий мужчина, возьми себе в жены
красавицу дочь Куан-алдара». И мне, Сослан, нельзя отказаться от
нее.
– Откажись от этого дела! Сырдон не простил тебе обиды, и ты
попадешь в его хитросплетенную паутину. Лучше возвратись к отцу
своему Бедзенагу и попроси у него совета.
Арахдзау вернулся со своими подарками домой и сказал своему
отцу:
– Я направляюсь в Страну донбеттыров свататься к дочери Куан-
алдара.
– О сын мой! – сказал Бедзенаг-алдар. – Неладное ты дело
задумал. Состарился я. Кто же, когда я умру, бросит горсть земли
на мои старые кости?
– Не беспокойся за меня, отец! Я ведь знаю, что делаю! –
отвечал Арахдзау.
– Ты хоть взял бы себе своего друга нарта в товарищи, – сказал
Бедзенаг-алдар.
– Возвращаться неохота, отец! Если будет мне трудно, извести
Сослана, он меня сам найдет, – сказал Арахдзау и уехал в страну
Куан-алдара.
А Куан-алдар со стороны матери приходился родственником
Сырдону. Узнав, что Арахдзау поехал к Куан-алдару свататься к его
дочери, Сырдон опередил Арахдзау и сказал Куан-алдару:
– К тебе едет мой обидчик. Хочет он посвататься к твоей дочке.
Но прошу, отомсти за меня, убей его! Сам я слишком слаб.
К вечеру Арахдзау прибыл к Куан-алдару и, подъехав к его дому,
позвал:
– Хозяева, не пустите ли гостя? Выбежал из дома сын Куан-алдара
и пригласил Арахдзау:
– Заходи к нам, будешь нашим гостем! Арахдзау вошел в дом. Его
посадили за стол, принесли ужин, и все сели за еду. Арахдзау
сказал Куан-алдару:
– Позволь мне надеяться, и мне будет легче просить тебя.
– Всякая вещь имеет цену. Говори, наш гость. О чем ты хочешь
просить?
И тут Арахдзау рассказал хозяевам, зачем он приехал. Куан-алдар
ответил ему:
– У нас такой обычай: покажи три раза свою отвагу – и девушка
твоя! Иначе не можем мы выдать ее за тебя.
– Хорошо, пусть будет по-твоему,– сказал Арахдзау.
– Тогда завтра с утра отправляйся в Рыбное ущелье, поймай рыбу
для свадебного угощения.
Наутро сын Куау-алдара и Арахдзау пошли в Рыбное ущелье. А
Сырдон уже тут как тут. Изловил рыбину, заколдовал ее и превратил
в оленя-рыбу. Показалась олень-рыба перед Арахдзау, и кинулся он
за ней. Добежали они до Молочного озера. Посреди озера – остров,
на нем – лужайка. Олень-рыба кинулась туда, ходит там, пасется.
Арахдзау приметил ее и пустил в нее стрелу. Олень-рыба свалилась.
"Как бы вынести ее оттуда?»–подумал Арахдзау. Вошел он в озеро, и
сразу ноги его ниже щиколоток окаменели. Дошел он до середины
озера, и ноги его по колени превратились в камень. Тут увидел
вдруг Арахдзау перед собой Сырдона.
– Ну как, Арахдзау! Ты одолел меня силой, а я одолею тебя
хитростью! – сказал Сырдон.
Понял тогда Арахдзау, что он обманут. Достал из-за пазухи
пуговицу отца своего Бедзенаг-алдара, надел ее на конец стрелы и
выстрелил. Дрожа, полетела стрела и вонзилась в порог Бедзенагова
дома. А сам Бедзенаг-алдар в это время грелся на солнце. Вытащил
он стрелу и понял, что попал в беду Арахдзау. Кликнул он слугу и
сказал ему:
– Спеши в Страну нартов и скажи Сослану: твой брат Арахдзау
попал в беду, и ждет он твоей помощи.
В тот же день слуга Бедзенага прибыл в селение нартов и вот уже
передал Сослану поручение Бедзенаг-алдара. Оседлал Сослан свою
серую лошадь и прискакал к Бедзенаг-алдару.
– Скажи скорее, в какую сторону уехал мой брат Арахдзау? –
сказал Сослан.
– Уехал Арахдзау к Куан-алдару и прислал нам оттуда кровавую
весть, – ответил Бедзенаг-алдар.
– Тогда дай мне скорее панцирь Церека и Цылан-коня, которых я
подарил Арахдзау, чтобы скорее мне добраться до него.
Дал ему Бедзенаг-алдар панцирь Церека, и, вскочив на Цылан-
коня, Сослан шевельнул поводьями и месячный путь совершил за день.
Но за это время Арахдзау уже умертвил себя своей стрелой.
Прибыл Сослан к дому Куан-алдара и крикнул:
– Выгляни ко мне, Куан-алдар!
И от крика его затряслись стены дома.
Куан-алдар вышел к нему и пригласил:
– Заходи к нам в дом. Видно, что ты не обычный гость.
– Незачем мне заходить в твой дом! Отвечай поскорее, где мой
брат Арахдзау?
– Они вместе с моим сыном ушли в Рыбное ущелье, и пока ничего
от них не слышно,–ответил ему Куан-алдар.
Сослан направил коня в Рыбное ущелье и через мгновение оказался
там. Вблизи Молочного озера увидел он людей, ведущих веселый
хоровод, и спросил их:
– Чего вы пляшете? Что хорошего случилось у вас?
– Как же не плясать? Большая радость у нас. Сын Бедзенаг-алдара
приехал свататься к дочке нашего алдара, и мы убили его с помощью
Сырдона.
– А где же его тело? – спросил Сослан. Люди Куан-алдара повели
Сослана к Молочному озеру.
Как только увидел Сослан мертвого Арахдзау, закричал он людям
Куан-алдара:
– Эх вы, ослы! Только об этом и хотел я проведать! Сырдон сразу
по голосу узнал Сослана и сказал людям:
– Берегитесь! Он рожден из камня и может погубить вас. И тут же
Сырдон превратился в птицу и улетел. А Сослан стал рубить людей
Куан-алдара. Передних он убивал, а задних уносили потоки крови.
Так Сослан истребил их всех до последнего. Поймал он сына Куан-
алдара, притащил его в дом Куан-алдара и сказал отцу:
– Доставь тотчас же мертвое тело моего брата сюда, иначе я
отсеку голову твоему сыну.
Каково тут было Куан-алдару! Он тут же велел принести мертвое
тело Арахдзау. Сослан взвалил мертвого своего брата на плечи
алдара и его сына и сказал им:
– Теперь идите впереди меня к отцу Арахдзау и передайте ему
мертвое тело его сына.
Что иное могли сделать Куан-алдар и его сын? Понесли они
мертвого Арахдзау, прибыли к Бедзенаг-алдару, а Сослан привел с
собой дочь Куан-алдара и сказал Бедзенаг-алдару:
– Вот перед тобой убийца твоего сына, а это та, из-за которой
погиб Арахдзау.
Построил Бедзенаг-алдар склеп из серебра и положил там своего
сына. Сослан отрубил голову Куан-алдару и его сыну и повесил над
входом в склеп. А трупы выбросил на свалку. Бедзенаг-алдар
поблагодарил Сослана за то, что он отомстил за Арахдзау. Потом
Сослан вернулся домой, а дочь Куан-алдара осталась у Бедзенаг-
алдара.
КАК СОСЛАН ЖЕНИЛСЯ НА ВЕДУХЕ
Семь лет сватался Сослан в Ведухе, прекрасной дочери
Челахсартага, и семь лет подряд отказывал ему гордый Челахсартаг,
сын Хиза.
Однажды нартский род Алагата устроил пир. Все нарты собрались
на этот большой пир. В обширном доме Алагата уселись они рядами.
Урызмаг сидел во главе одного ряда столов, Хамыц – во главе
другого, во главе третьего ряда сидел нарт Сырдон.
Был приглашен на этот пир и сын Хиза Челахсартаг.
Ели и пили нарты на торжественном пире рода Алагата. Волнами
перекатывались здравицы – от старших к младшим и от младших к
старшим.
В разгаре был пир, когда Челахсартаг, сын Хиза, стал спорить с
Сосланом о том, кто из них лучше.
– Клянусь отцом своим, – сказал Челахсартаг, – во всем готов я
состязаться с тобой и уверен, что во всем превзойду тебя. Ну-ка,
давай спляшем на спор.
– Спляшем, – ответил Сослан. – А что ты поставишь в заклад?
– Вот если ты спляшешь лучше меня, – сказал сын Хиза, – тогда я
выдам за тебя дочь свою, красивую Ведуху. Ну, а ты что поставишь?
– Шлем Бидаса поставлю я,–сказал Сослан.– При вести о битве
шлем этот сам взлетает на голову воина, покрывает её, и воин
становится неуязвимым. Но еще в придачу ставлю и мой меч, и мой
панцирь. Как старшему и как гостю у нартов, тебе начинать,
Челехсартаг.
Вскочил с места сын Хиза и начал плясать. Сначала он долго
плясал на земле, потом на стол вскочил сын Хиза и стал плясать на
столе – и тут же задел и пролил рассол и хлеб уронил со стола.
Сел Челахсартаг на свое место, и пошел плясать Сослан.
Хорошо плясал сын Хиза, но Сослан плясал лучше – как вскочил он
на стол и пошел перескакивать со стола на стол! Волчком кружился
он по самому краю столов и ни одного куска хлеба не задел, ни
одной чаши не пролил. Потом подняли все пирующие свои мечи и
кинжалы остриями вверх, и начал Сослан плясать невиданный танец на
остриях мечей и кинжалов. С такой быстротой вертелся он, с какой
колеса мельницы кружатся в бурном потоке.
– Ну и ловок – как бес! – восклицали те, что любовались пляской
Сослана.
Долго плясал Сослан.
Когда сел он на свое место, хозяева пира Алагата внесли до
краев наполненную ронгом большую почетную чашу Уацамонга. За
четыре ручки поддерживали они эту чашу и, обратившись к пирующим,
сказали:
– Тот, кто спляшет, держа на голове нашу чашу Уацамонга, и не
прольет из нее ни капли ронга, тот поистине будет считаться лучшим
танцором.
Вскочил с места сын Хиза, поставил на голову чашу Уацамонга и
пошел плясать. Хорошо плясал он, ничего не скажешь, но все же
капли ронга нет-нет да и переливались через края чаши. После того
как кончил плясать Челахсартаг, снова наполнили до краев чашу
Уацамонга и подали ее Сослану. Поставил Сослан себе на голову чашу
Уацамонга и пошел плясать. Еще лучше, чем первый раз, плясал он, и
ни капли ронга не перелилось через край чаши; Ну, как было не
удивиться такой пляске?
Кончил плясать Сослан, и сказал нартам сын Хиза Челахсартаг:
– Чтобы вам всем здесь погибнуть, если не услышу я от вас
правды о том, кто из нас плясал лучше.
– Ты услышишь правду, – ответили нарты. – Ты, сын Хиза, плясал
хорошо, но Сослан плясал лучше тебя: спор выиграл Сослан.
Ничего не ответил Челахсартаг, в гневе выскочил из-за стола,
сел на своего коня и поскакал к себе домой, в крепость Хиза.
На другой день собрал Сослан своих друзей и поехал в крепость
Хиза за прекрасной Ведухой, которую обещал ему Челахсартаг.
Но накрепко запертыми оказались ворота крепости, и понял
Сослан, что изменил Челахсартаг своему слову и не хочет выдать за
него красавицу Ведуху. И решил тогда Сослан силой взять крепость
Хиза и увезти красавицу Ведуху.
Вернулся Сослан домой, позвал глашатая и сказал ему:
– Пройди повсюду и прокричи громко нартам: «Сегодня пятница, а
в следующую пятницу идем мы в поход на крепость Хиза! И тот дом,
который не вышлет нам воина, тот дом навеки отдаст мне в рабство
юношу!»
Известил глашатай всех нартов об этих словах Сослана. И во всех
нартских домах стали снаряжать воинов.
У табунщика нартов не было взрослых сыновей, его единственный
сын еще лежал в колыбели. И громко сетовал табунщик:
– Сам я пойти в поход не могу: не на кого оставить мне табуны.
А если не пойду я в поход, то должен буду отдать Сослану в вечное
рабство единственного сына.
Изо дня в день целую неделю сокрушался табунщик, днем и ночью
размышлял он вслух о своей беде. И вдруг услышал он из колыбели
голос своего сына:
– Не кручинься, отец, отправь лучше меня в войско Сослана.
Удивился отец и ответил сыну:
– Разве бы я горевал, если бы мог ты отправиться в поход?
Потянулся тогда мальчик в своей колыбельке, расправил руки и
ноги – затрещала колыбель и распалась на части. И сказал мальчик
матери своей:
– Я что-то голоден, нана.
Тут испекла мать хлеб. И в длину и в ширину равен был этот хлеб
росту мальчика. Мальчик тут же съел весь хлеб, и на глазах у отца
и матери вырос вдвое.
– Теперь я отправлюсь в поход, – сказал он. – Если Сослану во
время боя надо будет сойти с коня, то я смогу хотя бы уздечку
подержать.
Большое войско собрал Сослан и повел его в поход. В пути догнал
войско мальчик. Увидел его Сослан и спросил:
– А ты куда собрался?
– Еду в поход. Буду у тебя воином, – ответил мальчик Сослану.
– Дело без молокососов обойдется, – сказал Сослан. –
Поворачивайся лучше обратно.
– Не гони меня, Сослан, – сказал мальчик. – Я еще пригожусь
тебе. Нужно тебе будет спешиться в бою, хоть уздечку твоего коня я
смогу подержать.
– Пуглив мой конь. Если вырвет он у тебя уздечку, за что ты его
схватишь?
– Я схвачу его за челку.
– А если ты оторвешь его челку?
– Я схвачу его за гриву.
– А если ты гриву оторвешь, и он вырвется?
– Я схвачу за уши.
– А если уши оторвутся?
– Я схвачу за хвост.
– А если хвост останется в твоих руках?
– Я ухвачусь за его заднюю ногу.
– А если он оставит тебе свою ногу?
– Ну, если ты не сочтешь для себя позором среди нартов скакать
на трехногом коне, без челки, без гривы, безухом и бесхвостом, то
никакой позор мне не страшен.
– Не простой это мальчик! –сказал Сослан и принял его в свое
войско.
Окружило войско нартов крепость Хиза и начало ее осаждать. Но
крепко-накрепко заперты ворота крепости. Ничего не может поделать
Сослан, ни один камень не сдвинулся с места в крепостных стенах.
Соскочил Сослан с коня, оставил коня мальчику, а сам подошел к
воинам, осаждающим крепость.
Долго смотрел мальчик на то, как идет сражение, а потом выбрал
он в лесу самое высокое дерево, пригнул его к земле, привязал коня
Сослана за четыре ноги к ветвям, уздечкой примотал его голову к
вершине. Отпустил он дерево, выпрямилось оно и подняло коня над
всем лесом.
Побежал мальчик к Сослану. Увидев его, спросил Сослан:
– Куда дел ты коня?
– Посмотри, как он крепко привязан, – ответил мальчик. – Не
бойся, никуда не убежит. А меня пусти сражаться.
На вершине дерева увидел Сослан коня своего и подумал:
"Хорошего друга нашел я себе». А мальчик все просит Сослана.
Что было делать Сослану! Согласился он.
И сказал мальчик Сослану:
– Видишь, над крепостью Хиза высится черный утес. Я залезу туда
и буду разбивать его своей пятой. Обломки его будут падать в
крепость Хиза и разрушать ее. Есть у Челахсартага заветная стрела,
изготовленная небесным Курдалагоном. Пустит он в меня эту стрелу,
попадет она мне в пятку, упаду я с высоты утеса, но ты подхвати
меня, не допусти, чтобы я коснулся земли. Через семь ручьев должен
ты перенести меня, и тогда исполнит Бог твое желание. Оживу я,
разрушу крепость Хиза и вынесу тебе красавицу Ведуху. Но если
уронишь ты меня на землю и не сумеешь перенести через семь ручьев,
то погибну я и ничего не выйдет из твоего похода.
Забрался мальчик на вершину Черного утеса и стал разбивать его
своей пяткой. Полетели осколки в крепость Хиза, и много улиц
завалили они. Увидел тут мальчика Челахсартаг и пустил в него
стрелу Курдалагона. Вонзилась стрела в пятку мальчика, и, как
сноп, покатался он по склону утеса. Но схватил Сослан свою бурку,
широко развернул ее, поймал в нее мальчика и, не дав ему коснуться
земли, держа мальчика на руках, быстро побежал, перескакивая через
ручьи. Три ручья миновал он, и вдруг встретился ему старик. На
плечах старика старый кожаный мешок, а под мышкой вилы со
сломанными зубцами. А это коварный Сырдон принял образ старика.
– Куда ты спешишь так, отец? – спросил его Сослан.
– Разрушили нарты крепость Хиза, вот я и спешу туда:
может быть, и мне перепадет кое-что из добычи. А ты как будто
похож на нарта Сослана. Так что же ты возишься здесь с мертвецом?
Ведь этак похитят твою красавицу Ведуху, – сказал старик.
Не послушал Сослан старика, побежал он дальше. Когда перескочил
он с мальчиком на руках через четвертый ручей, зашевелился
мальчик. Перескочил он через пятый ручей – забилось у мальчика
сердце. Еще перейти два ручья – и совсем оживет мальчик. Изо всех
сил бежит, торопится Сослан. Вот миновал он шестой ручей и видит:
идет ему навстречу старуха с ситом в руках.
– Не Сослана ли я вижу перед собой? Что ты возишься здесь с
мертвецом? Взяли нарты крепость Хиза и похитили твою красавицу
Ведуху. Видишь, я тоже тороплюсь туда со своим ситом: может быть,
и мне что-нибудь перепадет из богатой добычи.
Дрогнуло сердце Сослана: раз женщина так говорит, то не может
это быть ложью. Не знал Сослан, что это все шутки Сырдона.
Разостлал Сослан на холме бурку, положил на нее мальчика, а сам
кинулся к своему войску. Прибежал, видит – сидят нарты у стен
крепости, дожидаются Сослана. Понял тут Сослан, что обманут он,
кинулся обратно к мальчику, но застал его мертвым. Землей
мертвящей успел посыпать его Сырдон, и умер мальчик.
Что тут делать Сослану? Отпустил он домой свое войско, сам
подошел к тому роднику, откуда брали воду люди Хиза, притворился
мертвым и даже весь покрылся червями. Пришли из крепости Хиза к
роднику водоносы и увидали мертвого. Вернулись они обратно и
рассказали Челахсартагу, что лежит у родника красивый мужчина,
умер он, и даже черви покрыли его. По их рассказу узнал
Челахсартаг, что мертвый человек – это Сослан, но ие поверил в
смерть Сослана.
– Совсем он не мертвый, притворяется, – сказал Челахсартаг.
– Я пойду туда, – сказала Ведуха, – хочу увидеть его.
– Не ходи, – сказал ей отец. – Он поймает тебя.
– Не тронет он меня, – ответила Ведуха. Скрыв лицо ладонью,
спустилась она к роднику. Зачерпнула она воды и вернулась домой.
Трудно было Сослану сдержаться при виде ее, но он даже не
шевельнулся.
– Постыдился бы ты, отец! – упрекнула Ведуха Челахсартага. – От
этого мертвого, кроме костей, ничего не осталось, а ты даже
мертвого так боишься его, что не смеешь к нему подойти. Если
Сослан мертвый способен внушать такой страх, значит, был он
отважен и достоин меня. Ах, почему ты не выдал меня за него!
Никого я не встречу теперь лучше его!
– Он не умер еще, – сказал Челахсартаг. И приказал Челахсартаг
слугам своим накалить докрасна вертел и воткнул его в пятку
Сослану.
– Если вертел, пронзив всю ногу, выйдет над его коленом и он
все-таки не шевельнется, вот тогда я поверю, что он мертв.
Слуги сделали так, как велел им Челахсартаг: накалили они
докрасна вертел и от пятки пронзили им ногу Сослана. Стерпел
Сослан эту боль и не шевельнулся. Но все-таки не поверил
Челахсартаг в смерть Сослана.
– Принесите мне вертел, – сказал он. Взял Челахсартаг вертел и
понюхал его.
– Жив еще этот проклятый Богом, – сказал Челахсартаг.
– Что ты только говоришь! – сказала Ведуха. – Если кому колючка
вонзится в ногу – и то ему не удержаться от крика. Но если этот
нарт, которому в пятку вонзили раскаленный вертел, жив и даже не
охнул и не шевельнулся, то какой же другой жених был бы больше
достоин меня?
Вышла Ведуха из крепости и, ударяя себя по лицу, стала
причитать, как по дорогому покойнику. Подошла она к тому месту,
где лежал Сослан, и сказала:
– О ты, из несчастных несчастный! Умер ты в тяжелых страданьях!
Если бы знала я раньше о том, что тебе грозит смерть, я бы
бросилась в быструю речку, чтобы только спасти тебе жизнь. Как же
не пожалеть, что умер ты без славы!
Трудно было сдержаться Сослану, но опять сдержался он и даже не
шевельнулся.
Увидел Челахсартаг, что вернулась его дочь невредимой, не
выдержал и вышел из крепости, чтобы взглянуть на мертвого врага.
Вот все ближе подходит он к Сослану, вот подошел он совсем
близко. И тут не выдержал Сослан, вскочил он и бросился на
Челахсартага. Кинулся Челахсартаг к воротам крепости, и тут настиг
его Сослан, ударил его мечом и снес ему полчерепа. Но Челахсартагу
все же удалось скрыться в крепости, и крикнул он оттуда Сослану:
– Через неделю повторится бой, а пока поднимусь я к
Курдалагону, чтобы он залечил мне голову!
Поднялся сын Хиза Челахсартаг на небо, и Курдалагон сковал ему
из меди новую крышку черепа. Но, надев ее на голову Челахсартага,
спросил Курдалагон:
– Снаружи я приколочу ее гвоздями, но как загнуть мне их
изнутри?
– Об этом не беспокойся, – ответил Челахсартаг. – Каждый раз,
когда ты будешь забивать гвоздь снаружи, я кашляну – и гвоздь
загнется как нужно.
Так вылечил Курдалагон сына Хиза Челахсартага. Когда наступил
день поединка, помолился Сослан Богу:
– Бог богов, мой Бог! Если я зачем-нибудь нужен тебе и наделен
тобою хоть небольшим счастьем, то повели солнцу греть с такой
силой, чтобы у лысого голова треснула, а медный череп расплавился.
Вышел из крепости сын Хиза Челахсартаг и стал дожидаться
Сослана. Но Сослан не идет. Ждет сын Хиза, а солнце греет все
жарче, и расплавилась тут медная крышка черепа Челахсартага,
сгорел его мозг, и, не сходя с места, умер Челахсартаг.
Увидел это Сослан, вошел в крепость и сказал Ведухе:
– Я убил отца твоего, теперь ты моя.
– Я согласна быть твоей женой, – ответила Ведуха. – Только
сначала нужно похоронить прах отца моего.
И велел тут Сослан выстроить большой склеп, и положил в него
мертвого Челахсартага.
– Я похоронил твоего отца, – сказал Сослан Ведухе. – Какую еще
отговорку придумаешь ты?
– Хочу я своими глазами увидеть, как похоронен отец мой, –
сказала Ведуха, – и тогда да благословит нас Бог, кого мне тогда
бояться?
– Ну что же, пойдем, и взгляни сама, – сказал Сослан. Не видел
Сослан, что булатные ножницы спрятала Ведуха в своем рукаве.
Взглянула Ведуха на мертвого отца, ножницами пронзила она свое
сердце и замертво упала на труп. И пришлось Сослану похоронить ее
рядом с отцом.
– Много несчастий пережил я, но такого еще не случалось со
мной, – сказал Сослан.
Да и как было не горевать ему о красавице Ведухе, которой он
столько лет добивался? Решил он охранять тело своей возлюбленной.
Три дня и три ночи сидел у ее изголовья и вдруг видит: из угла
склепа ползет змея и подползает к телу Ведухи. Схватил Сослан свой
меч и надвое разрубил змею. Хвостовая половина змеи осталась на
месте, а та половина, где голова, быстро уползала обратно в норку.
Стал Сослан ждать, что будет. И вот видит он, что змея выползла из
норы и держит в пасти волшебную бусину – бусина исполнения
желаний. Этой бусиной потерла змея то место, где разрубил ее
Сослан, и тут же срослись обе половины, и поползла змея прочь. Но
Сослан ударил ее мечом по голове и убил насмерть. Вынул он из
пасти ее бусину исполнения желаний и приложил к ране Ведухи.
Вздохнула девушка, потянулась и сказала:
– Как долго спала я!
– Долго, очень долго, – ответил ей Сослан. Вывел Сослан Ведуху
из склепа и привел ее в свой дом. И весело зажили Сослан и Ведуха,
и крепко любили они друг друга.
КАК СОСЛАН СПАС ШАТАНУ ИЗ ОЗЕРА АДА
Поехал Сослан в дальний поход, в ту сторону, откуда восходит
qnkmve. Выше земли, ниже облаков мчит Сослана конь его, силой
своей равный буре. Были некоторые из нартских юношей злы на
Сослана и, когда он уехал в поход, стали придумывать, какую бы
рану побольнее нанести сердцу Сослана, какое бы зло причинить ему.
И сговорились они так:
– Давайте бросим его мать, Шатану, в озеро Ада, живую пошлем ее
в Страну мертвых.
Пришел к Шатане один из юношей и сказал ей:
– Сегодня пятница, а жить тебе осталось до следующей пятницы.
Поэтому торопись, замаливай за эту неделю все грехи, – в следующую
пятницу мы бросим тебя живьем в озеро Ада.
Защемило тут сердце Шатаны, зарыдала она, крупными бусами
посыпались слезы из глаз ее. И стала придумывать Шатана, как
сообщить ей об этой беде сыну своему, из камня рожденному Сослану.
Находчива была Шатана. Испекла она три медовые лепешки, побежала к
реке и села на тот камень, из которого родился Сослан. И
взмолилась Шатана:
– Бог богов, мой Бог! Пришли мне такую птицу, которая донесла
бы до Сослана мое слово.
Сидит Шатана, ждет. И вот видит – коршун летит над нею.
– Эй, коршун! Великим подарком я тебя одарю, если полетишь ты
вестником тревоги в ту сторону, откуда восходит солнце, и скажешь
Сослану, что его недруги хотят живьем послать меня в Страну
мертвых. Скорей возвращайся, Сослан!
– Еще худших несчастий желаю я Сослану! – прокричал сверху
коршун в ответ Шатане. – Все ущелья и овраги завалил он тушами
убитых зверей, а все мало ему, и, когда я вылетаю полакомиться
падалью, он стреляет в меня.
Улетел коршун, а следом за ним над головой Шатаны, каркая,
тяжело пролетела ворона. И к ней обратила Шатана свою подобную
песне мольбу:
– Ворона, черная ворона! Прошу тебя, толстошеяя, полети ты
туда, откуда солнце восходит! Не впервой тебе быть вестником
несчастья. Прокаркай Сослану, что хотят нарты бросить мать его
живьем в озеро Ада. Услужи мне, и я так одарю тебя, что ты
запомнишь об этом навеки.
– Нет, не полечу я, Шатана, вестницей о твоем несчастье.
Бывало, сын твой Сослан набьет полное ущелье дичи, но даже
косточки никогда не оставит он мне, – прокаркала ворона. – Хотела
бы я тебя видеть в беде еще большей.
– Будь же ты навеки бесприютной среди птиц! –прокляла ее
Шатана.
Улетела толстошеяя ворона. Плачет в отчаянии Шатана. И тут
прилетела на плач ее тонкошеяя сорока. Села перед ней и стрекочет.
И к ней взывает Шатана:
– Ускакал сын мой в ту сторону, где восходит солнце. Донесла бы
ты до него тревожную весть, что хотят нарты бросить живьем его
мать в озеро Ада. Какой бы я сделала тебе драгоценный подарок!
– Хоть бы одним глазом посмотреть на такое горе Сослана! –
прострекотала сорока. – Или ты не помнишь, как он меня хлопнул
метлой, когда я утащила куриное яйцо из твоего курятника? Насилу я
тогда спаслась от него и в жизни никогда этого ему не забуду.
Закрыла лицо руками Шатана и заплакала горько. Вдруг услышала
она над ухом щебетание ласточки.
– Что за горе у тебя, дорогая Шатана? О чем ты льешь слезы? –
ласково спросила ласточка.
– Как же мне не плакать? – ответила Шатана. – Наши недруги
хотят в пятницу живьем бросить меня в озеро Ада. Сын же мой и
защитник Сослан находится в дальнем походе, и некому за меня
заступиться.
– Может, я могу помочь тебе? – спросила ласточка. – В жизни я
никогда не забуду, как спасла ты птенцов моих из хищной кошачьей
пасти, выкупала их в парном молоке и уложила обратно в гнездо.
– Лети туда, ласточка, откуда восходит солнце, найди там
Сослана, который на целый год уехал в поход, будь вестником
тревоги! Скажи, что недруги его хотят в пятницу бросить его мать в
озеро Ада. Пусть поторопится 6н и скорее вернется!..
– Как не согласиться мне быть вестником тревоги твоей,
прославленная Шатана! Как могу я забыть, славная Шатана, твои
благодеяния! – ответила ласточка. – Я сейчас же полечу к нему. Но
вдруг он не поверит мне?
Сняла тут быстро Шатана кольцо со своего пальца и надела его на
шею ласточке. Распростерла ласточка крылья и полетела в ту
сторону, где восходит солнце.
Куда за семь недель и семь дней доскакал на своем могучем коне-
бурегоне нарт Сослан, туда за одну ночь к восходу светлой утренней
звезды Бонварнон долетела ласточка. Под тенистым кустом, на мягкой
зеленой траве, беспечно отдыхает Сослан. И ласточка села на ветку
над его головой и запела, зазвенела на тысячи ладов:
– Эй, прославленный нарт, буйный Сослан, безмятежно лежишь ты
на мягкой зеленой траве, а любимую мать твою Шатану хотят недруги
твои бросить живой в озеро Ада. Бусами сыплются слезы ее. Как луча
солнца, ждет она твоего возвращения.
– Ласточка, ты всегда была другом людей, и я понимаю твою речь,
но чем подтвердишь ты правду своих слов?
И тут сбросила ласточка с шеи своей кольцо Шатаны. Как было не
узнать Сослану это кольцо? Одним прыжком очутился Сослан на своем
подобном буре и быстром, как облака, коне и поскакал обратно.
Много уже проскакал он и вдруг видит: изнемог бедный человек,
лежит на дороге и подняться не может.
– Эй, нарт Сослан, я тебе поручаю мою жизнь, – сказал он
Сослану, а сам даже головы не в силах поднять от земли.
И тут же спрыгнул Сослан с коня своего и, нагнувшись, спросил
бедняка:
– Что с тобой? Чего тебе нужно? Чем могу помочь я тебе?
– С голоду умираю и только от тебя жду спасения, – ответил ему
бедняк.
Торопился Сослан на помощь к матери своей, и не взял он с собой
ничего съестного. Но даже в голову ему не пришло бросить на
голодную смерть человека. Поскакал он в лес и вернулся оттуда с
тушей оленя. Развел он костер, насадил мясо на вертел и только
после этого, пожелав голодному доброго дня, хлестнул коня и
помчался своей дорогой. Проскакал он уже добрую часть пути и вдруг
видит:
летит орел и в когтях своих несет ребенка. Взял тут Сослан свой
лук и стрелу пустил в орла. Не выпуская ребенка из когтей, упал
орел в реку. Подскакал Сослан к берегу, соскочил с коня, кинулся в
реку и спас ребенка. Посадил он ребенка с собой на седло. На
околице селения встретила Сослана женщина с лицом, исцарапанным от
горя: на ее глазах утащил орел ее дитя. Отдал ей Сослан ребенка, и
поблагодарила его мать:
– Я бедная вдова, – сказал она, – и ты спас моего единственного
сына.
Торопится, скачет Сослан, погоняет он своего коня. Но как ни
торопился он, все же опоздал – уже бросили Шатану живьем в озеро
Ада. Кинулся Сослан к озеру, но не нашел он там своей матери.
Тогда вернулся он в нартское селение и наказал своих недругов.
А потом отправился Сослан в Страну мертвых, к самому Барастыру.
«Может, отдаст мне обратно мою мать», – подумал Сослан.
Подскакал он к воротам Страны мертвых и постучался. И тогда сам
Барастыр, повелитель Страны мертвых, вышел к нему. И стал у него
Сослан выпрашивать свою мать. И сказал Барастыр Сослану:
– Немало свершил ты грешных дел, нарт Сослан. Но за то, что,
торопясь на помощь к матери своей, ты не отказал голодному
человеку и спас его от смерти, и вырвал сына бедной вдовы из
когтей орла, я отдаю тебе твою мать.
Отпустил Барастыр Шатану, вернулись они в селение нартов и
стали опять жить среди них.
СОСЛАН И ТОТРАДЗ
У Алымбега было шестеро взрослых сыновей и одна-единственная
дочь. И сам Алымбег и все шестеро взрослых сыновей его нашли
смерть от руки Сослана, их кровника. В живых осталась из детей
Алымбега только единственная дочь. Жена Алымбега была беременна и
вскоре после смерти мужа родила сына. Сырдон дал этому мальчику
имя: Алымбегов сын Тотрадз назвал он его. А мальчик Тотрадз был
таков, что за день прибавлялся он в росте на пядь, а за ночь – на
четверть. Спереди был он из чистой стали, но со спины уязвим, как
любой человек.
Конечно, Сослан понимал, что если Алымбегов сын Тотрадз
возмужает, то будет ему мстить за отца и за братьев. И они вместе
с Шатаной решили с корнем вырвать род Алымбега.
– Возьми, – сказала Шатана Сослану, – да в следующую пятницу
собери народ на Площади игр и заставь глашатая прокричать:
«Сегодня пятница, а в следующую пятницу от чьего дома не выйдет
мужчина на состязание, тот поплатится близким ему человеком!» Из
дома Алымбега некому будет выйти, и ты возьмешь в невольницы его
дочь, сестру Тотрадза. А потом и с маленьким Тотрадзом как-нибудь
управишься.
Сослан так и сделал.
Услышала слова глашатая мать Тотрадза, еще не снявшая
похоронных одежд по мужу и шестерым сыновьям, присела возле
колыбели сына своего, заплакала и сказала:
– Пусть не простит тебе Бог, Сослан, того, что ты совершаешь.
Ведь известно тебе, что осиротевший дом Алымбега не может послать
мужчину на состязание. Вижу я, замыслил ты пожрать жизнь
edhmqrbemmncn и последнего моего сына.
Мальчик спал в это время, но плач матери пробудил его.
– Что с тобой, нана, о чем ты плачешь?
– Нет, я не плачу. Спи спокойно, пусть мать твоя будет жертвой
за тебя, – сказала мать сироты.
Она хотела скрыть свое горе от сына. Но мальчик не оставлял ее
в покое, и тогда она сказала ему:
– Как же мне не плакать, дитя мое! Сколько ни было у меня
сыновей до тебя, все они, да и мужественный отец твой, нашли
смерть от руки Сослана. Только ты да сестра твоя остались у меня.
Но вот задумал он и вас пожрать. Объявил, что каждый дом, от
которого в пятницу не выйдет мужчина на Площадь игр, должен отдать
ему девушку в пленницы. Некого нам послать на Площадь игр, значит,
заберет он в невольницы единственную твою сестру.
– Не бойся, мать моя, я выйду на Площадь игр состязаться с
могучими нартами и не допущу позора для нашего дома, не отдам я в
неволю сестру мою единственную.
– Если бы ты, мое солнце, был в таком возрасте, что мог бы
выходить на игры нартов, то не были бы столь печальны дни мои, –
ответила мать.
– Так не назовусь же я впредь сыном отца моего Алымбега, если
единственную сестру мою отдам в неволю! Ведь недаром же Гатагов
сын Сырдон дал мне имя Тотрадз! – воскликнул мальчик.
Заворочался он в колыбели, разорвал свивальник и уперся в
боковины. Сломалась колыбель, и во все стороны разлетелись части
ее. Одна ее боковина отскочила и ударилась о снеговой хребет, – с
того-то времени горы отделились друг от друга. Другая упала в
дальнюю степь, – с той-то поры холмами и оврагами покрылись степи.
Третья боковина упала в лесу, – с той-то поры в лесу и появились
поляны. Четвертая боковина упала в море – и острова поднялись из
глубины его.
С такой силой вскочил мальчик, что ударился головой о потолок.
Крепко, по-мужски стал на землю и сказал своей матери:
– Еще когда был в утробе, слышал я, что мой отец Алымбег всю
жизнь в походах провел. Был он, говорят, именитым мужем – так
неужели не осталось коня от него?
– Как же могло статься, чтобы не было у него коня? – ответила
ему мать.– Но перед смертью спустил он коня в подземелье и завалил
вход скалой. И корма там есть запас, и родник, откуда он пьет
воду. Но нет за ним ухода, и увяз конь по уши в навозе. Только
спереди к нему подходить нельзя.
Тотрадз снял со стены плеть отца своего Алымбега и пошел к
подземелью.
– Погоди, мое солнце,– сказала ему мать.– Тяжелой плитой
завален вход в подземелье. Двенадцать пар быков ее привезли. Не
сможешь ты сам сдвинуть эту плиту. Я позову людей тебе на помощь.
Ничего не ответил ей мальчик, подошел к двери в подземную
конюшню, оттолкнул он плиту рукоятью плети в сторону. За уши
схватил коня, вытащил его из навоза и повел к реке. Там почистил и
выкупал он коня, и стал после этого конь сверкать, словно его
почистили яичным белком.
Привел мальчик коня домой и серебряным седлом отца оседлал его.
– Не может быть, чтобы после отца не осталось оружия, – сказал
он матери.
– Пойди во внутреннюю комнату, там на стене увидишь ты оружие
отца своего. В жажде боя оно синим пламенем пылает. Там же, в
черном железном сундуке, что замкнут пружинами, найдешь ты его
кольчугу и шлем.
Быстрым шагом прошел Тотрада во внутреннюю комнату дома.
Семь дверей он миновал, а когда открыл восьмую, попал во
внутреннюю комнату и увидел: оружие отца его Алымбега сверкает на
стене.
Отомкнул мальчик черный железный сундук с пружиной, достал
оттуда кольчугу и шлем отца своего и надел их на себя. И, подвязав
отцовское оружие, вышел он к матери.
– Так вот и будет. От нашей семьи еду я на Площадь игр
состязаться с нартской молодежью, – сказал он и быстро подошел к
коню.
Взволновалась мать, боялась она, что убьет Сослан Тотрадза. Но
мальчик в полном снаряжении легко взлетел на коня, и конь заплясал
под ним.
– Взгляни-ка, нана, хорош ли я на коне? – спросил Тотрадз.–
Если я не хорош на коне, не поеду я со двора.
– Ты да не хорош, солнце мое маленькое! – ответила мать.
И захотелось ей испытать, крепко ли сидит на коне ее сын, и
сказала она ему:
– Бывало, когда отец твой отправлялся в поход, то раньше чем
выехать со двора, взбодрит он плетью коня своего, даст ему поводья
и перескочит через забор, а потом обратно во двор перескочит и,
попрощавшись со мной, отправляется в путь.
Хлестнул тут коня Тотрадз, одним махом перескочил конь через
забор. Повернул Тотрадз коня, еще раз ударил плетью, и перелетел
конь обратно во двор. Тут еще раз ударил Тотрадз коня плетью и дал
ему поводья, чтобы выехать со двора.
– Подожди, дитя мое, не торопись, – сказала ему мать. – Я хочу,
чтобы ты узнал того, кто пожрал твоих братьев и отца твоего. Когда
ты приедешь на Площадь игр, внимательно разгляди всех людей и
приметь того, кто при ходьбе вкось ставит ступни, у кого глаза не
меньше обода сита, у кого в одном глазу два зрачка, у кого борода
торчит во все стороны, как иглы ежа. Берегись этого человека, –
это он пожрал отца твоего и братьев твоих.
Поджигитовал мальчик на коне и выехал со двора. Была пятница –
день, на который назначены были игры нартов. Вся нартская молодежь
собралась на Площади игр, и только из дома Алымбега Алагата не
было мужчины на состязаниях.
Вот начала игры нартская молодежь. Чудеса одно удивительнее
другого показывали молодые нарты, но черный всадник Сослан всех
превзошел. Вдруг со стороны селения показалось черное облако, и
черные вороны взлетают над ним. Удивились нарты, никак не поймут,
что бы это могло быть.
Поглядел Сырдон зорким своим глазом и сказал:
– То, что кажется вам черным облаком,–совсем не черное облако:
это скачет к нам серый конь Алымбега Алагата, пар из его ноздрей
приняли вы за облако. То, что кажется вам черными воронами, – это
не черные вороны, а комья земли, которые из-под его четырех копыт
взлетают выше головы его.
– Конь-то скачет, мы видим, но всадника не видать, вот чему мы
удивляемся, – ответили некоторые юноши. И тогда сказал им Сырдон:
– Всадник на нем есть, а какой это всадник, вы сейчас увидите
своими глазами.
Тут еще возросло удивление нартской молодежи: какой же всадник
осмелился сесть на прославленного коня Алымбега? Да ведь этого
всадника даже из-за луки седла не видать.
А всадник уже прискакал.
– Пусть счастье сопутствует вашим играм, гордая нартская
молодежь! – громко воскликнул маленький всадник.
– Во здравии прибывай к нам, Тотрадз, сын Алымбега Алагата, –
ответил ему Сырдон, тот, кто дал ему имя.
Поехал по площади Тотрадз, оглядывая нартскую молодежь,
разыскивая того, с кем ему надо сразиться. Как только увидел он
Сослана, сразу узнал его по приметам, о которых говорила ему мать.
– Ну, Сослан, давай посостязаемся с тобой, – сказал Тотрадз. –
Я вижу, нет пары ни у тебя, ни у меня.
– Ишь ты, щенок! – ответил Сослан. – Как же мне с тобой
состязаться, когда у тебя с углов губ еще молоко матери капает!
Что мне скажут те, кто увидит, что я состязаюсь с тобой?
– Никак нельзя тебе отказаться от состязания со мной, – сказал
Тотрадз.
– Куда ты суешься, сын Алымбега? Ведь я мясом твоим накормлю
птиц, а кости твои брошу собакам, – ответил ему Сослан.
Но не отстает от него Тотрадз:
– Ну, давай-ка, давай. А что будет – посмотрим.
– Ну что ж, давай посмотрим.
И Сослан вскочил на своего коня.
Сшиблись их кони, и отброшенный в сторону конь Сослана сразу
упал на землю. Изловчился тут Тотрадз, подцепил Сослана на острие
своего копья и высоко поднял его. И нартская молодежь, увидев это,
разбежалась во все стороны. Устрашились они Тотрадза, испугались
того, что, покончив с Сосланом, он возьмется за них, и каждый
торопился уберечь свою голову.
А Тотрадз целый день, не слезая с коня, носил Сослана на острие
копья своего, ни разу не опустив его на землю.
– Ты убил моего отца и братьев, – говорил Тотрадз.– Но из моих
рук тебе не уйти. Убью я тебя! Настал вечер, и взмолился Сослан:
– Ты бы должен убить меня, но на этот раз пощади – дай мне хоть
с семьей попрощаться. Сегодня пятница, а на следующую пятницу
назначим мы наш поединок. Давай встретимся вновь в Хусдзагате
Занартском, на Холме правосудия, где в поединках решают, кто прав,
а кто виноват. Там и сразимся мы один на один. А тот, кто не
явится на поединок, пусть всю жизнь называется Гоп-Чеха15!
Дали они друг другу честное слово, и Тотрадз, опустив свое
копье, позволил Сослану ступить на землю.
– До назначенного срока даю тебе жизнь, – сказал он и, пустив
вскачь своего коня, помчался домой.
Сгорбившись и поникнув головой, вернулся Сослан в свой дом, к
Шатане, сердито опустился в кресло – затрещали и закачались все
четыре ножки кресла.
– Что с тобой, сын мой, мной не рожденный? Кто обидел тебя? Уж
не болен ли ты? – спросила его Шатана.
– Что может быть хуже того, что случилось со мной! Кто свершал
много зла, с того много спросится! Нарвался я на позор. Малолетний
сын Алымбега сегодня весь день надо мной потешался. На острие
копья своего он качал меня, не спуская на землю, и, как кусок
войлока, болтался я у него на копье. А потом говорит: «Ты наш
нарт, а то бы я тебе показал!» Что мне делать с этим юношей, раз
он уже теперь сильнее меня? Когда же вырастет он, разве оставит
меня в живых?
– А ты еще будешь с ним состязаться? –спросила его Шатана.
– Я дал слово ему, что мы встретимся в следующую пятницу в
Хусдзагате Занартском. Там, на Холме правосудия, назначен наш
поединок. Свое слово я не нарушу, и он, конечно, убьет меня.
– Ну, раз у тебя осталось столько времени, будь спокоен, я тебе
помогу. Только не сиди с опущенной головой. Надо торопиться. Пойди
на охоту и добудь волчьих шкур столько, сколько требуется, чтобы
сшить шубу, и скорее привези мне эти шкуры. Затем подымись к
Курдалагону и попроси, чтобы он изготовил тебе сто колокольчиков и
сто бубенцов. Если тебе удастся все это достать, можешь тогда
ничего не бояться.
Ушел Сослан и скоро принес Шатане только что содранные волчьи
шкуры – столько, сколько требовалось их, чтобы сшить одну шубу.
Крепкий раствор для дубления шкур тотчас Приготовила Шатана,
продубила она волчьи шкуры и сшила из них шубу.
А Сослан поднялся тем временем к Курдалагону, и по просьбе его
выковал ему Курдалагон сто колокольчиков и сто бубенцов, и все они
звенели на разные голоса. И принес их Сослан к Шатане.
Вот настал день поединка. Привязала Шатана эти сто
колокольчиков и сто бубенцов к гриве Сосланова коня, шубу из
волчьих шкур надела она на Сослана мехом вверх да еще пришила она
к меху и вплела в гриву коня множество пестрых лоскутьев и
наказала Сослану:
– Смело поезжай теперь в условленное место. Постарайся прибыть
туда раньше, чем сын Алымбега, и останови коня своего, не доезжая
холма. Я пошлю тебе в помощь только нам, женщинам, послушное
женское облачко, и оно темным своим покрывалом прикроет тебя, и ты
исчезнешь с глаз людей. Поднимется на холм сын Алымбега, но, кроме
облачка, ничего не увидит. И он крикнет тогда: «Эй, Сослан, где
ты? На сегодня условились мы. Выходи-ка, сразимся!»
Но пока он будет стоять лицом к тебе, ты ему не показывайся.
Пройдет еще немного времени, боком повернется к тебе Тотрадза, и
во второй раз крикнет он: «Эй, где ты, Сослан, клятвопреступник?
Ведь на сегодня уговорились сражаться. Выходи на поединок!» Но ты
и тут не показывайся ему. Пока будет он стоять боком к тебе, не
удастся тебе его победить. Третий раз крикнет он: «Обвиняю тебя в
нарушении клятвы, Сослан! Не вышел ты на поединок, нарушил свое
слово!» И повернет он коня своего в сторону селения. Вот тут-то ты
и действуй так быстро, как только сможешь. Безжалостен будь к
нему. Чертями вскормлен его могучий конь, но черти боятся волков,
и конь испугается волчьих шкур. Да и как не испугаться коню, когда
внезапно увидит он, что мчится на него страшный всадник, пестрыми
лоскутами изукрашенный и колокольчиками и бубенцами на разные
голоса звенящий! Будет стараться Тотрадз повернуть коня своего,
чтобы лицом к лицу сразиться с тобой, но не справится он с конем,
и когда понесет его конь прочь от тебя, ты со всей силы рази его в
спину. Невозможно сразиться с ним лицом к лицу – из чистой стали
спереди тело его, – но со спины он уязвим, как все люди.
И вот Сослан выехал на место поединка. Затаился. Прислала
Шатана женское облачко, которое и скрыло его. А вот прискакал и
Тотрадз.
– Выходи, Сослан! Будем сражаться! На сегодня назначили мы
поединок! – так крикнул Тотрадз.
Но лицом к Сослану, скрытому облачком, стоял он, и не вышел к
нему Сослан.
Подождал некоторое время Тотрадз, повернул коня, боком стал к
Сослану, скрытому облачком, и снова крикнул:
– Эй, Сослан, где ты? Ведь мы на сегодня уговорились! Выходи,
давай сражаться!
Не видать Сослана нигде. Еще немного подождал Тотраздз.
Повернул он коня своего в сторону селения и крикнул:
– Пусть на тебя падет, Сослан, нарушение клятвы! Сегодня был
день нашего поединка, но ты не сдержал свое слово. Да проживешь ты
клятвопреступником всю жизнь в бесчестье среди нартов! – так
сказал Тотрадз и направил коня своего к селению.
И тут, подобно коршуну, взмывающему из чащи, выскочил Сослан из-
под облачного покрывала и крикнул Тотрадзу:
– Здесь я и слова своего не нарушил! Подожди меня! Внезапно
было появление Сослана, но все же успел сын Алымбегов повернуть
коня навстречу ему. И увидел конь лохматые волчьи шкуры и пестрые
лоскуты, услышал, как сто колокольчиков и сто бубенцов на разные
голоса зазвенели, – как тут было не испугаться ему? Понес он
всадника обратно к селению.
– Да принесут тебя в жертву мертвецам! – крикнул Тотрадз своему
коню. – Ведь из-за тебя я погибну!
Краем глаза глянул через плечо Тотрадз и увидел
клятвопреступника Сослана. И как ни боролся с конем Тотрадз, не
мог он остановить его. Изо всей силы натянул Тотрадз поводья, и
порвались они. Схватил он коня за гриву и вырвал ее. Ухватил он
коня за уши, и вместе с кожей по самую луку седла оторвал он уши.
Нет, не может Тотрадз повернуть коня лицом к Сослану, и слышит он,
что уже настигает его торжествующий Сослан.
– Э! – в горе воскликнул Тотрадз, обращаясь к коню своему. –
Остаться бы тебе без кормильца! Ведь если я не боюсь врага своего,
так ты-то чего испугался?
Дотянулся Тотрадз до нижней челюсти коня, схватился за нее, но
все же не смог повернуть взбесившегося коня, хоть вывернул он
челюсть коня и вплоть до нагрудника оторвал ее. Но тут же одна за
другой полетели стрелы Сослана. Кровавыми ранами и глубокими
царапинами покрылась спина Тотрадза.
Нагнал Сослан Тотрадза и страшный удар копьем меж лопаток нанес
ему. На землю ничком упал Тотрадз с коня, и тут же отлетел его дух
от тела. Так убил маленького Тотрадза нарт Сослан.
А Сослан, пустив коня своего иноходью, веселый вернулся домой.
Как было не беспокоиться матери Тотрадза о судьбе своего
маленького сына? Позвала она двух юношей и сказала им:
– Сегодня у Хусдзагата Занартского, на Холме правосудия, должен
был с нартом Сосланом встретиться мой сын Тотрадз. Проведайте-ка
его.
Пошли двое юношей к Хусдзагату Занартскому. Сослан, возвращаясь
домой, издали увидел их. Закутал он голову башлыком, чтобы его не
узнали. И юноши его не узнали.
– Куда спешите, юноши? – спросил их Сослан.
– Сегодня Алымбегов сын Тотрадз поехал на Холм правосудия
биться с Сосланом. Мать Тотрадза послала нас узнать, кто из них
убит.
– Напрасно беспокоится она, – ответил им Сослан. – Весело
гарцуя на своем коне по широкой степи, уехал с места поединка
Алымбегов сын, оставив труп Сослана на съедение волкам, он там вон
лежит.
– Пусть продлится жизнь твоя! Не будь тебя, пришлось бы нам
понапрасну утруждать себя.
Вернулись юноши обратно к матери Тотрадза и сказали ей:
– За радостную весть нам следует подарок от тебя. Сын твой
Тотрадз убил Сослана.
Круглый стол поставила перед ними старуха, жирным мясом она их
угощала, хмельные напитки, как воду, наливала она им.
Весело угощаются юноши, но все не может успокоиться материнское
сердце. Села она с ними и выше их, как полагается старшей, и
спросила:
– Вы сами видели Тотрадза? Или кто-нибудь другой сказал вам об
этом?
– Стыдно было бы нам солгать, – ответили юноши, – самого
Тотрадза мы не видели. Обо всем этом рассказал нам встречный
всадник.
– А что это был за всадник? Может, кто из вас запомнил его?
– Я внимательно разглядел его, – ответил один юноша, – и
удивлялся очень: хотя голова у него была закутана башлыком, но
увидел я два зрачка у него в одном глазу.
Тут стала царапать себе щеки мать Тотрадза, и стала бить себя
ладонями по коленям, и, рыдая, кричала:
– Так это же Сослан был, сам Сослан! Из божьих созданий ни у
одного нет в одном глазу двух зрачков, кроме Сослана. Идите,
торопитесь на место их поединка! Если сын мой сражен ударом в
грудь, то принесите его ко мне, чтобы насытилась я плачем над ним,
и похороним мы его на родовом нашем кладбище. А если же в спину
нанесен ему смертельный удар, то на свалку выкиньте его, –
недостоин он, чтобы с почетом хоронили его на кладбище. Не место
там трусу, сраженному во время бегства!
Нашли юноши тело Тотрадза, но не в родной дом, а прямо на
свалку понесли его. По дороге им встретился Сырдон.
– Куда вы несете его? – спросил он их.
– На свалку несем, он убит был во время бегства, – ответили
юноши.
– Надо бы поглядеть на коня его: не по вине ли коня нашел он
смерть? Не верится мне, чтобы он сам бежал. Не такой крови
отпрыском был он.
На место поединка вернулись они и внимательно рассмотрели труп
коня. А потом пошли к матери и рассказали ей, какой был конь:
поводья оборваны, грива вырвана, уши по самую луку седла содраны
вместе с кожей, челюсть вывернута и рот до самого нагрудника
разодран.
– Значит, конь испугался, а сын мой умер храбро, – сказала
мать.
Понесли тогда Тотрадза на кладбище и похоронили его рядом с его
родичами. Целый год устраивала по нем поминки безутешная мать.
И обильные слезы матери, как родник, сочились в могилу, размыли
они землю, и солнечный луч проник в глубь могилы и осветил
маленького Тотрадза, сына Алымбега.
* * *
Обманул Сослан Тотрадза. Лишь с помощью обмана удалось ему
убить его. Потому на том свете возобновится их поединок. Снова
сойдутся Тотрадз, сын Алымбега Алагата, и булатный Сослан
Ахсартаггата, и снова будут они биться. Толпами будут собираться
мертвые, чтобы поглядеть на этот невиданный бой. И если живые
устроили в память мертвеца своего состязания в стрельбе и на
высоких жердях поставили мишень, то мертвец будет с этой вышки
смотреть на бой. Если живые в память мертвеца своего поставили
надгробный памятник, то мертвец взберется на свой памятник, и
виден будет ему небывалый поединок.
А в чью память были скачки устроены, тот, сидя на коне, будет
смотреть на этот бой.
СОСЛАН В СТРАНЕ МЕРТВЫХ
Как-то вечером сидел Сослан на нихасе. Вдруг видит он: весь
сгорбившись и опустив голову, возвращается с охоты старый Урызмаг.
– Что за беда у тебя, Урызмаг? –спросил Сослан. И ответил ему
Урызмаг:
– Много чего пришлось мне видеть за свою долгую жизнь, но
такого дива, как сегодня, никогда не случалось со мной. Охотился я
в камышах. Вдруг гляжу, точно солнце засияло среди камышей, и
увидел я на поляне лань. Шерсть у нее из чистого золота. На полет
стрелы приблизился я к ней, прицелился и только хотел пустить
стрелу, как вдруг рассыпались все мои стрелы и исчезли куда-то, –
ни одной не осталось в колчане. Выхватил я свой меч, но выскочил
меч мой из рук, и – один, верно, Бог знает, куда он исчез. Лань
мгновенно умчалась. Погнался я за ней, но она словно сквозь землю
провалилась.
В эту ночь никак не мог заснуть Сослан. В тот ранний час, когда
отделяется день от ночи, накинул он на плечи бурку, взял лук и
колчан, привесил свой меч – и вот идет он уже в тех камышах, в
которых встретил Урызмаг золотую лань. И только солнце взошло и
первые лучи его проникли сквозь камыши, в их свете увидал Сослан,
как навстречу ему идет эта лань, пощипывая траву. Солнечные лучи,
отскакивая от золотой ее шерсти, казались тоньше самых тонких
иголочек и кололи Сослану глаза: до того они были ярки.
– Если бы попал мне в руки этот зверь, не было бы славнее меня
среди нартов, – тихо сказал себе Сослан.
Крадучись, от травинки к травинке, стал Сослан подползать к
лани. Вот на полет стрелы приблизился он к ней, приложил стрелу к
луку. И только хотел он пустить стрелу, как вдруг исчезла его
стрела. Схватился Сослан за колчан свой – ни одной стрелы не
осталось там. Но даже с места не сдвинулась лань.
«Неужто опозориться мне?»– подумал Сослан и, выхватив свой меч,
одним прыжком очутился возле лани.
Но лань опередила его, вскочила и направила свой бег в сторону
Черной горы. «Нет, не уйдешь ты от меня!»–подумал Сослан и
устремился за ней.
Взбежала лань на Черную гору и скрылась в глубокой пещере.
Не знал Сослан, что под видом лани преследовал он дочь Солнца
Ацырухс, которую оберегали семь уаигов. Гонясь за ланью, бежал
Сослан по пещере и вдруг увидел перед собой семиярусный замок.
Открыта дверь нижнего яруса. Вошел Сослан и видит: попал он в
покой для гостей. Сел Сослан на скамью. На стене над головой его
висел многострунный фандыр, искусно вырезанный из березового
нароста. Снял его Сослан со стены и заиграл чудесную песню. Так
играл он, что на звуки его фандыра слетелись птицы и сбежались
звери. Закачались в лад песне высокие стены замка, и горы стали
подпевать Сослану. И вдруг вбежали в покой два маленьких мальчика.
Сослан, продолжая играть на фандыре, сказал им:
– Я нарт Сослан, тот самый, что не может жить без пиров или без
войны.
Убежали мальчики. Поднялись они на самый верхний, седьмой ярус,
где жили семь уаигов. И сказали уаигам мальчики:
– Чудесный гость посетил нас. Он в покое, для гостей
отведенном, играет на фандыре. Когда вошли мы, он сказал нам: «Я
нарт Сослан, тот самый, что не может жить без пиров или без
войны».
И сказали тогда уаиги мальчикам:
– Бегите к Сослану и скажите ему: «Если тебе нужен пир, мы
пошлем к тебе мать, если же тебе нужна война, мы пошлем к тебе
отца».
Прибежали мальчики к Сослану и передали ему слова уаигов.
– Для чего мне сейчас пир? – сказал Сослан.– Если есть война,
то дайте мне войну.
И когда прибежали мальчики к уаигам и передали им ответ
Сослана, спустились уаиги из замка и стали на Черном камне
оттачивать свои ножи – те ножи, которые были у них в руках, когда
вышли они из утробы матери.
Стоял во дворе жертвенный стол – на нем приносили в жертву
животных. Выволокли уаиги Сослана к этому столу, разложили его на
нем и стали рубить его своими ножами, крича при этом:
– Так вот та собака, собакой рожденная, которая не дает
спокойно пастись любимой нашей лани!
И яростно рубили они его своими ножами. Но ни единой царапины
не оставляли их ножи на булатном теле Сослана. Увидели уаиги, что
только тупятся ножи их, а Сослан по-прежнему невредим, и тогда
освободили они Сослана и сказали ему:
– Пусть питомица наша, дочь Солнца Ацырухс, скажет нам, что
сделать с тобой.
Пришли уаиги к дочери Солнца и сказали ей:
– Необычный гость посетил нас. Называет он себя нартом
Сосланом. Мы хотели принести его в жертву, но наши ножи не берут
его.
Услышала дочь Солнца имя Сослана и сказала:
– Если это Сослан, то он суженый мой.
– А как узнать нам, вправду ли это Сослан или нет?
– У Сослана на спине нарисованы луна и солнце. Пошли уаиги в
покой для гостей, раздели Сослана и увидели на спине его луну и
солнце. Когда узнала об этом Ацырухс, сказала она своим
воспитателям уаигам:
– Пойдите к нему, и будьте с ним ласковы, и договоритесь с ним
о выкупе, достойном меня. Нарты – люди щедрые. Постарайтесь взять
с него побольше скота.
Опять пришли уаиги к Сослану. Ласково похлопали они его по
плечу – ты, мол, зять наш, – и каждый сказал ему доброе слово.
Потом повели они его к Ацырухс и показали ему невесту. И только
после этого пригласили они жениха в свои покои, сели в ряд на
скамью и повели с ним разговор о выкупе.
– Выкуп твой за невесту будет такой, – сказали уаиги Сослану, –
построишь ты нам на берегу моря замок весь из черного железа, и на
четырех углах этого замка пусть растет по листу с дерева Аза. И
еще пригони нам три сотни зверей, и чтобы в первой сотне были
олени, в другой сотне – туры, а в последней сотне – другие звери.
Не стал возражать Сослан, услышав о подобном выкупе, но как
было не опечалиться ему? Встал он со своего места, простился с
уаигами, и, низко опустив голову и подняв плечи, вернулся он к
своему очагу. И, вернувшись, так сказал он Шатане:
– Под защитой семи уаигов растет дочь Солнца Ацырухс.
Согласилась она выйти за меня замуж, но тяжелый выкуп потребовали
у меня уаиги за невесту16.
Потребовали они, чтобы выстроил я на берегу моря черный железный
замок, и чтобы на каждом из четырех его углов выросло по листу с
дерева Аза, и чтобы три сотни диких зверей пригнал я им. И в одной
сотне были бы одни олени, а во второй – только туры, а в третьей –
всякие другие звери. Выкупа мне такого не собрать. Но нет сил у
меня отказаться от красавицы-Ацырухс!
– Сядь-ка рядом со мной, – сказала Шатана, – да послушай, что я
скажу. Большой выкуп берут с тебя, но если поступишь ты так, как я
скажу, то сможешь собрать его. Черный железный замок построить
легко. Когда возьмешь ты мое чудесное кольцо, пойдешь с ним на
берег моря, только очертишь ты этим кольцом широкий круг, как
сразу воздвигнется в этом кругу черный железный замок. Три сотни
зверей тоже собрать нетрудно. Я попрошу для тебя у Афсати свирель,
ты в этом замке заиграешь на свирели – и звери сами придут во двор
замка. Труднее всего добыть листья с дерева Аза, потому что не
растут они в этом мире. Это дерево из Страны мертвых. И только
властелин Страны мертвых Барастыр может дать их тебе. Вот если бы
умершая жена твоя Ведуха замолвила за тебя слово Барастыру, тогда,
пожалуй, дал бы он тебе эти листья.
– Тогда прощай, мать моя, – тут же сказал Сослан, – отправляюсь
я в Страну мертвых.
И ни слова не успела Шатана ответить ему, как вскочил он на
своего упругокопытого коня и уехал.
«А ведь этот сумасброд, чего доброго, правда, отправится в
Страну мертвых», – подумала Шатана.
Разожгла тут Шатана очаг и приготовила много обильной еды на
поминки своим покойникам...
Едет Сослан, едет, – кто знает, сколько он ехал! Но вот доехал
он до железных ворот, что вели в Страну мертвых.
– Аминон, открой мне ворота! – крикнул Сослан привратнику.
– Когда умрешь ты, сами откроются перед тобой эти ворота, –
ответил ему Аминон. – Не может живой войти в Страну мертвых, и не
властен я открыть тебе эти ворота.
– Я знать ни о чем не хочу! Открывай скорее ворота! – крикнул
ему Сослан.
Видит Сослан, не открывает ему добром привратник ворота. Изо
всей силы рванул он их и въехал в Страну мертвых. Но только
миновал он ворота, множество людей в полном вооружении бросились к
нему навстречу.
– Да настигнет тебя черный день, Сослан! Мы давно ищем тебя, и
теперь тебе уже не спрятаться от нас! – угрожая, кричали они и,
замахиваясь оружием, бросались на него.
Но чудо: никто из них не может ни ударить его, ни схватить, ни
коснуться его. И дивясь этому и раздумывая, что бы это могло
значить, продолжал он свой путь.
Велика Страна мертвых. Долго ехал он по горам и равнинам,
переезжал через озера и реки, и вот въехал он на широкую равнину.
Всюду на ней стоят столбы и деревья, на которых – кто за ноги, кто
за руки, кто за язык, а кто за шею – повешены люди, и под каждым
разложен костер – раскаленные булыжные камни горят неугасимо.
– О Сослан, освободи нас! Избавь нас от мук, Сослан! – вдруг
закричали все повешенные, увидев Сослана, Как будто не слыша их,
продолжал свой путь Сослан. Только он подивился этому диву – и вот
перед ним другое:
большое озеро видит Сослан, и все оно кишит змеями, лягушками и
другими гадами, и среди всей этой нечисти плавают в озере люди, то
выныривают на поверхность, то вновь исчезают под водой.
– Эй, Сослан, помоги нам! Будь защитником нашим! Спаси нас! –
закричали, увидев его, эти несчастные.
Дивясь и сочувствуя, ничего не ответил Сослан.
И опять перед ним широкая равнина. Богатые хлеба колышутся на
ней. Но никогда не видел Сослан, чтоб рядом колосились все виды
злаков. И здесь же тучные стада пасутся в густой траве, и хищные
звери пробегают меж стад. Но не трогают они скота, и скот не
боится их.
Большая спокойная река протекала по той равнине, и на берегу
той реки множество девушек, обняв друг друга, вели торжественный
симд – нартскую пляску.
Множество обильных яств расставлено на зеленой траве, но никто
не прикасается к ним.
Увидели девушки Сослана и обрадовались ему.
– Сослан! Сослан! Земные духи или небесные привели тебя к нам?
Конечно, не игра счастья, а только мужество твое привело тебя
сюда, иначе как бы вошел ты в Страну мертвых без шубы, в которую
облекают умерших?–обступив Сослана, говорили девушки.
– Накормили бы вы меня. Я хочу есть, – сказал им Сослан.
– Спляши сначала с нами, и тогда мы покормим тебя, – ответили
девушки.
Что же, слез с коня Сослан, выбрал самую красивую девушку. И
так как был Сослан неистов во всем, загорелась кровь его, и крепко
сжал он руку этой девушки, но не получил никакого ответа. Еще
крепче сжал он ее руку, и тут вдруг вырвалась она, с неожиданной
силой схватила Сослана за руку, швырнула его, и очутился он на
самой середине этой широкой реки. Трудно плыть Сослану в тяжелых
доспехах, тянут они его вниз, захлебывается Сослан, исчезает под
водой.
– Простите меня, девушки! Ошибся я, вижу, что ошибся! – крикнул
Сослан.
– Нужно простить его! – сказала та девушка, которую обидел
Сослан. Вошла в воду, подала ему руку, помогла выйти на берег и
так сказала Сослану:
– То, что позволено людям на земле, не позволено здесь.
– Ну что ж, – сказал Сослан, – теперь накормите меня, а то
голоден я.
– Оставайся здесь с нами, не стремись больше в мир живых, и так
же, как мы насыщаемся одним лишь видом еды, так же и ты будешь
сыт, глядя на яства, – есть тебе не захочется, – сказала ему
девушка.
– Не хочу я жить в такой стране, где не обязательна еда, –
сказал Сослан девушкам и погнал дальше своего коня.
Едет он дальше, и вот перед ним новое диво. На обледенелом
утесе неподвижно сидят покрытые льдом старики. И бритвы, изо льда
выточенные, сами бреют им бороды, с корнем вырывая волосы, а
полбороды оставляя. Подивился Сослан и проехал мимо.
Недалеко отъехал он, как поднялся перед ним весь вы кованный из
серебра красивый замок. В большие открытые окна этого замка видно,
что сидят там на золотых скамьях почтенные старые люди,
расставлено перед ними обильное угощение, и напитки пенятся в
чашах. Изобильна еда на столах, но ни к чему не прикасаются
старцы.
Поскакал Сослан дальше, и видит он – тащится на высокую гору
старик. За спиной у него корзина, в которой навалены тяжелые
камни. Но нет дна у этой корзины, высыпаются из нее камни, снова
укладывает их старик в корзину, снова высыпаются они, и нет конца
этой работе.
Удивился Сослан, поскакал дальше, и вот перед ним зеленый луг.
Вол пасется на этом лугу. Трава на лугу по пояс, но не ест вол эту
траву, жадно жует он бороду какого-то старика, и мучается старик.
«Вот это уж диво так диво! – подумал Сослан. – Чтобы вол, когда
вокруг него столько свежей травы, жевал бы сухую, жесткую бороду?»
И не успел он еще подумать над этим дивом, а перед ним уже
новое.
Река перед ним, и на ней остров. С берега на остров мост
перекинут, и не шире он, чем острие ножа. А на острове том сидит в
яичной скорлупе голый старик.
Едет Сослан дальше своей дорогой.
На дороге лежит мерзлый труп коня, и по обе стороны безмолвно
сидят женщина и мужчина.
«Что это еще такое?»–подумал Сослан, но ничего не спросил он у
сидящих и поскакал дальше.
И вот видит Сослан: лежат рядом муж и жена, под ними большая
воловья шкура, накрыты они такой же шкурой, но никак не могут они
уместиться – тянут, отнимают шкуру друг у друга.
И только миновал Сослан это диво, как перед ним уже новое.
Тоже лежат перед ним муж и жена. Заячья шкурка подостлана под
ними, заячьей шкуркой накрыты они, а видно, что им тепло и
просторно.
А тут же, неподалеку, новое диво.
Снова видит Сослан женщину и мужчину. Женщина ладони горстью
сложила, а мужчина ей в ладони пламя изо рта изрыгает.
Проехал Сослан дальше, и тут ахнул он от изумления.
Перед ним гора, прорезанная глубокими трещинами, и ползает по
этой горе женщина. Толстой иглой зашивает она трещины на горе;
устала, видно, бедняжка, потом обливается, а покоя не знает.
Пожалел Сослан ее, подивился и поехал дальше.
Видит – трудится еще одна женщина, делает она сыр в большой
деревянной кадке. Молоком полна эта кадка. Должен бы уже
получиться большой круг сыра, но вот вынула женщина только что
сделанный сыр из кадки, и еле видно его на ладони, не больше он
зерна просяного.
А неподалеку другая женщина, и тоже делает она сыр:
зачерпнет ложку молока, и получается у нее сыр величиной не
меньше горы.
Раздумывая над тем, что видел, проехал Сослан мимо. И вот перед
ним еще одна женщина. Распростерта она на земле, лицом вверх, и с
бешеной силой, но вхолостую вертятся на ее груди жернова.
«Удивительнее этого я ничего не встречал»,– сказал себе Сослан
и тут же неподалеку увидел другую женщину. Вертятся на груди ее
такие же жернова, и в порошок размалывают они куски черного камня.
Едет Сослан дальше и видит все новые и новые дива.
Вот женщина грудью своей ящериц кормит.
«А эта в чем провинилась?» – подумал Сослан.
И только подумал, как снова перед ним другая женщина.
Громадные куски сукна и кумача вылезают из ее ноздрей, а правая
рука горит пламенем неугасимым.
«А это еще что за диво? В чем провинилась эта несчастная?» –
подумал Сослан.
Едет Сослан дальше – вот перед ним склеп. Сидит в том склепе
голый малютка, в чем мать родила. Сукровица сочится из ноздрей
мальчика, и кровь течет из его горла. Пожалел Сослан мальчика, но
чем мог он помочь ему? И поскакал дальше.
Раскинулась перед ним поляна. На этой поляне играют и резвятся
разного возраста дети, но грустно было смотреть на них Сослану –
так неладно были они одеты. Одни босые, а чувяки за пояс засунуты,
другие без поясов, пояса их висят на шее, третьи без шапок, шапки
засунуты за пазуху. Обрадовались они, увидев Сослана, бросились к
нему, и кто называл его отцом, а кто – матерью. Пожалел их Сослан,
слез с коня, каждого обласкал и на каждом поправил одежду. И когда
сел он на коня и отправился дальше, дети вслед кричали ему:
– Да будет у тебя прямая дорога. Сослан! Пусть во всем тебе
будет удача и пусть благополучно завершится то дело, за которым ты
приехал сюда!
И долго слышал Сослан, как кричали они ему вслед и благодарили
его.
Едет Сослан и видит перед собой раскрытые ворота. Въехал он в
эти ворота, а за воротами лежит сука, и видно, что скоро ей время
ощениться. Крепко спит сука, но из чрева ее вдруг залаяли на
Сослана щенята.
Немало дивился Сослан этому чуду и вдруг видит – на краю обрыва
насыпана куча проса. Возле нее спорят друг с другом мешок и
переметная сума. Мешок говорит: «Я вмещаю больше, чем ты». И
отвечает ему сума: «Нет, я вмещаю больше тебя». Тогда мешок
зачерпывает проса, наполняется им доверху и высыпает это просо в
переметную суму. Но даже до половины не наполняется сума. А потом
переметная сума набирает проса, высыпает в мешок это просо –
переполняется мешок, и через край сыплется просо.
Не понял Сослан, что должен значить этот спор, и поехал дальше.
Растут среди равнины три молодых дерева с гладкими, точно
обточенными стволами. И два чувяка – один из воловьей кожи, а
другой из сафьяна – наперегонки лезут по дереву. Но вот
соскользнул чувяк из сафьяна и остался внизу, а чувяк из воловьей
кожи дополз до верхушки дерева.
«Что это еще за невидаль? – подумал Сослан. – Да разве может
такое быть, чтобы чувяк из воловьей кожи взял верх над сафьяновым
чувяком!»
Едет он дальше и видит: через всю равнину, до самых гор,
протянута веревка, и так она толста, что ни поднять ее, ни
перескочить невозможно. Но тут вдруг свернулась веревка и далеко в
qrnpnms укатилась. Только отъехал Сослан дальше, снова протянута с
гор на равнину веревка, и вдруг смоталась и укатилась в горы.
Подивился Сослан и поехал дальше. Вдруг видит: у подножия горы
бьют родники. Кишмя кишат они рыбой, и прыгает рыба из одного
родника в другой и там резвится, и ни одна рыба другой не мешает.
Чудом показалось это Сослану.
И вот перед ним высокий курган, горят на нем костры, кипят,
бурлят три чана, но горят в кострах не сучья древесные, а рога
оленьи. Два крайних чана кидают друг другу куски мяса – жирные
ляжки и ноги кипят и бурлят вовсю, – а среднему чану и капли супа
не достается, сухой шипит и чадит он.
«Что бы это значило? – подумал Сослан. – Крайние чаны друг
другу мясо кидают, почему же среднему ничего не перепадает?»
Только отъехал Сослан – опять перед ним чудо: у края дороги в
жестокую схватку вступили женский платок и мужская папаха. То
платок одолевает папаху, то папаха возьмет верх над платком. Долго
ждал Сослан: кто же из них кого одолеет? А потом вдруг стали они
перед ним на дороге рядком – платок и папаха.
«Что бы это могло быть? На счастье мне или на горе?» –
раздумывает Сослан и едет дальше.
Вот перед ним родник. Устал Сослан, и, чтобы немного отдохнуть,
прилег он возле родника на зеленой траве и заснул. Недолго проспал
он и, проснувшись, видит: сам он спит на зеленой траве, а другой
берег родника покрыт белым снегом. Подивился этому Сослан и
отправился в путь.
И вдруг видит он: растут три прямые лозины, пригодные, чтоб
изготовить из них ручку плети. Только Сослан, выбрав одну из
лозин, пригнул, чтобы срезать ее, две другие наклонились, и каждая
просит: «Не ее, а меня срежь, не ее, а меня...»
Подивился Сослан и проехал мимо.
Видит он – валяется на дороге переметная сума.
«Эта сума мне пригодится», – подумал Сослан и захотел поднять
ее ручкой плети, но переломилась ручка плети, и не смог Сослан
поднять суму.
«Что это сталось со мной? – подумал Сослан. – Обычно на всем
скаку я схватываю и поднимаю всадника, а эту суму даже с места не
сдвинул!»
Спрыгнул он с коня, схватился рукой за суму, но не может
поднять ее. Схватился он за нее обеими руками, понатужился, по
колено увяз в землю, а суму так и не поднял. От удивления
остановились глаза Сослана. В безмолвии и неподвижности постоял
он, потом вытащил ноги из земли, оставил суму на дороге и поехал
дальше.
Валяется на дороге пестрый клубок ниток. «Пригодятся мне нитки
в пути», – сказал себе Сослан, слез с коня, схватился за конец
нитки и стал мотать нитку на руку. Сколько ни мотает Сослан, а
клубок не уменьшается. Бросил он клубок и поехал дальше.
Только проехал Сослан немного – опять перед ним клубок ниток.
Катится клубок, разматывается, а нитки снова наматываются на него,
и не может клубок размотаться.
«Что бы могло значить это новое чудо?»–подумал Сослан и поехал
дальше.
Вдруг третий клубок – клубок суровых ниток – выкатился под ноги
его коня. Погнал Сослан коня, обогнал клубок и оглянулся–видит:
клубок бьет его коня по задним ногам. Ускорил Сослан бег коня,
отстал клубок. Встревожился тут Сослан. «Уж не настигнет ли меня
беда какая?»– подумал он. И только подумал–вдруг видит: в почетных
креслах сидят старики, предки нартов. Перед ними столы, много на
них всякой еды и напитков поставлено, и тут же, с краю столов,
лежат дохлая кошка и дохлая собака. Смотрят старые нарты на
обильную еду, но не прикасаются к ней. Как тут было не обидеться
Сослану? «Кто же это так угостил наших стариков плохим и
хорошим?»–подумал Сослан.
И вот он доехал до места, где предназначено быть любимой жене
его Ведухе. И вот чудеса: перед ним любимая Ведуха, но нет головы
на ее плечах. Соскочил Сослан с коня, горько заплакал. Окружили
его мертвецы.
– Где же голова жены моей? – роняя горькие слезы, спрашивает
Сослан. – Я ведь всю Страну мертвых проехал, только чтобы повидать
ее.
– Не печалься, – ответили ему мертвецы, – скоро и голова ее
будет здесь.
И верно, прошло немного времени, и голова Ведухи очутилась на
ее плечах и срослась с телом.
– Что с тобой, мой милый? Почему так красны твои глаза, о чем
плакал ты? – обратилась к нему Ведуха.
– Да как же мне не плакать? – ответил Сослан. – Когда я приехал
сюда и увидел, что на теле твоем нет головы, не мог я сдержать
слез своих.
Радостна была встреча Сослана и Ведухи. И спросила Ведуха мужа
своего Сослана:
– Нет дороги живым в Страну мертвых, так какие духи, земные или
небесные, принесли тебя сюда живым, в доспехах? И сказал еи
Сослан:
– Дочь Солнца Ацырухс, семи уаигов питомица, согласилась стать
моей женой. Но потребовали от меня уаиги трудного выкупа: должен я
пригнать им три сотни зверей, построить замок из черного железа, и
чтобы на каждом углу этого замка росли листья дерева Аза.
Выстроить замок и пригнать три сотни зверей–это в моих силах, но
Аза-дерево растет только в Стране мертвых. Вот и приехал я к тебе,
чтобы попросила ты для меня эти листья у Барастыра, повелителя
Страны мертвых.
– Я сделаю для тебя то, что ты просишь, – ответила ему Ведуха.
– Ну, а ты расскажи мне что-нибудь новое о чудесах земного мира.
– Какие у нас чудеса, Ведуха! Все чудеса у вас, в Стране
мертвых.
– Так какие же ты чудеса видел в Стране мертвых? – спросила его
Ведуха.
И начал Сослан рассказывать ей все сначала: как спорил с
Аминоном и силой сорвал ворота, как кинулись на него вооруженные
люди, грозили ему, бросались на него, наносили ему удары, но не
чувствовал он этих ударов.
– Нет в этом никакого дива, – ответила Ведуха. – Тебя встретили
враги твои, смерть от руки твоей нашедшие. Пока ты живой, они не
могут причинить тебе зла. Но после смерти твоей они будут тебя
беспокоить.
– Видел я широкую равнину, – рассказывает Сослан Ведухе, – и
много людей повешено там на столбах и деревьях. Кто повешен за
руку, кто за ногу, кто за язык, кто за шею. Под каждым из них
пылает костер, и горят в тех кострах громадные камни. «Эй, Сослан,
избавь нас от мучений!» – просили они. Но что я мог им ответить?
Кто это наказал их так жестоко?
– Они сами себя наказали, – ответила Ведуха. – Много плохого
сделали они в Стране живых, а теперь в Стране мертвых мучениями
оплачивают свои плохие дела. Кто повешен за ногу, тот праздно
шатался, те, что повешены за руку, не могли удержаться, чтобы не
украсть чужое добро, а за язык повешены клеветники и те, что не
умели держать язык за зубами. А кто повешен за плечо, тот при
жизни был вешателем.
– Поехал я дальше – и вижу озеро, наполненное лягушками, змеями
и всякими мерзкими гадами. И множество людей плавает здесь между
гадами – то выныривают они, то вновь погружаются в воду. Просили
они меня, чтобы я спас их. Я же ответил им, что бессилен в Стране
мертвых. Что же они сделали, бедняжки?
– Ты видел озеро Ада. Те, кто при жизни крали и обманом
присваивали чужое, теперь, по обычаю Страны мертвых, несут
наказание в озере Ада,– сказала Ведуха.
– Поехал я дальше и снова увидел широкую равнину. Густыми
хлебами была покрыта эта равнина, и много разных злаков колосилось
на ней. И еще чудеса: хищные звери ходят там рядом с домашним
скотом и не трогают его. Большая река течет по этой равнине.
Множество девушек пляшут симд, и всяческие кушанья и напитки стоят
на берегу. Я сказал им, что голоден, но они ответили мне, что если
не буду я стремиться обратно в земной мир, то тогда буду я сыт
одним только видом еды. Я ответил им, что не по душе мне страна, в
которой насыщаются, только глядя на еду. Что это было за чудо?
– Ты посетил равнину Рая, – ответила ему Ведуха. – А девушки
эти умерли, еще не выйдя замуж. Кушанья же, которые стояли на
берегу, – это то, что посвящено им их родными. И, по обычаю Страны
мертвых, они сыты одним лишь видом этих даров.
– Поехал я дальше, и вот передо мной новое чудо: сидят старики,
совсем обледенели они, и ледяные бритвы бреют их бороды, то с
корнем вырывая волосы, то оставляя пучки волос на лице.
– Это те, кого народ выбирал судьями, считая их праведниками.
Но неправедно они судили, всегда брали сторону богатых и за взятку
или по знакомству помогали им. Теперь, по закону Страны мертвых,
платят они за свои грехи.
– Поехал я дальше, – рассказывает Сослан, – вижу серебряный
замок. Почтенные старые люди сидят там на золотых скамьях, перед
ними на блюдах лежит много обильной вкусной еды, пенятся в чашах
напитки, но никто ко всему этому не прикасается.
И ответила Ведуха Сослану:
– Эти люди во время земной своей жизни ни у кого не крали,
любили бедных и помогали им. За это награждены они здесь
Барастыром. А не прикасаются они к яствам потому, что, по закону
Страны мертвых, одним лишь видом яств сыты они.
– Поехал я дальше – и вижу: тащится в гору старик, и несет он
на горбу своем в корзине без дна песок и камни. Высыпаются песок и
камни, он их собирает снова, и опять высыпаются они. За что
суждена ему эта бесконечная работа?
– Этот человек в земной своей жизни, где мог, отрезал лишнее от
земли соседа и у каждого бедняка норовил украсть лоскуток земли,
чтобы составить себе богатство. Вот теперь и расплачивается он за
это.
– Дальше поехал я – и вижу новое диво: стоит вол в высокой, по
пояс траве, но не ест он траву, а жадно жует бороду старика. Ну
как не удивляться тому, что вол вместо зеленой травы жует сухие
седые волосы?
– И этому не надо удивляться, – сказала Ведуха. – При жизни
своей этот старик, когда ему случалось в рабочую пору брать в
супрягу чужого вола, давал своему волу свежую траву, а чужому –
объедки. За это теперь и принимает он страдания от вола.
– Дальше поехал я, вижу: с берега мост переброшен на остров.
Острию ножа подобен тот мост. Сидит на острове старик в яичной
скорлупе.
– Всю свою жизнь нелюдимом прожил старик этот на земле. Ни в
будни, ни в праздники не звал он к себе гостей, вот и приходится
ему теперь в Стране мертвых проводить в одиночестве долгие дни.
– Поехал я дальше, – говорит Сослан, – и вижу: лежит на дороге
замерзший труп коня. Сидят около него мужчина и женщина.
– Эти люди при жизни были скупцами. То, что добыли они своими
трудами, напрасно пропадало у них, даже для себя жалели они свое
добро. Вот и приходится им в Стране мертвых насыщаться видом
мерзлой конины, – сказала Ведуха.
– Поехал я дальше – и вижу: лежат рядом муж и жена. Разостлана
под ними большая воловья шкура, и другой такой же шкурой они
накрыты. Каждый из них тянет шкуру в свою сторону, но не хватает
ее на обоих. Почему это так? – спросил Сослан.
– Оттого это так, – ответила Ведуха, – что эти муж и жена при
жизни не любили друг друга, всю жизнь укоряли друг друга – и,
видишь, в Стране мертвых остались они такими же, какими были на
земле.
– А неподалеку,–сказал Сослан,–увидел я других супругов.
Подстелена под ними заячья шкурка, другой заячьей шкуркой они
накрыты, а видно, что им тепло и просторно.
– Что же тут достойного удивления? – спросила Ведуха. – Горячо
любили они на земле друг друга, и здесь, в Стране мертвых, греет
их земная любовь.
– Поехал я дальше, вдруг вижу женщину и мужчину. Изрыгает
мужчина изо рта своего огненное пламя женщине в ладони.
– По своей вине мучаются они, – сказала Ведуха. – Живя в
большой семье, они втихомолку готовили для себя отдельно обильную
еду. Вот теперь и оплачивают они своими страданиями эту кражу. Три
дня в году определил им владыка Страны мертвых терпеть такие
мучения.
– А еще видел я женщину – толстой иглой зашивала она трещины
гор. Видно, что не под силу ей, бедняжке, такая работа, но не
может она хоть на время оставить ее, чтобы отдохнуть.
– При жизни эта женщина обманывала мужа. Любила она другого
мужчину и для любовника своего шила, не ленясь, мелким и быстрым
стежком. Но ленилась она обшивать своего мужа – с ворчанием,
крупными стежками шила его одежды, и на бедняге все разлезлось.
Вот теперь и платит она здесь, по обычаю Страны мертвых.
– Поехал я дальше. Гляжу, в большой деревянной кадке, до краев
наполненной молоком, готовит женщина сыр. Вынула она свой сыр, а
он у нее получился не больше просяного зерна. А тут же рядом
другая хозяйка из ложки молока приготовляет сыр, и он не меньше
горы величиной. Удивительно это!
– Нечему тут удивляться, – сказала Ведуха. – Та, у которой
видел ты кадку, полную молоком, и при жизни была богата: сто коров
было в ее хозяйстве, всегда с избытком было у нее молочного. Но
даже по праздникам кусочка сыра не могла у нее допроситься бедная
соседка. Всегда отвечала та, что нет у нее сыра. А другая, которая
здесь, в Стране мертвых, из ложки молока делает сыр величиной с
гору, при жизни имела только одну корову. Но будь то в праздник
или в будни, если просил у нее что-нибудь неимущий, не было
случая, чтобы она отказала. И вот ты видишь, что происходит с ними
обеими в Стране мертвых.
– Недалеко уехал я, – рассказывает Сослан, – и вдруг вижу:
лежит на земле женщина, и на груди ее вхолостую вертятся огромные
жернова. Долго раздумывал я над этим и так ничего и не придумал.
– При жизни на чужой мельнице молола она, не спросившись, и ты
видел, как наказана она.
– А неподалеку другая женщина. На груди ее тоже вертелись
большие жернова, и мололи они куски черного камня.
– А эта женщина на земле крала муку из чужого помола. Видишь,
какими мучениями платит она за это в Стране мертвых!
– Видел я еще одно страшное диво: к груди женщины ящерицы
присосались. За что ей такие мучения?
– Бывало, при жизни,–ответила Ведуха,– ей приносили ребенка,
чтобы она покормила его грудью. Она соглашалась, прикрывала
ребенка платком, но груди ему не давала. И теперь, по обычаю
Страны мертвых, платит она здесь свои долги.
– Видел я еще одну женщину. Из ноздрей ее лезут лоскуты сукна и
кумача, а правая рука горит синим пламенем. Что еще за диво?
– При жизни была швеей эта женщина, и всегда отрезала она себе
от каждого куска ткани, которую давали ей шить. Теперь здесь
расплачивается за это, – ответила ему Ведуха.
– Ехал я мимо склепа. Сидел там голый мальчик. Сукровица капала
из ноздрей его, и кровь струилась у него изо рта. Как было мне не
удивиться этому?
– И этому не удивляйся, – сказала Ведуха. – При жизни не слушал
этот мальчик матери и отца, мучил их – и не одно, и не два
родительских проклятия упало на его голову. А теперь он
раскаивается и плачет так горько, что сукровица капает у него из
носа и кровь льется у него изо рта.
– Поехал я дальше, и увидел широкую поляну. На ней играют и
резвятся разного возраста дети. Но грустно мне было смотреть на
них, так неладно были они одеты. Одни босые, а чувяки засунуты за
пояс, другие без шапок, а шапки их засунуты за пазуху. Кинулись
nmh ко мне. Кто называл меня отцом, а кто матерью своей. Как было
мне не пожалеть их! Слез я с коня, обласкал их, на каждом поправил
одежду. А когда я уезжал, они кричали мне вслед: «Да будет у тебя
прямая дорога, Сослан! Пусть во всем будет тебе удача и пусть
благополучно завершится то дело, за которым ты приехал сюда!»
– Это были дети, умершие в сиротстве, – сказала Ведуха. – За
то, что ты их приласкал, исполнится все то, что они тебе пожелали.
– Еще видел я, – сказал Сослан, – у раскрытых ворот лежала
сука, и видно, что скоро время ей щениться. Крепко спала она, но
из чрева ее вдруг залаяли на меня ее щенята. «Что бы это могло
значить?»–подумал я.
– А это значит, что наступит такое время, – сказала Ведуха, –
когда станут старшие слушать советы младших, которые будут старших
уму-разуму учить.
Видел я: спорят мешок и переметная сума о том, кто из них
больше вместит в себя проса. Зачерпнул мешок проса, и доверху
наполнился он. Потом высыпал он это просо в переметную суму, но
даже наполовину не наполнилась сума, потом набрала проса
переметная сума, высыпала его в мешок – переполнился мешок, и
через край посыпалось просо. Что это еще за диво?
– Ты ведь нарт, – сказала Ведуха. – Так чему же удивляешься?
Наступит такое время, когда и большому и малому, знатному и
безродному будут давать не больше, чем нужно ему для хорошей
жизни.
– Поехал я дальше, –сказал Сослан, – и увидел: три дерева стоят
среди равнины, и гладки, точно обточены, их стволы. И увидел я два
чувяка – один из воловьей кожи, другой из сафьяна; наперегонки
лезут они на дерево. Но вот соскользнул чувяк из сафьяна и остался
внизу, а чувяк из воловьей кожи дополз до верхушки дерева. Как же
не удивляться мне тому, что чувяк из воловьей кожи взял верх над
сафьяновым чувяком?
– Чувяки из воловьей кожи носят простые люди, а чувяки из
сафьяна – благородные, – ответила Ведуха. – Но придет время, и
простые люди возьмут верх над благородными и поведут их за собой.
– Поехал я дальше. Гляжу – от равнины до самых гор протянута
веревка, и так она толста, что нельзя под ней ни пройти, ни
проехать, а перескочить через нее тоже нельзя. Вдруг свернулась
веревка и далеко в сторону укатилась. Удивился я, но не понял, что
это значит.
– Вижу я, что ты и впрямь ничего не понял на своем пути, –
сказала Ведуха. – А значит это то, что под конец весь мир станет
для людей открытой дверью.
– Поехал я дальше, – говорит Сослан, – вижу: опять протянулась
веревка от гор до равнин, и тут же смоталась она опять к горам.
– Это значит, что люди, которые с гор спустились на равнину и
нашли там хорошую жизнь, со временем снова вернутся в горы, –
сказала Ведуха.
И дальше рассказывает Сослан:
– Гляжу, у подножия горы бьют родники и кишмя кишит в них рыба,
прыгает она из одного родника в другой, и играет в воде, и
прыгает, и резвится, а одна другой рыбы эти совсем не мешают.
– А это значит, что настанет время, когда люди, принадлежащие к
разным родам, будут жить дружно, как родные братья.
– Поехал я дальше, вижу высокий курган, зажжены на нем костры,
и висят над ними три чана. Но не сучья древесные горят в этих
кострах, а рога оленьи. Два крайних чана кидают друг другу куски
мяса – жирные ляжки и ноги. И кипят, бурлят они вовсю. А среднему
чану ни капли супа не достается, сухой шипит и чадит он. Скажи
мне, что это за диво?
– А это значит, что настанет время, когда богатые братья будут
помогать друг другу и подносить друг другу щедрые подарки, а
бедному брату ничего от них перепадать не будет, и проведет он дни
свои в бедности.
– Только отъехал я, и опять вижу чудо: у края дороги в жестокую
схватку вступили друг с другом женский платок и мужская папаха. То
платок одолеет папаху, то папаха возьмет верх над платком. Так
боролись они и вдруг дружно, рядышком стали передо мной. Долго
гадал я, что это значит, да так и не разгадал.
– А это, – сказала Ведуха, – предвещает такое время, когда
женщина и мужчина будут во всем равны.
– Устал я, прилег отдохнуть у родника, – рассказывал Сослан. –
А когда проснулся, смотрю, на моем берегу зеленая трава, а на том
берегу – белый снег. Что это за чудо?
– А это значит, что настанет такое время, когда человеку будет
все равно, зима или лето.
– Еду я дальше, – рассказывал Сослан. – Вижу, растут вместе три
прямые лозины. Дай, думаю, срежу я одну, чтобы изготовить ручку
для плети. Только выбрал одну и пригнулся, чтобы срезать ее, как
две другие ко мне наклонились и шепчут: «Срежь не ее, а меня!»
– А это значит, что в будущем младшие сестры не будут ждать,
пока старшая выйдет замуж, каждая будет выходить, когда ей
захочется.
– Ехал я, ехал, вижу, валяется на дороге переметная сума.
«Хорошая сума, – подумал я, – она мне пригодится». И, не слезая с
коня, поддел я ее плетью. Тебе моя сила известна. В нартских играх
бывало так, что на всем скаку я ручкой плети своей поднимал
всадника вместе с конем. А тут как бы не так! Даже с места не
сдвинул я суму, и сломалась рукоять моей плети. Раззадорило это
меня. Спрыгнул я с коня, схватил суму рукой и не смог поднять ее.
Ухватил я ее обеими руками, напряг все свои силы, в землю ушел
выше колен, а сума даже не шевельнулась. Понял я, что передо мной
опять чудо и оставил суму лежать на дороге. Расскажи мне, что это
было?
И ответила ему Ведуха:
– Как бы мог ты поднять эту суму? Ведь скрыты в ней все
достоинства, которыми наделены люди.
– Еще проехал я – и вижу, лежит на дороге клубок пестрых ниток.
И захотелось мне захватить с собой эта нитки. Нагнулся я с седла,
схватил конец нитки, стал мотать на руку. Мотал, мотал, а клубок
все не уменьшается. Вижу я, что опять передо мной какое-то диво.
Бросил я клубок и поехал дальше.
– Тайны вселенной обозначает этот клубок, – ответила
Ведуха.–Сколько бы ни стремился ты познавать их, всегда сможешь
познать только часть из них.
– Поехал я дальше, и снова катится передо мной клубок ниток.
Катится он, катится, разматывается, а нитки снова наматываются на
него. Что бы это могло значить? – спросил Сослан.
– Это значит, – ответила ему Ведуха, – что наступит такое
время, когда люди настолько размножатся, что без конца будут землю
измерять.
– Только я отъехал немного, вижу, впереди моего коня катится
третий клубок, клубок суровых ниток. Погнал я коня, обогнал тот
клубок, оглянулся: бьет этот клубок коня моего по задним ногам.
Удивился и встревожился я не постигло бы меня несчастье!
– Не бойся, – ответила ему Ведуха, – это тебе ничем не
угрожает. Но знакомые есть у тебя, которые подобны этому клубку: в
глаза они тебе улыбаются, а за глаза готовы подрезать сухожилия на
ногах коня твоего.
– Еду я далыие и вижу: в почетных креслах сидят старики –
предки нартов. Много еды и напитков поставлено перед ними, но тут
же лежат труп кошки и труп собаки. Смотрят нартские старцы на
обильное угощение, но не прикасаются к нему.
– Зачем же они будут прикасаться к еде и тем нарушать обычай
Страны мертвых? – сказала Ведуха. – Это Шатана, когда отправился
ты сюда, посвятила нартским предкам хорошее и плохое, чтобы
проверить тебя, расскажешь ли ты по своем возвращении правду о
Стране мертвых и не утаишь ли чего хорошего или плохого.
– Спасибо тебе, Ведуха, – ответил Сослан. – Теперь я все понял.
Но одно осталось мне непонятным: когда я прибыл к тебе, почему не
было головы на твоем теле? Что это еще за чудо?
– А это потому, нарт Сослан, – ответила Ведуха, – что всегда с
тобой мысли мои! Ведь я все время помогаю тебе. Ты еще только
решил сюда ехать, а я уже расчищала тебе путь. Да слыхано ли дело,
чтобы кто-нибудь живым вошел в Страну мертвых! Без моей помощи ты
не смог бы этого сделать. Когда в далеком походе сжигает тебя
жаркое солнце, облаком лечу я над тобой и защищаю тебя от его
лучей. А когда во время сражения на противников твоих падает
сокрушительный ливень – это моих рук дело, это я помогаю твоим
воинам одержать верх.
И сказав это, пошла Ведуха к Барастыру, повелителю Страны
мертвых, попросила у него листьев Аза-дерева, принесла их Сослану
и молвила:
– Ты силой ворвался в Страну мертвых, куда по велению Бога
прийти не может живой человек. Но так же как живой не может сам
отправиться к мертвым, так же нет пути из Страны мертвых в мир
живых. И раз ты попал в Страну метвых, нет тебе отсюда возврата.
Но стоит мне только мигнуть, как подковы твоего коня повернутся
задом наперед. Скачи тогда отсюда изо всех сил. Кинутся за тобой
мертвецы, чтобы по твоему следу убежать из Страны мертвых. Но
взглянут они на следы копыт коня твоего и увидят, что ведут они
обратно в страну Барастыра. Тогда вернется каждый из мертвецов
обратно на свое место. Беспокойный ты человек, Сослан, и не
суждена тебе спокойная жизнь. Иногда ты не слушал моих советов, но
сейчас строго наказываю я тебе: какие бы сокровища ни попадались
на твоем пути отсюда, не прельщайся ими и даже не гляди на них,
поезжай, не останавливаясь.
И обернула Ведуха подковы Сосланова коня задом наперед.
Попрощался Сослан с ней, сел на коня своего и поскакал прочь из
Страны мертвых. Услышав топот коня его, мертвецы кинулись по его
следу, но когда увидели, что ведет этот след обратно в Страну
мертвых, сказали:
– Это в нашу сторону кто-то проехал.
И каждый из них опустился на свое место.
А Сослан прискакал к воротам Страны мертвых.
– Открой ворота! – крикнул он Аминону.
– Как бы ты ни попал нарт Сослан в Страну мертвых, нет из нее
возврата, – ответил ему Аминон.
Видя, что добром не откроют ему ворота, ударил Сослан плетью
своего упругокопытого коня, и всей тяжестью и силой обрушился он
на ворота, опять повалил их и силой вырвался из Страны мертвых.
Скачет он домой, в Страну нартов. Вдруг видит: насыпана на
дороге куча золота. Но тут вспомнил он строгое слово Ведухи,
проехал мимо и даже не оглянулся на золото. Долго ли, коротко ли
едет Сослан – кто знает? – только видит он: лежит на дороге пышный
хвост золотой лисы. Проехал мимо Сослан и даже не оглянулся. Едет
он дальше – и вдруг валяется перед ним на дороге старая шапка.
Увидел он шапку и подумал с досадой: «Эх, что может стоить слово
жены-покойницы. Каких сокровищ лишился я из-за нее!»
И не выдержал тут Сослан, поднял шапку. «Отвезу-ка я эту шапку
нашим невесткам, хоть на что-нибудь она пригодится – будут они ею
сметать муку с жерновов во время помола».
Сунул Сослан за пазуху шапку и поехал дальше. Близко уже были
они возле нартского селения, когда вдруг спросил Сослан у своего
коня:
– Скажи, конь мой, какая смерть тебе суждена? Ничего не ответил
конь, и тут разгневался на него Сослан. В глубокой ложбине слез он
с коня, привязал его к дереву, срезал ветку можжевельника и стал
стегать коня своего до тех пор, пока не брызнула кровь из-под его
тонкой кожи.
– Буду я бить тебя до тех пор, пока ты не скажешь мне, от чего
суждено тебе умереть,– говорил Сослан коню. Ничего не ответил ему
конь. Еще пуще рассердился Сослан. С корнями вырвал дерево и так
ударил он коня по голове, что в щепки разбилось дерево. Что было
делать коню? И промолвил он:
– Смерть моя в копытах моих. Если только снизу, из-под земли
пронзит кто-нибудь мои ноги, тогда я умру. Иначе не может
постигнуть меня смерть, упругокопытый я. А в чем твоя погибель? –
спросил конь у Сослана.
– Я весь из булата, – ответил ему Сослан, – не закалились
только колени мои. И лишь колесо Балсага может убить меня. Если
прокатится оно по моим коленям, тогда умру я. Иной смерти мне нет.
– Да не простит тебе Бог опрометчивых твоих поступков. Ты
погубил меня и себя, – сказал ему конь. – Ведь старая шапка,
которую ты подобрал на дороге и спрятал за пазуху, посмотри-ка,
где она. Не иначе это был лукавый Сырдон, сын Гатага.
Сунул Сослан руку за пазуху, а шапки там уже нет. Подслушал
Сырдон разговор коня и Сослана, выведал их смертные тайны и
выпрыгнул из-за пазухи Сослана. И понял тут Сослан, почему не
велела ему Ведуха ничего поднимать, что попадется по дороге.
А Сырдон, выпрыгнув из-за пазухи Сослана, тут же кинулся в
преисподнюю к царю чертей за войском.
– Нарт Сослан измучил всех нартов, – сказал Сырдон. – Я знаю,
как его уничтожить: в коне вся надежда его, а смерть коня – в
копытах его. Дай мне скорее самых метких твоих стрелков, чтобы
снизу, из преисподней, пускали они стрелы в копыта коня.
Дал ему царь чертей – самых метких своих стрелков, стали они
пускать из преисподней стрелы в Сосланова коня. Снизу вверх
полетели стрелы, попали они под копыта Сосланову коню, и замертво
упал упругокопытый. Но, умирая, сказал он Сослану:
– Как только я умру, ты быстро, но осторожно, не причинив
никакого изъяна, сними с меня шкуру и набей ее соломой. Потом сядь
верхом на чучело мое, и, кто знает, может быть, я и донесу тебя до
дома.
Быстро и осторожно снял Сослан шкуру с коня, набил ее соломой,
положил седло на спину чучела, сел верхом и поскакал в селение
нартов. Но подслушал Сырдон предсмертные слова коня, опять побежал
он к царю чертей и сурово потребовал:
– Эй, черти, скорее накаляйте наконечники ваших стрел и
стреляйте по коню Сослана!
И черти, накалив докрасна наконечники стрел, стали снизу вверх
стрелять по коню Сослана. Попали раскаленные стрелы в соломенное
брюхо коня, вспыхнула солома, и дотла сгорел верный конь Сослана.
Пешком, с седлом за плечами пришел Сослан в родной дом. Все без
утайки рассказал он Шатане, что видел в Стране мертвых. И она
поверила ему. Дала Шатана Сослану свое чудесное кольцо. Пошел
Сослан на берег моря, широкий круг очертил он кольцом, и большой
черный замок, весь из железа, воздвигся в этом кругу. И на четырех
углах замка посадил Сослан листья Аза-дерева. Попросила Шатана у
Афсати волшебную его свирель и дала ее Сослану. Заиграл Сослан на
свирели, и три сотни зверей вбежали во двор замка. В первой сотне
были олени, во второй – туры, а в третьей – всякие другие звери.
Увидели семь уаигов, что сполна уплатил им Сослан свой выкуп, и
отдали они питомицу свою, дочь Солнца Ацырухс, замуж за Сослана.
СМЕРТЬ СОСЛАНА
В счастье и довольстве жил Сослан с дочерью Солнца прекрасной
Ацырухс. Незаметно шли для них за днями дни и годы за годами.
Часто ходил Сослан на охоту в поле Зилахар, которое издавна
выбрали нарты как место своих состязаний и охотничьих подвигов.
Так шли его дни.
Однажды охотился там Сослан со своими двенадцатью товарищами.
Поставили они на поле Зилахар свой шатер, с утра до обеда
охотились, а после охоты возвращались в шатер отдыхать. К вечеру
они снова шли охотиться. Вернулись однажды к обеду и легли
отдохнуть. Жарко было, все устали, только Сослана не взяла
усталость. Захватил он свой лук и стрелы и пошел по одному из
ущелий. К озеру привело его ущелье. И подумал Сослан: «В такую
жару обязательно какой-нибудь зверь должен прийти на водопой».
Сел он на берегу озера и стал ждать. Долго сидел он так и зорко
оглядывал берега озера. Вдруг смотрит – вышла из леса молодая
nkemhu` и приблизилась к воде. Прекрасное было это животное, никто
не мог бы сравниться с ней в стройности и легкости движений.
Утренняя звезда сверкала на ее шее. Вложил Сослан стрелу и только
хотел спустить ее, как девушкой обернулась молодая олениха и
сказала ему:
– Во здравии пребывай, Сослан.
– Пусть полное счастье будет долей твоей, добрая девушка, –
ответил ей Сослан.
– Сколько раз спускалась я сюда с неба только для того, чтобы
встретить тебя, Сослан! Сколько лет я ждала тебя и вот наконец
встретила! Возьми меня себе в жены.
– Если я буду брать себе в жены всех бездомных девушек, то не
хватит мне с ними места в нартском селении.
– Смотри, Сослан, пожалеешь ты об этих словах! – сказала
девушка.
– Много охотился я и знаю, что любят свиньи сидеть в болоте. И
если бы всех их Сослан делал своими женами, то его светлый булат
давно превратился бы в черное железо.
Девушка, услышав эти дерзкие слова, вдруг вскинула руки, и
превратились они в крылья. Хотел Сослан в этот миг схватить ее, но
вспорхнула она и, улетая, сказала ему:
– Нартский Сослан, я дочь Балсага. Сейчас увидишь ты, что
станет с тобой!
Улетела девушка в дом отца своего Балсага и рассказала ему, как
обидел ее Сослан. Оскорбился Балсаг и приказал своему колесу:
– Иди, убей Сослана!
С шумом и грохотом покатилось колесо Балсага. Закричал Балсаг
Сослану;
– Теперь берегись, нартский отпрыск!
– Что за оружие есть у тебя, что ты надеешься убить меня? –
кричит ему в ответ Сослан.
– Идет на тебя нечто, жди удара.
– А что подставить мне под удар? – спросил Сослан.
– Подставь лоб свой, – ответил Балсаг. Видит Сослан: летит на
него колесо. Подставил он ему свою переносицу. Ударилось колесо и
отскочило обратно, даже не оставив царапины. Хотел Сослан схватить
колесо, но ускользнуло оно.
И снова кричит ему Балсаг:
– Держись! Снова катится оно на тебя!
– Что теперь подставить ему? – закричал Сослан.
– Грудь свою подставь, – ответил Балсаг. С грохотом обрушилось
колесо на грудь Сослана. Но тут изловчился Сослан и схватил колесо
своими булатными руками. Подмял он колесо под себя и выломал две
спицы.
Взмолилось тут колесо Балсага:
– Не прерывай мою жизнь, Сослан! Не буду я больше колесом
Балсага, колесом Сослана стану я отныне.
Поверил Сослан, да и как же не поверить такой клятве! Отпустил
он колесо, и оно убралось восвояси. Но по дороге попался колесу
бедовый нарт Сырдон.
– Добрый пусть тебе, колесо Балсага! – сказал он.
– Ой, не называй меня колесом Балсага, а то Сослан убьет меня!
Nrm{me колесом Сослана стало я.
– Э, пропасть бы тебе, колесо! Куда девалась твоя прежняя мощь?
Кто омрачил твою великую славу? – спросил Сырдон.
– Замолчи, Сырдон, я клятву дало Сослану, – ответило колесо.
– Выпусти кровь из своего мизинца, и ты будешь свободно от
своей клятвы. Или неизвестно тебе, что ты должно умертвить
Сослана? Попробуй-ка еще раз наскочи на него, – сказал Сырдон.
– Опасный он человек, –ответило колесо. – Если я еще хоть раз
попадусь ему, он зубами меня загрызет. Где мне с ним справиться!
– Поспеши к Курдалагону, пусть изготовит он тебе булатные
спицы. А потом, когда будет Сослан спать, прокатись по коленям
его, и он умрет.
И поддалось колесо наущениям Сырдона.
– А где найти мне его спящим?–спросило колесо.
– Он охотится сейчас на поле Зилахар, – ответил Сырдон. – После
обеда вместе с товарищами отдыхает он в шатре. Прокатись по ним по
всем, и среди прочих убьешь ты и Сослана.
Поспешило колесо Балсага к Курдалагону. Вставил он ему новые,
булатные спицы, и снова покатилось оно на бой с Сосланом.
Но как раз в тот день, как это часто бывало, Сослан опять не
стал отдыхать после обеда, а пошел побродить по ущелью.
Улеглись в шатре двенадцать его товарищей – шесть по одну
сторону, шесть по другую, ногами друг к другу.
Только заснули они, как с грохотом покатилось на них колесо
Балсага.
– Горе тебе, Сослан!–прогрохотало оно и отрубило ноги всем
двенадцати его товарищам, и все они умерли.
Немного времени прошло, и вот, неся на спине убитого оленя,
вернулся Сослан с охоты.
– Эй, выходите поглядеть! – крикнул он, подходя к шатру.
Но никто не явился на его зов.
Бросил Сослан убитого оленя на землю и вошел в шатер.
Видит: мертвые лежат все его двенадцать товарищей, и у всех
отрублены ноги. В глазах у него потемнело.
– Бог мой, что мне делать? Только колесо Балсага могло
совершить такое зло! – сказал Сослан и выбежал из шатра. Глядит,
катится колесо Балсага по широкому полю. И просит Сослан широкое
поле:
– Останови колесо Балсага!
Но не остановило поле колесо, и Сослан проклял его:
– Пусть только семь лет подряд родишь ты урожай, а потом будь
бесплодно!
На гору побежало колесо. И крикнул горе Сослан:
– Задержи его! Оно товарищей моих истребило! Гора тоже не
задержала колесо.
– Пусть лавина за лавиной и обвал за обвалом в щебень разнесут
тебя! – проклял Сослан гору.
Вкатилось колесо в лес, по ольховой поросли катится оно.
– Задержи, ольха, врага моего! – крикнул Сослан. Но ольха не
остановила колесо.
– Самым дрянным деревом будешь ты навеки: чтобы делать краску,
будут обдирать с тебя кору, а сама будешь ты засыхать.
Между липовыми деревьями катится колесо, и просит Сослан липу:
– Липа, липа, задержи врага моего!
– Хоть и толста я, – ответила липа, – но не в силах я сдержать
врага твоего: я слишком мягкая.
– Так будь же и ты проклята! – крикнул Сослан. – И тебя будут
люди искать только ради твоей коры. Будешь цвести ты красиво, но
плода дать не сможешь!
Грабового леса достигло колесо. И сказал тут Сослан:
– Задержи, могучий граб, врага моего, задержи хоть немного!
Пропустил граб колесо Балсага, и его тоже проклял Сослан:
– Пусть Бог сделает так, чтобы люди искали тебя, чтобы жечь в
своих очагах!
И вот по буковому лесу катится колесо Балсага.
– Мой враг бежит! Задержи его, – просит Сослан.
– Пусть еще в большей беде увижу я тебя! – ответил ему бук. –
Целое селение могло укрыться в тени моей, а ты обрубал мои ветви,
подрывал мои корни.
– Пусть легко будет обрабатывать твою древесину! – крикнул
Сослан буку.
Катится колесо по дубовому лесу.
– Хоть бы ты, дуб, задержал врага моего! Но напомнил дуб
Сослану, что, не щадя ни вершины, ни
ветвей, ни ствола его, рубил Сослан дуб, чтобы делать из него
стрелы.
– Так пусть желуди, которыми брезговать будет человек, растут
на тебе! – крикнул Сослан.
Вот в белый березняк вбежало колесо Балсага, и сказал Сослан
березе:
– Береза, береза, хоть ты ненадолго задержи врага моего.
– Тот, кто стал твоим врагом, тот будет и моим врагом, –
ответила береза.
Словно сетью, загородила она путь колесу, опустив перед ним
свои тонкие кудри. Но прорвало их Балсагово колесо и покатилось
дальше.
– Навеки лучшим из деревьев будешь считаться ты, белая береза!
И сучья твои собирать будут люди, чтоб делать вертела и жарить на
них шашлыки, – поблагодарил Сослан березу.
Вкатилось колесо в заросли орешника. Хмелем обвит орешник.
– Хмель кудрявый, – просит Сослан, – задержи кровника моего,
двенадцать товарищей моих убил он.
Крепки и гибки, как веревки, побеги хмеля. Обвили они колесо
Балсага и остановили его. На расстоянии полета стрелы приблизился
Сослан к колесу, пустил в него одну стрелу – и вдребезги разбилась
спица. Пустил другую стрелу – и в мелкие щепки разлетелась вторая
спица. В зарослях орешника, обвитых хмелем, догнал Сослан колесо и
схватил его. И тут орешнику и хмелю принес благодарность Сослан:
– Отныне, орешник, люди будут издалека приходить к тебе за
вкусными твоими плодами. А тебя, хмель, пусть в пору веселья
благословлять будут люди за хмельной напиток!
Выхватил Сослан свой меч, замахнулся и хотел на куски разрубить
колесо Балсага. И тут снова взмолилось колесо:
– Душа моя в руках твоих, Сослан. Что ты прикажешь мне, все
сделаю!
– Нет тебе веры, – сказал Сослан. – Ты клятвопреступник и снова
обманешь меня.
Но жалобно просило колесо и так горячо клялось оно, что снова
поверил ему Сослан.
– Хорошо,–сказал он.–Я пощажу тебя. Но за двенадцать друзей
моих убей в семье своей двенадцать человек – и я отпущу тебя
живым.
Согласилось колесо Балсага, и, печальное, покатилось оно домой.
Узнал Сырдон, что не удалось колесу убить Сослана. Принял
Сырдон облик старика и стал на пути колеса.
– Да будет перед тобой, колесо, прямая дорога! – сказал он. –
Что случилось с тобой, почему ты так печально?
– С чего быть мне веселым! – ответило колесо. – Победил меня
нарт Сослан и взял с меня слово убить двенадцать человек из моей
семьи.
– А зачем тебе убивать их? Отрежь двенадцати человекам из своей
семьи ногти на руках и ногах, и ты выполнишь этим свою клятву,–
сказал лукавый Сырдон.
Не послушало его колесо Балсага, катится оно дальше. Но вот на
пути ему снова попался Сырдон. Старухой на этот раз он обернулся.
–Да будет перед тобой, колесо, прямая дорога!– сказала старуха.
– Что случилось с тобой, почему ты так печально?
– Что делать мне, пусть съем я твои недуги? Двенадцать человек
из семьи своей предстоит мне убить, чтобы выполнить клятву, данную
нарту Сослану.
– А к чему тебе убивать их? Отрежь двенадцати человекам из
семьи своей ногти на руках и ногах, и этим ты выполнишь свою
клятву.
Не послушалось колесо, катится дальше. Снова забежал вперед
Сырдон, обернулся юношей, у которого только выступил первый пух на
лице, и встал у колеса на дороге.
– Да будет перед тобой, колесо, прямая дорога! – сказал он.
–Почему ты так печально?
– Дано мною слово нарту Сослану убить двенадцать человек из
семьи своей. И вот теперь качусь я, чтобы выполнить это слово.
– А к чему тебе убивать их? Отрежь двенадцати человекам из
семьи своей ногти на руках и ногах, – сказал юноша.
Ничего не ответило колесо, прокатилось мимо. Но, пробежав еще
немного, подумало оно:
«Вот старик, старуха и юноша в одно слово сказали мне одно и то
же. Ведь не ждут они от меня за это никакой награды. Дай-ка
послушаю я их добрых советов».
И, прикатившись домой, постригло колесо ногти на руках и ногах
двенадцати человекам из семьи своей. И после этого смирно сидело
дома колесо.
Шли дни за днями, недели за неделями. Стал лукавый Сырдон, сын
Гатага, время от времени навещать колесо Балсага.
– Надо бы тебе, знаменитое колесо, покатиться еще раз на
Сослана и отомстить ему за унижение,– говорил Сырдон.
Но прошла уже злоба у колеса Балсага, и ответило оно Сырдону:
– Эй, лукавая лисица, оставь меня! Из-за тебя случились со мной
bqe эти несчастья.
Но Сырдон на несчастье нартов не оставил своего намерения
погубить Сослана. Развязал он свой лживый язык и опять уговорил
колесо Балсага напасть на Сослана и убить его.
Снова вставил Курдалагон в колесо новые спицы из чистого
булата. И вот однажды, когда был Сослан на поле Зилахар и
осторожно на животе подползал к зверю, откуда ни возьмись
прикатилось колесо Балсага, отрезало ему ноги по колени, бросило
ему ногти с рук и ног двенадцати человек из своей семьи и
вернулось к себе домой на небо.
Лежит Сослан на поле Зилахар, истекут кровью, оглядывается
кругом: кого бы послать к нартам вестником печали?
Орел пролетает над его головой, и говорит ему Сослан:
– Будь, орел, моим вестником печали. Полети к дому
Ахсартаггата, сообщи братьям моим Урызмагу и Хамыцу, что умираю я,
нарт Сослан, на поле Зилахар и некому закрыть мне глаза.
– Хочу я увидеть, что тебе еще хуже приходится, чем сейчас, –
ответил ему орел. – Разве щадил ты меня, когда усталый опускался я
на дерево или камень? Нет, ты тут же хватался за свою стрелу, –
пусть она больше не принесет тебе радости!
Прошло немного времени – коршун пролетел над ним.
– Тебя, прошу я, коршун, – взмолился Сослан. – Будь моим
вестником печали. Полети к дому Ахсартаггата и скажи, что отрезало
колесо Балсага ноги Сослану, и пусть поторопятся ко мне мои
родичи.
– Ишь ты, ишь ты, чего захотел! Бесчисленное множество кур у
Шатаны, но разве ты когда-нибудь дал мне унести хоть одну? Ты тут
же хватался за свой лук, – сказал коршун и полетел дальше.
Лежит Сослан. Ждет...
Вдруг ласточка, щебеча, пролетела над ним. Обрадовался Сослан:
– О ты, ласточка! – сказал он ей. – Лети скорее к дому
Ахсартаггата и скажи, что колесо Балсага отрезало ноги их Сослану.
Один умирает он в поле Зилахар, и некому закрыть ему глаза.
– Будь по-твоему, – ответила ласточка. – Слишком хорош ты,
чтобы умирать тебе здесь одному и чтобы никто не закрыл тебе
глаза. Я буду твоим вестником печали. Когда, бывало, заставал меня
дождь, ты подбирал меня, прятал за пазуху и спасал мою жизнь. Ты
всегда оставлял для меня открытыми закрома, и я наедалась там
вдоволь. Нет, никогда не забуду я твоих благодеяний!
– Навеки будешь ты любимицей людей! – поблагодарил ее Сослан.
И полетела ласточка в селение нартов вестницей печали.
Лежит Сослан в поле, ждет, когда придут за ним нарты закрыть
ему глаза.
Черный ворон пролетел над Сосланом, и, увидев, что умирает
Сослан, заплакал ворон:
– Осиротел я, Сослан. Как мне прожить без тебя? Все тропинки и
ущелья заваливал ты дичью, и потому всегда мог я наполнить свою
утробу. Кто теперь накормит меня?
– Напрасно сокрушаешься, – ответил Сослан. – Ничто не поправит
теперь твой плач. Подлети ко мне ближе и насыться кровью моей.
– Как ты можешь говорить так, Сослан? Ведь душа моя горюет по
тебе, – ответил ворон.
И, видя его искреннее горе, сказал Сослан:
– Если даже там, где сходится небо с землей, будет лежать
падаль, ты всегда найдешь ее. Кровавым столбом обозначится то
место, где лежит она, своими зоркими глазами ты найдешь этот столб
и всегда будешь сыт. Пусть наградит тебя бог счастьем!
Улетел ворон. И тут над головой Сослана закружилась ворона, и
заплакала она:
– О, кто же будет теперь каждый день накрывать нам обильный
стол? Кто будет заваливать для нас дичью ущелья? Как будем мы жить
без тебя?
– Подлети поближе ко мне, – сказал ей Сослан. – Вот лежат мои
отрезанные ноги, вот запекшаяся кровь, все равно гнить им без
пользы. Поешь, насыть себя и не печалься напрасно.
Приблизилась к нему ворона, чтобы поклевать мясо его и кровь, и
проклял ее Сослан:
– Ты, злая птица, с утра до вечера проклинаешь людей, но не
исполнятся над ними твои проклятия. С ночи до утра, не шевелясь,
будешь отныне стоять ты на ветке дерева. Такова будет твоя участь.
Стали приходить к Сослану звери. Первым пришел к нему медведь.
Рвет он шерсть на груди своей передними лапами и горестно рычит:
– Что я буду делать без тебя, Сослан? Кто мне заменит тебя? Был
я сыт всегда твоим угощением, твоей едой, а когда хотелось мне
пить, ты утолял мою жажду.
– Не печалься, медведь. Печалью не поможешь. Лучше насыться
мясом моим, которое уношу я в Страну мертвых, – сказал ему Сослан.
– Как ты мог сказать мне такое! – в горе сказал медведь и стал
сокрушаться еще больше.
– Да наградит тебя Бог таким счастьем, чтобы один только след
твой повергал людей в страх. В самое тяжелое зимнее время пять
месяцев сможешь ты жить в берлоге своей без пищи.
Ушел медведь. Прошло еще время, пробежал мимо волк, увидел
Сослана и завыл в голос:
– Как проживу без тебя? Сколько оврагов наполнял ты для меня
свежим мясом! Кто мне заменит тебя?
– Не надо понапрасну печалиться, – сказал Сослан. – Теперь этим
ты мне не поможешь. Вот мясо мое, которое понапрасну понесу я с
собой в Страну мертвых. Насыщайся им до отвала.
– Как ты мог другу своему сказать такие слова! – ответил волк и
взвыл еще печальнее.
И Сослан, видя, что от души горюет волк, поблагодарил его:
– Когда будешь ты нападать на стадо, будет у тебя в сердце
такая же отвага, какая всегда жила в моем сердце. Но пусть
пугливое, чуткое сердце девушки, еще не засватанной, будет у тебя,
когда придет тебе время убегать от преследователей. И пусть сила
мизинца моего перейдет в твою шею.
Ушел волк, и тут вдруг увидел Сослан подле себя лисицу. И,
виляя хвостом, тоненько заплакала хитрая лисица:
– Осиротела я без тебя, доблестный Сослан!
– Не плачь понапрасну, лисица, – сказал ей Сослан. – Подойди
лучше поближе и насыться мясом моим, которое уношу я в Страну
мертвых.
Стала лисица жадно лакать кровь Сослана и только схватилась за
окровавленные его колени, как закричал ей Сослан:
– Будь ты проклята! За красивую шкуру будут убивать тебя люди,
но ни на что не будет годно твое мясо!..
И поскорей убежала лисица, – что же было ей еще делать?
Долетела ласточка до селения нартов, влетела она в дом
Ахсартаггата, села на потолочную балку и защебетала:
– Сослану вашему колесо Балсага отрезало колени. В поле Зилахар
одиноко лежит он, ждет смерти, и некому закрыть ему глаза.
Завыли тут, заголосили и старшие, и младшие нарты. И кучками
идут все нарты на поле Зилахар, каждый торопится прийти первым.
Но впереди всех поскакал на коне лукавый Сырдон. Первым
подъехал он к Сослану и сказал:
– Эх, Сослан, раньше бы надо было тебе умереть! Все нарты
кучками идут сюда, в каждой кучке запевала заводит веселую песню,
и все нарты весело им подпевают.
Сердце Сослана чуть не разорвалось от горя, когда услышал он
эти слова. Но когда подошли нарты к нему и увидел он, что мужчины
от горя царапают щеки, а женщины рвут на себе волосы, сказал
Сослан:
– Недостойную весть принес мне о вас Сырдон. Покажите мне его.
Где он?
Но кто может найти Сырдона? Он ускакал и спрятался. Подняли
нартские юноши Сослана и понесли его в селение. А тут откуда ни
возьмись Сырдон. Проскакал мимо Сослана и крикнул:
– 0, несчастный Сослан, еще один позор ждет тебя в доме твоих
родичей. Из кожи змеи приготовлен тебе гроб, а погребальные одежды
сшиты из кожи лягушки.
Только внесли Сослана в родной дом, сразу сказал он родичам:
– Пока жив я еще, родичи мои, покажите мне мой гроб и
погребальные одежды.
– Зачем тебе, живому, видеть то, что понадобится тебе после
смерти? Не такова твоя погребальная одежда и не таков твой гроб,
чтобы тебе пришлось их стыдиться. Ты могучим и славным сделал наш
род, ты отдавал нам всю свою силу, – неужели не приготовили мы для
тебя достойной погребальной одежды и неужели не проводим мы тебя
достойно в Страну мертвых!
– Что делать! – сказал Сослан. – Горькое слово сказал мне
Сырдон, и не успокоюсь я, пока не увижу гроб свой и свою
погребальную одежду.
Вынесли тогда нарты погребальные одежды – из драгоценного шелка
были сотканы они. Показали ему гроб – был он выкован из червонного
золота. И захотел Сослан, чтобы на него живого одели погребальные
одежды, и велел он, чтобы живым его положили в гроб.
И тогда он сказал:
– Отныне я бессилен, но пока колесо Балсага останется живо, не
даст оно вам покоя. Кто из вас убьет колесо Балсага, тот пусть
возьмет себе в дар мой меч.
Молчат нарты, никто из них не надеется справиться с колесом
Балсага. Но тут пришел Батрадз, сын Хамыца. Когда передали ему
завет Сослана, он молча, не сказав ни слова, подошел и взял меч
Сослана, привязал его к своему поясу и пошел искать колесо
Балсага. Искал он его и на небе и под небом, но нигде его не мог
найти.
Раз пастух нартов сказал Батрадзу:
– Ваш бугай ежедневно ходит к вашему склепу, там ревет
неистово, и не знаю, что с ним такое.
«Это неспроста!» – подумал Батрадз.
Зарезал он того бугая, накинул себе на плечи его шкуру, и
подошел к склепу, и взревел, как бугай. И вдруг услышал голос
колеса Балсага:
– Да быть тебе съеденным на поминках! И на небе и под небом
страшусь я одного Батрадза и от него скрываюсь, а ты меня и здесь
не оставляешь в покое.
– А, значит, вот ты где! А я тот, от кого ты прячешься. Но
теперь тебе не убежать от меня, – сказал Батрадз.
Но пока Батрадз сбрасывал шкуру бугая, колесо Балсага выскочило
и бросилось бежать. Батрадз погнался за ним.
Селезнем обернулось колесо Балсага и полетело. Батрадз тут же
превратился в коршуна и погнался за ним. Со страху колесо Балсага
бросилось на равнину высокой высохшей осокой. Батрадз снова
превратился в человека и только хлопнул ладонями, как из рук его
посыпалось столько жару, что вся равнина загорелась вокруг и
вспыхнула осока.
Тут фазан взлетел над горящей поляной, – это в фазана
обернулось испуганное колесо Балсага. Но тут в орла обернулся
Батрадз, и бросился орел за фазаном. Невмоготу было колесу
Балсага, и, пролетая над селением нартов, влетел фазан в дом вещей
старухи. Принял тогда Батрадз обычный свой вид и вошел к женщине.
– Где тот фазан, который спрятался в доме твоем? Скорее скажи,
не то сожгу я тебя вместе с твоими детьми, – сказал юноша.
Испугалась старуха и указала на кладбище:
– Ищи его там. Он прячется в могиле последнего покойника,
похороненного на этом кладбище.
Раскопал Батрадз могилу, выхватил оттуда колесо Балсага,
расколол его на две части и принес на могилу Сослана. Воткнул в
землю, как памятник. Потом встал он на могиле и сказал во весь
голос:
– Сослан! Вот тебе колесо Балсага!
И тут обратился Сослан к своим братьям:
– Эй, Урызмаг и Хамыц, постройте мне склеп. И пусть будет в нем
одно окно на восток, чтобы по утрам смотрело ко мне солнце. Пусть
другое окно будет надо мной посредине, чтобы солнце светило мне в
полдень, а третье пусть будет на запад, чтобы вечером оно
прощалось со мной. Стрелы и лук положите со мной.
Исполнили братья просьбу Сослана, построили склеп и положили
там Сослана. А стрелы и лук его положили вместе с ним.
Но не суждено было умереть Сослану. Хоть и без ног лежал он в
своем склепе, а когда разносился клич тревоги, то приподнимался он
узнать, откуда тревога.
И вот один мальчик, нартский пастушонок, крикнул возле склепа:
– Тревога!
Сослан приподнялся из склепа и спросил:
– С какой стороны тревога?
А мальчик ему отвечает:
– Это ложная тревога. Никогда я тебя не видел, и хотелось мне
увидеть тебя.
Стало обидно Сослану, что даже дети начали подшучивать над ним.
И с тех пор не выходил он из своего склепа.
АЙСАНА
АЙСАНА
У нарта Урызмага родился сын, и раскатом грома дошла эта весть
до небесного Сафа.
Кто устроит пир в честь новорожденного17,
тот может взять его на воспитание! И немедля Сафа привел на
шелковой бечеве белого вола в селение нартов. К дому Урызмага
подошел он и крикнул:
– Долгих лет желаю я новорожденному! Право воспитать его
принадлежит мне!
И он немедля зарезал вола и устроил пир для нартов. Мальчика
назвали Айсаной. После пира Сафа взял его к себе в небесное
жилище. Стал Айсана подрастать. Друзья Сафа пришли любоваться на
него. Вместе пришли Уастырджи и Афсати, вместе – Тутыр и Уацилла.
Ногбон пришел вместе с Елиа. Выбежал к ним навстречу мальчик и по
старшинству помог гостям слезть с коней. Потом снял он седла с
коней, принял бурки и плети, отнес в дом и бережно прибрал
снаряжение гостей. Сафа позвал гостей к очагу, усадил их на
двойные скамьи и поставил перед гостями столы.
Яствами и напитками заставлены были они. Айсана снял шапку и
стал обносить гостей. Насытились гости, встали из-за столов и
поглядели вниз: что там нового, на земле? И вдруг видят – войска
агуров вторглись в Страну нартов и кони агуров навозом своим
завалили нартское селение.
Лучшие из нартов были в то время в дальнем походе, а все, кто в
поход не пошел, собрались на Площади игр. Агуры же забавлялись
тем, что пускали стрелы в пляшущих нартов.
И кому из нартов вонзалась стрела меж лопаток, тот начинал
плясать еще веселее, а тот, кого агурский воин ударял пикой под
колено, подпрыгивал еще проворнее и выше.
Подивились тут небожители, и говорили они друг другу:
– Стрелы не пронзают нартов, и мечи их не берут, из чего они
созданы?
И вдруг увидели небожители: из старого дома Ахсартаггата,
улыбаясь, вышла жена нарта Сослана. Подобно солнцу, улыбаясь и,
как утренняя звезда, сверкая, пьет она воду, и видно, как струится
вода в ее прозрачно светящемся горле, струится и светится вода, и
отблески света долетают до не-бесного жилища Сафа. Удивились
небожители тому, что увидели, снова вернулись к столам и стали
рассказывать хозяину небесному Сафа о том, что происходит на
земле. Тут Айсана уронил вдруг кувшин с ронгом. Рассердился на
него Сафа, дал ему пощечину:
– Да погибнешь ты! Не по возрасту еще мечтать тебе о женщине!
Иначе с чего это все валится из рук твоих?
– Не потому упал кувшин из рук моих, – сказал Айсана, – что
услышал я о красоте женщины, а потому, что в нартском селении
живут мои старики, отец и мать, и, может быть, кони агуров давно
затоптали их, а я живу здесь, ни о чем не тревожась. Та же, о
которой вы говорите, подобно солнцу свет испускающая и подобно
утренней звезде мерцающая, – ведь это невестка наша, нарта Сослана
жена. Видно, прославленные нарты уехали в далекий поход,–иначе кто
посмел бы напасть на нас? Да и невестка наша сидела бы дома и не
вышла на нартские пляски. И сказал тут Сафа:
– Если ты собрался в поход, я и гости мои сделаем тебе подарки.
Айсана повесил через плечо подарок Сафа – лук со стрелами, на
пояс прицепил его меч, вскочил на коня и, погоняя гремящей плетью,
подаренной Уацилла, во всеоружии приехал к нартам. Дивились все на
него в нартском селении и очень обрадовались ему. А Шатана была в
это время у своих родителей, и за ней послали к ее родным. Только
жена Сослана даже с места не двинулась и не приветствовала его. И
сказал тогда Айсана:
– Тяжела ты стала, добрая женщина! Ведь я не чужой тебе, а ты
даже с места подняться не можешь, чтобы со мной поздороваться.
И ответила ему жена Сослана:
– С чего я буду вставать перед тобой, солнце мое? Разве вижу я
перед собой того, кто прогнал агуров с нартской земли?
Услышав эту насмешку, Айсана, весь искрясь от гнева, вскочил на
коня своего, и око еще не мигнуло, а он уже напал на войска
агуров. Стал он истреблять врагов луком-самострелом и мечом Сафа,
который всегда жаждет боя, и столько крови он пролил, что бурный
поток ее устремился на тех агуров, кто остался в живых, и смыл их
прочь с нартской земли. Истребил Айсана войско агуров, спас он
селение нартов, и, когда подъехал к родному дому, радостные нарты
так тесно окружили его, что не мог он сойти с коня на землю. Но не
взглянула на него жена Сослана и не поднялась она с места.
– Ну и тяжела же ты, добрая женщина! – сказал ей Айсана. – Хотя
бы чуть-чуть поднялась мне навстречу. И ответила ему женщина:
– С чего мне вставать перед тобой, солнце мое? Ведь ты не
принес к воротам моим и не посадил возле них то дерево, что от
заката до полуночи расцветает, а от полуночи до рассвета
увешивается плодами. Охраняя его, две горы сшибаются, как бараны,
и вновь разбегаются.
Обидели слова эти Айсану, повернул он своего коня и поскакал
добывать дерево. Недалеко отъехал он, как вдруг спрашивает его
конь:
– Куда это ты собрался, Богу противное отродье, расскажи-ка?
И ответил Айсана:
– Нужно мне добыть то дерево, охраняя которое, две горы
сшибаются, как бараны. От заката до полуночи цветет это дерево, от
onksmnwh до утра плоды на нем созревают.
И ответил ему конь:
– Не мечтай об этом. Много молодцов, не хуже тебя, отправлялись
добывать то дерево, но ни один еще не принес обратно своей головы.
– Никак нельзя мне отказаться от этого дерева,– сказал Айсана.
– Должен я добыть его. И тогда сказал ему конь:
– Ну раз так, то крепко подтяни мои подпруги и подвяжи мне
хвост крепким узлом, но три волоса из хвоста оставь
неподвязанными. А затем, когда подъедем мы к горам, что, подобно
баранам, сшибаются, должен ты меня так хлестнуть, чтобы кусок кожи
величиной с подошву отскочил от ляжки моей, чтобы кусок кожи не
меньше язычка на кончике плети отскочил от ладоней твоих. И тогда
мы проскочим.
Вот добрались они до двух гор, что, подобно баранам, сшибаются.
Крепко подтянул Айсана подпруги, и в тугой узел завязал он хвост
коня, и три волоса не забыл он оставить неподвязанными. Хлестнул
он коня, и кусок кожи не меньше язычка от плети отскочил от ладони
его, а от ляжки коня отскочил кусок кожи величиной не меньше
подошвы.
Прыгнул конь, проскочил между горами, вырвал Айсана с корнями
чудесное дерево и тут же повернул коня обратно. С грохотом
сшиблись тут горы, но проскочил конь Айсаны, и только три волоса,
не увязанных в узел, успели вырвать они. И после этого конь сказал
Айсане со вздохом:
– Если бы мать моя три лишних дня кормила меня своим молоком,
тогда бы даже эти три волоса не потерял я сейчас.
Прискакал Айсана в нартское селение, посадил то дерево у ворот
дома Ахсартаггата. Тесной толпой окружили его нарты, дивились они
на дерево и радостно кричали:
– Вот какое чудесное дерево привез он нам! Но все же не встала
с места и не повернула к нему головы гордая жена Сослана.
– Почему и теперь не приветствуешь ты меня? Чего еще тебе надо?
И ответила ему женщина:
– С чего же это я буду вставать перед тобой? Ты ведь не сумел
взять себе в жены Саумарон-Бурдзабах – золотолицую и русокосую
красавицу из Страны черных тучных равнин.
В такой высокой башне жила Саумарон-Бурдзабах, что нельзя было
взглядом достичь вершины ее. Только за такого человека соглашалась
она выйти замуж, голос которого снизу донесся бы к ней на вершину
ее башни.
Много женихов вызывали ее, стоя внизу, у подножия башни, но не
услышала их голосов Саумарон-Бурдзабах, и навеки превратились в
камни ее женихи.
Изо всех сил крикнул Айсана, стоя у подножия башни, но даже и
до половины ее не долетел его крик, и тут же по колена обратился в
камень Айсана. Второй раз, напрягая все свои силы, крикнул он, но
не услышала девушка его зова, и окаменел он до поясницы. Тут слезы
закапали из глаз Айсаны, и сказал ему конь:
– Ты чего приуныл, мой всадник?
– Я напряг все мои силы, – ответил Айсана, – и ничего не
добился. Может быть, ты мне поможешь?
И заржал тут конь его, так заржал, что угловая часть кровли
обрушилась с башни. Донеслось это ржание до слуха Саумарон-
Бурдзабах, и сразу ожила окаменевшая половина тела Айсаны. Узнала
Саумарон-Бурдзабах, что приехал за ней Айсана, и спустилась она
вниз.
– Ты уже приехал за мной, Айсана? – спросила девушка.
– Да, я приехал за тобой, выходи скорее – и едем. Вышла
Саумарон-Бурдзабах из башни, и посадил ее Айсана позади себя на
круп коня. Пустились они в путь, и тут спросил ее Айсана:
– Что это так много белых камней вокруг твоей башни?
– Это не камни, – ответила девушка. – Это те, кто хотел
жениться на мне. Но не донеслись их призывы ко мне на вершину
башни, и они превратились в камни.
– Раз это так, надо тебе расколдовать их, – сказал Айсана.
– Не проси жизни для них, – ответила девушка. – Тебя ведь
только конь выручил, а среди них были молодцы поудалее тебя. Если
они оживут, не позволят они тебе жениться на мне.
– Пусть будет что будет, – верни им жизнь. Вправо махнула
Саумарон-Бурдзабах шелковым своим покрывалом – зашевелились, ожили
камни, превратились в вооруженных мужей, и все, как один, напали
на Айсану. И когда один из них занес меч над ним, влево махнула
Саумарон-Бурдзабах покрывалом – и снова все они превратились в
камни.
И вот Айсана привез Саумарон-Бурдзабах в нартское селение.
Обрадовались нарты, что снова благополучно вернулся Айсана да еще
привез молодую невесту. И со всех сторон понесли ему подарки и
угощение.
К тому времени вернулась Шатана из родительского дома.
Обрадовалась она возвращению своего доблестного сына и заквасила
ронг.
А тут Урызмаг, Сослан и Хамыц из похода вернулись, и, узнав о
том, как разгромил Айсана войско агуров, не могли они нарадоваться
на юного нарта.
И сказал Урызмаг:
– Пусть все напасти и болезни, предназначенные маленькому моему
Айсане, который из-под копыт вражеских коней поднял наше селение,
– пусть все его болезни на меня перейдут! Пусть долго живет на
свете друг мой Сафа, который воспитал для нартов такого отважного
юношу!
Так сказал Урызмаг, и тут жена Сослана нехотя привстала перед
Айсаной.
И спросил ее Айсана:
– Если ты так неохотно встаешь, добрая женщина, так лучше уж
сидела бы, как раньше сидела.
– А чего ради проворно вставать мне перед тобой? – ответила
она. – Не привез ведь ты мне шубу, которой владеет Бог? Воротник у
той шубы поет, рукавами она, как ладошками, хлопает, а полы ее
сами пляшут.
– Вот если бы эта шуба твоими руками была сшита, я достал бы
ее, где бы она ни была. Но не в силах я достать то, над чем руки
твои не потрудились.
И тут уж ничего не ответила жена Сослана. Да и что она могла
сказать?
АЙСАНА И САЙНАГ-АЛДАР
Заболел Сайнаг-алдар, и сообщил он нартам:
– Видно, смерть моя пришла. Если кто-нибудь из вас знает
лекарство, которое может вернуть человека к жизни, пусть не
пожалеет для меня этого лекарства. Я щедро одарю его.
Нарты ответили:
– Когда к человеку приходит смерть, о каком лекарстве может
идти речь?
И никто не мог указать Сайнаг-алдару лекарство, исцеляющее от
смерти.
Сайнаг-алдар велел тогда позвать Айсану и сказал ему:
– Под семью подвалами, в восьмом, спрятан на привязи мой конь,
на него я надеюсь. Если найдешь мне лекарство, возвращающее жизнь,
я подарю тебе этого коня.
Айсана ответил:
– Не знаю я такого лекарства и не слыхал о нем никогда. Но если
тебе самому известно, скажи, где оно, и я схожу за ним.
– Я знаю, что мне больше не жить, – сказал Сайнаг-алдар. – Но
за семью перевалами живут две мои сестры, сообщи им о моей
болезни.
Айсана сообщил сестрам Сайнаг-алдара, что их брату грозит
смерть. Сестры прибыли к брату. Плача и причитая, вошли они к нему
в дом.
– О, чтоб нам погибнуть! На кого нам возлагать теперь надежды,
о брат наш! Сайнаг-алдар ответил им:
– От вашего плача не будет мне пользы. Но если вы слышали о
каком-нибудь лекарстве, возвращающем человеку жизнь, достаньте его
мне.
– Ни о чем таком мы не слышали. Но если существует такое
лекарство, то о нем может знать только твой побратим Черный уаиг с
Черной горы.
Послал Сайнаг-алдар гонца к Черному уаигу с Черной горы.
Побратим приехал и окликнул со двора Сайнаг-алдара.
– Как живешь, мой побратим, жив ли ты еще?
– Жив-то я жив, но настал последний мой час. Если тебе известно
лекарство, возвращающее жизнь, скажи, иначе пользы от меня уже не
будет.
– Эй, Сайнаг-алдар, где ты слыхал, чтобы умирающего могло
возвратить к жизни лекарство?
– Подумай-ка лучше ты об этом, Черный уаиг с Черной горы. Ты
много видел, о многом слышал и должен знать о таком лекарстве, –
сказал Сайнаг-алдар.
– Знать-то знаю я такое место, где находится это лекарство, да
кто туда доберется? На равнине Арпана растет яблоня. Змея обвила
это дерево и караулит его. Держит эта змея свой хвост во рту и
непрестанно сосет его. Царь Арпан каждое утро привозит змее
столько пищи, сколько могут везти восемнадцать пар быков. Далеко
находится это место, и трудно до него добраться. Тот, кто сорвет
яблоко с этой яблони и съест его, тот исцелится. Но кто туда
доберется? Ведь яблоню охраняет стража! И тогда Сайнаг-алдар
сказал:
– Кого же послать на равнину Арпана? Кто привезет это яблоко? Я
бы подарил ему своего пляшущего коня, которого я берегу в подвале
вот уже семь лет.
И тогда Айсана сказал Сайнаг-алдару:
– Я бы съездил, Сайнаг-алдар, за этим яблоком. Но нет у нартов
такого коня, который мог бы добраться до этой яблони.
– Тогда выведи из подвала моего собственного коня, понеси меня
к нему, и я сделаю так, что он доверится тебе. И пусть конь этот
будет тебе моим подарком, – сказал Сайнаг-алдар Айсане.
Вывели коня Сайнаг-алдара из подвала, поднесли к нему на
носилках самого Сайнаг-алдара, и он заставил своего коня признать
Айсану. Оседлали коня, и Айсана сел на него. Сразу же конь понес и
со всей силы подкинул его вверх. Превратился тут в ласточку
Айсана, догнал коня и опять опустился в седло. Второй раз
подбросил конь Айсану. Превратился тут в гвоздь Айсана, и пролез
между седлом и подушкой, и снова оказался на седле. Третий раз
подбросил юношу конь. В попону превратился Айсана, пролез между
лошадью и седлом, а затем снова сел в седло.
Тогда конь обратился к нему:
– Ты годишься мне в седоки, Айсана.
– И ты, пока не найду лучшего коня, пригодишься, чтобы ездить
по грязи, – отвечал Айсана. И конь спросил:
– А теперь поведай мне, Айсана, куда путь держишь?
– Смертельно болен Сайнаг-алдар. Чтобы спасти его, есть только
одно средство. Это яблоко, что растет на равнине Арпана. Я должен
достать это яблоко.
– Эй, Айсана, много было удальцов, подобных тебе, и все они
пытались достать это яблоко. Но их всех проглотила змея, и нет их
в живых.
– Другого выхода нет у меня. Я должен достать это яблоко, –
сказал Айсана.
– Тогда я тебе даю совет, и послушай меня. Пока мы едем, поспи
в седле. А когда я встряхну тебя, тогда договоримся, – сказал
конь.
Айсана быстро уснул. Конь шел так быстро, что за день проделал
стодневный путь. Так прибыли они в страну Арпана. Для большей
безопасности конь вошел в густые заросли камыша и там встряхнул
юношу. Айсана проснулся, и конь ему сказал:
– Мы прибыли. Сойди и крепко затяни узлом мой хвост, да только
оставь незавязанными три волоса.
Айсана крепко затянул узлом хвост коня, оставил только три
волоса незавязанными.
И тут снова сказал конь:
– Поешь-ка теперь чурека и следи за деревом, что растет
посредине поля. Девять раз обвила яблоню эта змея, и от царя
Арпана привозят ей на восемнадцати парах быков корм и питье.
Айсана посмотрел на середину поля: восемнадцать пар быков
свалили около змеи корм и питье, а сами повернули обратно. Змея
набросилась на пищу и воду и все это проглотила за один раз. Затем
быстро сложила всю порожнюю посуду из-под питья и концом своего
хвоста толкнула ее. И упала посуда прямо во дворец царя Арпана,
Потом змея опять взяла свой хвост в рот, начала сосать его и
уснула.
И тогда пляшущий конь Сайнаг-алдара обратился к Айсане:
– Теперь пришла пора сорвать яблоко. Садись на меня, я пролечу
над яблоней, и если ты изловчишься и сможешь сорвать яблоко, тогда
твое счастье, – иначе напрасно мы ехали сюда.
Разогнался, разбежался конь. Айсана на всем скаку сорвал
большую ветку с тремя яблоками. Затем сунул Айсана яблоки себе в
карман, а ветку бросил на землю, Змея заметила наездника и
пустилась за ним. В одном месте она совсем уже было нагнала их,
схватила три волоса на завязанном узлом хвосте коня, быстро
обмотала их вокруг зубов, и конь понес ее через реку, Но, почуяв
опасность, конь вдруг вывернулся, и змея упала в воду. А конь тем
временем перескочил реку.
Приехал Айсана к Сайнаг-алдару и сказал ему:
– Я привез тебе целебные яблоки, Сайнаг-алдар!
– Ты бы так скоро не вернулся, нет! О, ты где-то сорвал другое
яблоко и привез его мне. Ну-ка дай отведать этого яблока другому
больному: если он выздоровеет, тогда я тебе поверю.
Айсана дал попробовать яблоко тем больным, что были среди
нартов, и все они встали на ноги. Поверил тогда Сайнаг-алдар, что
Айсана на самом деле привез ему из равнины Арпана исцеляющее
яблоко. И только съел он одно яблоко – ушла от него смерть.
Сайнаг-алдар подарил своего коня-плясуна Айсане и поблагодарил
его, а потом в честь Айсаны не один раз устраивал пиры в своем
доме.
СЫРДОН
РОЖДЕНИЕ И ЖЕНИТЬБА СЫРДОНА
Случилось это в стародавние времена, когда жива была еще дочь
Донбетгыра красавица Дзерасса. Два сына ее, Урызмаг и Хамыц, были
тогда в походе. А старому Уархагу захотелось пить, и сказал он
красавице Дзерассе:
– Пойди, солнышко мое, на речку и принеси студеной воды, а то
теплая вода не утоляет жажды.
Дзерасса взяла два деревянных ведра и спустилась к речке. И тут
у самой воды увидел ее владыка рек Гатаг. Улыбнулся он и подмигнул
ей:
– О мое солнышко, красавица Дзерасса, как бела твоя кожа!
Полюби меня – или не дам тебе воды.
Дзерасса испугалась и без воды вернулась домой.
Второй раз пошла к реке Дзерасса. Думала она, что наскучило
Гатагу караулить ее. Но Гатаг снова поджидал ее у воды и на этот
раз добился своего.
Родился после этого сын у Дзерассы. Сырдоном, сыном Гатага,
назвали его.
Детство свое Сырдон провел у донбеттыров. Когда подрос он, то
покинул подводную страну, вылез из-под моста и пришел на нартский
нихас. Дивились ему нарты:
– Лицом похож он на нас, но что-то дьявольское есть в нем.
Откуда он взялся? Где живет? Спросили нарты Сырдона:
– Расскажи нам, Сырдон, кто ты такой и откуда взялся. Сырдон
пошел к Дзерассе и говорит ей:
– Нарты спрашивают меня, кто я и откуда. Что мне им ответить?
– Скажи им, что ты тоже нарт, как и они, – ответила ему
Дзерасса. – Только не говори им, что родила тебя я, и тогда я
выдам за тебя племянницу нартов. Она у меня гостит, ты чаще
наведывайся ко мне.
Сырдону только того и надо было. Каждый день выходил он на
нихас и дразнил нартов: одних рассердит, других поссорит. Если кто-
нибудь кидался на него, чтобы его избить, Сырдон исчезал под
землей, и нарты никак не могли его изловить.
Раз Сырдон сидел на нихасе. А молодой Сослан вернулся из похода
и привел с собой собаку. Нарты хвалили собаку. На ночь Сослан
привязал ее во дворе. Когда все уснули, Сырдон прокрался во двор
Сослана и украл его собаку. Сырдон дал собаке колдовское снадобье
и приворожил ее к своему дому. Днем собака ходила всюду, а ночью
непременно возвращалась в дом Сырдона. Сослан хотел вернуть себе
собаку, но та к нему и близко не подходила. Понял Сослан, что
собаку его украл Сырдон, но не знал он, где Сырдон живет. Бывало,
Сослан погонится за собакой, а она исчезает где-то под мостом.
Может, там и живет Сырдон?
Вот раз Дзерасса научила Сырдона:
– Сегодня в полдень племянница нартов будет возвращаться домой,
девушки проводят ее до источника Дзыхы-дон, после этого она
останется одна, и ты тогда не зевай!
Сырдон поджидал племянницу нартов возле источника Дзыхы-дон.
Когда девушки, сопровождавшие племянницу нартов, вернулись, Сырдон
завлек ее к себе.
Она родила нарту Сырдону тройню – трех сыновей сразу.
Когда начала она рожать, Сырдон посадил ее около очага, и
первого мальчика назвал он Конага. Но страдания роженицы не
прекратились, и Сырдон посадил ее к себе на колени. Потому, когда
родился второй сын, Сырдон назвал его Уарага. А третий мальчик
родился с закрытым ртом и чуть было не задохнулся. Тогда Сырдон
сам раскрыл ему рот, и начал в него дуть, и этим спас жизнь
ребенка. Третьего сына Сырдон назвал Фуага, что значит
«дуновение».
Так в один день родились у Сырдона три сына, три близнеца. Мать
их не могла оправиться после родов и вскоре умерла. Сырдон сам
выкормил своих сыновей, и они всегда были у него сыты.
Нарты называли Сырдона коварством неба и хитростью земли. Он
был так красноречив, что о нем говорили, будто он языком своим
может разрушить гранитную скалу. Сырдон знал не только все, что
было, но и мог заранее предсказать то, что будет. Он знал, девочка
или мальчик растет в утробе матери. Был у Сырдона на лбу
таинственный шрам – признак счастья. Но беден был Сырдон.
Не ладил Сырдон с нартами. Часто пытались они обмануть Сырдона,
устраивали ему всякие козни, но и он тоже нартов не щадил. «Кто
Сырдону строит козни, против того эти козни обернутся!» – говорили
нарты. Но хотя нарты сердились на Сырдона, они ценили его. Без
Сырдона их походы никогда не были вполне успешны, и насколько он
был для них вреден, настолько же и полезен.
ПОХОД НАРТОВ
В далекий поход собрались именитые нарты Урызмаг, Хамыц, Сослан
и Батрадз. Много младших нартов их сопровождало. Только выехали
они из селения, как вдруг пришло им в голову: «Почему бы нам не
взять с собой Сырдона? С ним весело в дальнем походе».
И сказал тут кто-то из младших нартов:
– Подождите меня здесь, и я съезжу за ним.
– Что ж, подождем, – ответили нарты. – Только поторапливайся и
возвращайся скорей.
Поскакал юноша обратно в селение, подъехал к воротам Сырдонова
дома и громко позвал его:
– Эй, дома ли ты, Сырдон? Выгляни.
– Я здесь, – отозвался Сырдон, вышел и спросил юношу: – Готов
тебя послушать, если ты скажешь мне что-нибудь хорошее.
– Отправились в дальний поход самые доблестные из нартов, и
хотят они, чтобы ты сопровождал их, – сказал юноша.
Помолчал Сырдон, забота затуманила лицо его, и вот он ответил:
– Как же я поеду? Все вы знаете, что нет у меня коня.
– Не говори, Сырдон, о том, что нет у тебя коня. Разве наши
кони – не кони? Разве мы не младше тебя? Мы – верхом, ты – пешком;
ты – пешком, мы – верхом, – так и доедем.
– Ладно, – сказал Сырдон, потому что жаждал побывать в походе.
И, заправив за пояс полы своего бешмета, догнал он нартов в
условленном месте, и они двинулись в поход.
Верхом едут нарты, а Сырдон пешком идет за ними. И тут один из
нартов, кто позаносчивей, сказал своим товарищам:
– Даваите поедем напрямик по скошенному лугу, пусть Сырдон до
крови исколет себе ноги.
И вот вдоль реки по скошенным лугам держат путь нарты. Сырдон
до крови исколол свои босые ноги сквозь худую обувь. Долго длилось
это, и тогда Сырдон обратился к молодым нартам:
– Эй, нартские юноши, не держите вы слова. Обещали подвезти
меня на коне, а никто мне коня не уступает. Я же устал и не могу
больше идти пешком. Что же теперь будет?
Тут Урызмаг сказал ему в ответ:
– Кому нужен конь, тот должен был выехать на нем из дому. Кто
из нас мог обещать тебе, что мы будем везти тебя на коне?
– Ваш младший, посланный за мной, обещал мне это, – ответил
Сырдон, стараясь сдержать свое возмущение.
Ничего не ответили Сырдону нарты. Гарцуют они на прекрасных
конях своих по весенним зеленым лугам и дразнят Сырдона. Кто на
всем скаку выхватит у него палку или схватит шапку с его головы, а
кто, чтобы пуще разозлить его, джигитует вокруг него на коне.
Помолчал Сырдон, а сам подумал:
«Недолго вам смеяться, наступит мой черед, посмеюсь и я над
вами».
Едут нарты дальше, и опять говорит им Сырдон:
– А все-таки нехорошо получается. Нарушили вы свое обещание,
заставляете меня идти пешком.
Тогда тот юноша, которого посылали за Сырдоном, спросил его:
– А ведь ты неправду говоришь, Сырдон. Кто обещал тебе уступать
коня?
– Ты обещал, – ответил Сырдон.
– Лжешь, Сырдон. Вот как сказал я тебе: «Ты – пешком, мы –
верхом; мы – верхом, ты – пешком». Как обещал тебе, так оно и
есть. Там, где ты идешь пешком, мы едем верхом;
там, где мы едем верхом, ты идешь пешком. Как мы сговорились,
так оно исполняется.
Понял тут Сырдон, что обманул его юноша, покачал головой и
замолчал.
Далеко проехали нарты, и вот достигли они широкой реки. Больше
всех беспокоился Сырдон: как ему, пешему, переправится через эту
широкую реку?
Сказал ему Урызмаг:
– Держись, Сырдон, за хвост коня моего, и я помогу тебе
перебраться на тот берег.
Схватился Сырдон за хвост Урызмагова коня, и поплыли они.
Далеко отплыли от берега, и спрашивает Урызмаг Сырдона:
– Скажи, Сырдон, когда и где надлежит человеку стричь себе
ногти на руках и ногах?
– А где вспомнит он об этом, там пусть и стрижет, – ответил
Сырдон.
Остановил тут Урызмаг коня своего и начал стричь ногти. Сначала
на руках остриг, а потом разулся и стал стричь на ногах. Пока, не
торопясь, занимался Урызмаг этим делом, Сырдон держался за хвост
коня, и волны метали его из стороны в сторону, – да и как же могло
быть иначе? Ну, а когда Урызмаг закончил свое дело, ударил он коня
своего и перебрался с озябшим и вымокшим Сырдоном на тот берег.
Поехали нарты дальше. Так долго они ехали, что совсем
износилась у Сырдона обувь. Поднялся тогда он на высокий курган и
сказал:
– Прощайте, нартские воины! Я остаюсь здесь. Дай вам Бог с
большой добычей вернуться в нартскую страну, на Площадь дележа. Но
когда будете возвращаться и нартские девушки будут поджидать вас,
стоя на кургане, и не досчитаются одного, тогда они скажут:
«Видно, продали нарты товарища своего и едут теперь делить то, что
получили за его голову».
И тут Урызмаг сказал:
– Это верно ты говоришь. Видно, придется нам все-таки по
очереди везти тебя за седлом.
– Конь Сослана мчится, расшвыривая землю. Я сяду сперва за
седлом у Сослана, – сказал Сырдон и сел за седлом Сослана.
И тут Сырдон из кармана у Сослана незаметно вытащил его кремень
и огниво, сам же сказал Сослану, притворно вздыхая:
– Жаль мне твоего коня, приходится нести ему двойную ношу.
Пересяду-ка я на другого коня. Вон как несется конь Урызмага
Арфан, разбрасывая землю. Пересяду я на него! – И слез Сырдон с
коня Сослана.
Урызмаг посадил Сырдона у себя за седлом, и дальше поехали
нарты. А у Урызмага были три огнива и три кремня, из них один
кремень и одно огниво были привязаны к поясу, другой кремень и
другое огниво хранились у него под подушкой седла, а третье огниво
и третий кремень – привязаны к набедренному шнуру. Выкрал у
Урызмага Сырдон все три огнива и все три кремня и говорит ему:
– Устал твой конь, тяжело ему нести двух мужчин. Пересяду-ка я
к кому-нибудь другому! – Соскочил он с коня Урызмага.
Посадил его Хамыц к себе за седло. Тут Сырдон и у Хамыца выкрал
огниво.
Так Сырдон по очереди посидел за седлом у всех нартов и у
каждого вытащил кремень и огниво.
А тут как раз настала холодная ночь. Остановились нарты на
ночевку. И сказал Урызмаг нартским юношам:
– Займитесь-ка охотой, молодежь. Может, пошлет нам что-нибудь
Афсати, чтобы мы могли утолить свой голод.
Побежали нартские юноши исполнять слово Урызмага, – вот уже
волокут они тушу оленя. Быстро собрали дрова, а как захотели
развести костер, кто ни схватится за огниво, ни у кого его нет.
Услышал Урызмаг, как нарты в растерянности ищут свои огнива,
усмехнулся и сказал:
– Видно, так тешились вы с молодыми женами своими, что дома
свой разум оставили. Кто же отправляется в поход, имея с собой по
одному огниву? Берите пример со стариков. У меня одно огниво
всегда к поясу привешено... – И схватился он за пояс, а огнива там
и в помине нет.
Смутился тут старый Урызмаг, полез под бешмет, ищет на нижнем
поясе другое огниво – и там нет огнива.
–Ну,–сказал Урызмаг,–чего не случается!.. Но есть у меня
прозапас третье огниво, лежит оно под подушкой седла моего.
Сбегайте-ка за ним, молодцы, и сюда его принесите.
Побежали юноши, принесли подушку от его седла. Как тучная
зарезанная индейка, туго свернута она. Развернул ее Урызмаг, но
огнива и там не оказалось.
А Сырдон в это время спустился в овраг, собрал там кучу сухого
тростника, делая вид, что хочет развести костер. И сказал Урызмаг
Сырдону:
– Эй, Сырдон, не захватил ли ты с собой огня? Если есть у тебя
огонь, разведи-ка нам костер. Но ответил Сырдон:
– Ишь, спесивые нарты, чего выдумали! Хотите ехать верхом, и
чтобы я нес за вами в полах бешмета горячие угли? Нет у меня
ничего!
Стали тут сокрушаться нарты.
– Что же нам делать? – говорили они друг другу. Урызмаг
огляделся и увидел огонь вдалеке. И сказал он опять Сырдону:
– Тогда вот что, Сырдон! Видишь там свет? Между тремя горами...
Сходил бы ты туда да принес бы нам огня.
Сырдон не возразил ни слова, пошел он в ту сторону, где виден
был свет. Но с полпути вернулся обратно и сказал нартам, что видел
он дом, стучался, но на стук его дверь не открыли и никто не
выглянул на его зов.
Тогда на поиски пошел один из нартских юношей. Долго шел он в
ту сторону, где был свет, и пришел к дому. На стук его вышли из
дома семь уаигов. Очень обрадовались они, увидев нартского юношу.
– Просящего огня мы не гоним с порога, – сказали они и
пригласили его войти в дом.
Вошел юноша в дом, но только сел он на скамью, из тяжелых колод
сбитую, подлили под него уаиги клею бурамадз, и крепко прилип тут
к скамье нартский отпрыск – так прилип, что даже шевельнуться не
мог.
Долго ждали нарты, что вернется юноша, но так и не дождались и
послали за ним следующего, самого младшего.
Но и второго юношу посадили уаиги рядом с первым. Так один за
другим уходили младшие за огнем и не возвращались. А потом пошли
старшие на выручку своих младших. Первым отправился Сослан и тоже
сел на скамью. Та же участь постигла Хамыца. Волнуется Урызмаг,
места себе не находит, не может дождаться товарищей. И, наконец,
отправился он на поиски. Вот подошел к жилищу уаигов и крикнул:
– Эй, хозяева дома! Выйдите наружу! И сразу же уаиги вышли к
нему навстречу и сказали ему:
– Кого ты ищешь? Верно, своих младших? Не тревожься за них, они
скоро выйдут. Зайди лучше к нам в гости, мы хотим угостить тебя
подогретой аракой. Давно уж стоит она на огне, мы хотим подогреть
ее и угостить ею наших гостей. Оттого и задержались твои младшие.
Не стесняйся, заходи к нам.
И подумал Урызмаг: «А ведь не плохо было бы при такой усталости
выпить рог араки».
Вошел Урызмаг в жилье уаигов, видит – все нарты, как на
пиршестве, сидят в ряд на скамье. Но сердито глядят они на
Урызмага, и никто из них не поднялся навстречу ему, как подобает
по обычаю. Не понравилось это Урызмагу, и он, тоже сердитый,
опустился на скамью выше всех. Но тут подлили под него уаиги свой
волшебный клей, и он тоже прилип.
Вот так и сидят они в ряд, славные нарты, любители похождений.
Как окаменелые, сидят они: бледны их лица, и тоскливо глядят они
своими большими глазами. А в огромном котле уаигов ключом кипит
вода. В этот котел бросят нартов. И семь уаигов, один сильнее
другого, на горном хрустале оттачивают свои ножи. Видя это и
слушая лязг стали, чувствуют нарты, как от предсмертного холода
замирают их сердца.
А Сырдон на стоянке разжег костер, освежевал оленя, которого
добыли нартские юноши, приготовил шашлыки и вкусно угостил сам
себя. Почки с жиром он зажарил отдельно и привесил их к усам своим
– на каждый ус по одной почке. Когда же почки остыли на усах его,
он пошел в ту сторону, куда ушли нарты. Дойдя до жилища уаигов, он
крикнул:
– Куда вы делись, гордые нарты? Видно, опять набиваете свои
животы, а меня кинули одного в темном лесу? А что, если меня
медведь исцарапает или волки меня съедят? И даже выглянуть вы ко
мне не хотите.
Услышали нарты голос Сырдона, и словно луч солнца осветил их
сердца.
На его крик вышли уаиги и говорят ему:
– Зайди в наш дом. Будешь нашим гостем, сядешь за стол рядом с
другими нартскими гостями. Но Сырдон сказал им в ответ:
– Что вы только говорите! Да разве я осмелюсь сидеть рядом с
ними? Они, мои алдары, разве позволят мне это? Нет, уж лучше
позовите сюда моих господ.
Не согласились уаиги позвать нартов, и, хочешь не хочешь,
пришлось Сырдону войти в их жилище. Но, увидев нартов сидящими в
ряд на скамье, понял Сырдон, что неспроста сидят они, точно
окаменев. Встал тогда Сырдон около двери так, чтобы его видели
нарты, и, поддразнивая товарищей своих, стал облизывать зажаренные
оленьи почки, которые висели у него на усах.
Снова стали упрашивать его уаиги сесть рядом с другими нартами.
– Я уже сказал вам, что не подобает мне сидеть рядом с ними. Но
если возьмете вы кадушку без дна да насыплете в нее золы, то это и
будет то, на чем я всегда сижу.
Сделали уаиги так, как он просил. Взяли они кадушку без дна,
насыпали в нее золы и залили ее клеем бурамадз. Сырдон,
усаживаясь, незаметно накренил кадушку, и так как не было в ней
дна, то зола высыпалась, а вместе с ней вытек и волшебный клей.
После этого Сырдон уселся поудобнее на кадушке. Завели тут уаиги с
ним разговор:
– Скажи, как выбирают в ваших местах самую жирную скотину для
заклания? И отвечает им Сырдон:
– В наших краях, когда хотят выбрать скотину пожирнее, проводят
рукой по ее загривку. И если загривок мягкий, то, значит, скотина
эта жирная и пригодна для заклания.
Выслушали его уаиги и стали ощупывать шеи всем нартам по
очереди. Самая толстая шея была у Сослана, и решили уаиги, что он
самый жирный из нартов. Сорвали они его с места и разложили на
столе, как скотину, предназначенную для заклания. И подумал
Сырдон: «Ведь если их уаиги зарежут, позор падет на меня». И
только хотели уаиги полоснуть Сослана ножом, как вскочил Сырдон и
закричал:
– Эй вы, которые славитесь по всему свету обжорством! Что вы
делаете? Видно, правда, что только о своем брюхе заботитесь вы!
Удивились уаиги тому, что Сырдон не приклеился и легко вскочил
с места. Переглянулись они, смутились и ответили:
– Ну конечно, мы заботимся о своем брюхе. А чем же нам еще
заниматься?
– То-то и есть. Вы даже толком не узнали, зачем пришли к вам
эти люди, и сразу хотите их спровадить к себе в брюхо!
– Так будь добр, расскажи нам, зачем пришли они, а мы
послушаем, – сказали уаиги.
– Вот и послушайте, – сказал Сырдон. – Разгорелся у нартов
спор: какое из кузнечных орудий старше других? Вот и прислали
нарты к вам своих почетных людей, чтобы разрешили вы их спор.
Не утерпел тут старший из уаигов и сказал уверенно:
– Правду скажу: в кузнице главнее всего – наковальня!
– Нет, мехи главнее! – тут же возразил ему другой. – Не будет
мехов, так ты что, ртом, что ли, будешь дуть? – заносчиво сказал
он старшему.
– А щипцы? – перебил его третий. – Руками-то небось горячее
железо не схватишь?
– А если молотка не будет? – свирепо закричал четвертый. – Что
же ты, кулаком будешь бить по раскаленному железу? Молоток,
молоток всех старше! – кричал он, стараясь перекричать других
уаигов.
И Сырдон тут же поддержал его:
– Вот ты, братец, правильнее всех сказал. А ну-ка, пусть они
испытают на себе, кто в кузнице всех главнее, – сказал он, увидев
молоток в руках этого уаига.
По душе пришлись уаигу слова Сырдона. Тяпнул он молотком одного
из своих братьев по голове, и упал тот замертво. Бросились тут
уаиги друг на друга – и да будет подобное с недругами твоими! –
наносят они друг другу тяжелые раны, хватают все, что попадет им
под руку. А если выпадало у кого из них оружие из рук, тому
подавал его Сырдон и говорил сочувственно:
– Какой жестокий удар нанес тебе брат твой, бессердечный брат!
И после таких слов с новой силой вспыхивала драка.
Видя, как один за другим издыхают уаиги, свободно вздохнули
нарты, и живой свет загорелся в их глазах.
Вот уаиги истребили друг друга.
И, убедившись в этом, Сырдон сказал:
– О, мои товарищи, прощайте, я отправляюсь домой. Что
рассказать мне в нартском селе? Тут нарты взмолились.
– Ради матери твоей, ради отца твоего, Сырдон, спаси нас! Ведь
ты для нас не только зло, ты для нас и добро! Доверши свое
благодеяние, избавь нас от этой скамьи.
– Чем бы мне помочь вам? – ответил Сырдон. – Схожу-ка я за
большой пилой и так распилю эту скамью, чтобы у каждого из вас
остался приклеенным к заду только кусочек скамьи.
– Да как же так! – возмутились нарты. – Ведь мы все достойные
мужи, и если нартам покажемся в таком виде, это будет для нас хуже
смерти! Нет, просим тебя, сделай так, чтобы нарты не узнали о
нашем позоре, придумай что-нибудь.
– Ну что ж, – сказал им Сырдон, – могу я предложить другой
способ: схожу и приведу восемь буйволов, приделаю упряжки к
скамье, на которой вы сидите, и поволоку вас в Страну нартов
вместе со скамьей.
Заплакали нарты, слезы, подобно граду, текут по их бородам.
– Если ты в таком виде приволочешь нас на большой нартский
нихас, взглянут на нас нарты и скажут: «Вот как Сырдон приволок
наших именитых мужей! Ведь они подобны бревнам». Нет, лучше пусть
нас сожрут волки!
Поиздевавшись над нартами столько, сколько ему хотелось, Сырдон
сказал:
– Я бы еще раз вас спас, но ведь забудете вы опять то добро,
что я сделаю вам.
– Только спаси нас, и что хочешь проси, мы исполним твою
просьбу, – говорят ему нарты.
– Нет, вы не сдержите слова! Коли будем жить вместе, вы опять
будете при дележе выделять мне собачью долю побежденного. А когда
будете распределять земли на южных склонах горы, то назло выделите
мне их северные участки. Если волов будете делить, то мне
достанутся молодые, в первый раз запряженные. Если придется коров
делить, дадите мне тех, что после первого отела. А когда умру, вы
onunpnmhre меня на нартском нихасе, чтобы вечно слышал я ваши
издевательства!
Нарты поклялись, что не будут они делать ничего назло Сырдону.
– Ну, пусть будет так! – сказал Сырдон и стал черпать из
кипящего котла уаигов горячую воду и лить ее на скамью, где сидели
нарты, чтобы клей размягчился и нарты отделились от скамьи.
Нелегко это им удалось. Целые куски своего мяса оставляли они
на скамье. И поэтому, когда сели они на коней своих, никто из них
не мог сидеть прямо – кривило и корячило их в разные стороны.
Вернулись нарты туда, где остановились на ночлег. Смотрят,
шашлыки Сырдона еще на вертелах жарятся. Как было не догадаться
нартам, что имелись у Сырдона и кремень и огниво и что он нарочно
отослал их к уаигам! Опять разозлились на него нарты. «Заставим
Сырдона опять идти пешком!» – решили они. Сели на своих коней и
говорят Сырдону:
– Эй, Сырдон, давай догоняй нас! Мы двинулись в путь. Ничего не
сказал им Сырдон, а когда отъехали нарты, он взял да и поймал
одного из коней, принадлежавших уаигам, и на нем быстро догнал
своих товарищей. В седле он сидел прямо, по-молодецки, а нартам
невмоготу сидеть прямо. И Сырдон проскакал мимо них и сказал:
– У-У-У гордые нарты, от чрезмерной заносчивости даже на конях
своих сидеть прямо не можете!
Понурые едут домой нарты. В одном месте задержались на ночлег и
стали между собой договариваться:
– Когда это зло нартов, бедовый Сырдон, вернется домой, будет
он хвастаться, что спас нас от беды. Сделаем что-нибудь такое,
чтобы стал он посмешищем для нартов.
Ночью поднялись нарты и отрезали губы у коня Сырдона, так что
зубы его стали словно оскалены. Увидев, что нарты сотворили с его
конем, Сырдон подкрался ночью и подрезал у всех нартских коней
хвосты, но так осторожно, что по видимости они чуть-чуть
держались.
Утром двинулись нарты в путь. Сырдон едет за ними следом.
Сослан обернулся и сказал:
– Вот чудеса, идет конь Сырдона и смеется!
– Мой конь не дурак, спроста он не смеется! Не иначе видит он
перед собой что-нибудь смешное, – ответил Сырдон. Тогда Сослан
говорит своим товарищам:
– Сырдон опять что-то нам подстроил.
Остановились нарты, сошли с коней, стали их чистить – и чуть
только дотронутся до хвостов своих коней, отпадают на землю
хвосты, ну как метлы!
Встревожились нарты:
– Как же мы покажемся в нартском селении на таких куцых конях?
Все эти беды идут от Сырдона!
Схватили они его, пригнули к земле высокое дерево и к верхушке
его за усы привязали Сырдона, а потом отпустили дерево. Висит
Сырдон на верхушке дерева и говорит себе: «Вот теперь я, кажется,
попался!»
И вдруг видит Сырдон: посвистывая, гонит стадо пастух
балгайского алдара. Идет он, посвистывает, но увидел Сырдона на
дереве – и даже свистеть перестал.
– Ради бога, скажи, человек, что ты там делаешь? – кричит он
снизу Сырдону, задрав голову.
– Позаботься-ка лучше о своей дороге, – ответил ему Сырдон. –
Если я скажу тебе, что я здесь делаю, ты попросишься на мое место.
– Клянусь, не буду проситься. Только будь милостив ко мне и
расскажи, чем ты там занят.
– Ну, я вижу, от тебя не отвяжешься. С этого дерева видно, как
Бог молотит на небе пшеницу. И так это любопытно, что я с тех пор,
как увидел это, перестал есть и пить.
– Будь милостив ко мне, добрый человек, – сказал пастух, – не
пришлось мне еще видеть Бога. Разреши хоть раз взглянуть на него!
– Ведь говорил же я, что ты будешь проситься на мое место, –
сказал Сырдон.
Тут пастух стал клясться, что он только краем глаза посмотрит
на Бога и потом снова пустит Сырдона на его место.
И тогда нехотя сказал Сырдон:
– Ну ладно, пригни-ка дерево да помоги мне развязаться. Пригнул
пастух дерево и развязал Сырдона.
– А теперь я сам привяжу тебя к верхушке дерева, – сказал
Сырдон. – Привязать надо крепко, а не то, если будешь плохо
привязан, увидев Бога, можешь сорваться с дерева.
И, привязав вместо себя любопытного пастуха, отпустил Сырдон
дерево. Выпрямилось дерево, и повис пастух на его верхушке.
Смотрит он на небо, но Бога, конечно, нигде не видит. И кричит он
сверху Сырдону:
– Бога я нигде не вижу, и глаза мои стали хуже видеть, чем
видели до сих пор!
И отвечает ему снизу Сырдон:
– 0 тепло очага моего! Ты не очень торопись. Побудешь еще
немного на верхушке дерева, и глаза твои ничего не будут видеть.
Оставил он пастуха висеть на верхушке дерева, а сам погнал в
Страну нартов стадо алдара балгайского.
Вот гонит Сырдон стадо мимо большого нихаса, на удивление
нартам, собравшимся там.
– Гляди-ка, а наш бедовый Сырдон опять пригнал целое стадо. А
мы-то думали, что он погиб! И ответил им Сырдон:
– Вас, привязавших меня к вершине высокого дерева, еще покарает
Бог. А мне он подарил это стадо за то, что ближе меня не было к
нему человека.
Вот вам добыча, делите ее. Сколько раз называли вы меня
никчемным, а выходит, что сами вы никчемные. Сколько в балгайской
степи пасется стад без пастухов, и поистине можно назвать
никчемным того, кто не пригнал оттуда на заклание хоть одну
скотину.
И тогда нарты, словно по тревоге, сели на коней и бросились в
балгайскую степь. Но тут как раз наткнулись они на дружину алдара
балгайского, которая ехала искать своего пастуха. Как тут было
нартам снова не разгневаться на Сырдона! Решили они его погубить.
Но кому под силу погубить Сырдона? Его хоть в морскую бездну
брось, он и оттуда выйдет сухим. Вот за что нарты все же почитали
своего бедового Сырдона, сына Гатага.
Умел сыграть шутку над нартами Сырдон, сын Гатага.
КАК ПОЯВИЛСЯ ФАНДЫР
Целый год строили нарты большой дом для общих сборов и
празднеств. Хотелось им такой дом поставить, чтобы даже Сырдон
похвалил его. И вот дом построен, и Сослан пошел за Сырдоном и
сказал ему:
– Собрались нарты и просят, чтобы пришел ты и посмотрел новый
наш дом.
– Что ж, я приду, посмотрю, – ответил Сырдон. Вот пришли они
вместе в большой нартский дом. Все нарты были в сборе, и спросили
они Сырдона:
– Скажи, по сердцу ли тебе наш новый дом? Не находишь ли ты в
нем какого изъяна?
Рассмотрел Сырдон весь дом, в каждый угол заглянул и после
этого сказал:
– Хорош-то он хорош. Но если бы... – И, не докончив своей речи,
ушел из дома.
Догнал его Сослан и спрашивает:
– Куда ты торопишься, Сырдон? Ведь ты ничего нам не сказал!
– А что мне сказать вам?
– Почему ты сказал «если бы»? –спросил Сослан.
– Потому я сказал так, что дом хоть и хорош, но в середине
пусто. – И, не добавив ничего больше, ушел Сырдон. Вернулся Сослан
обратно и сказал нартам:
– Похулил Сырдон наш дом, сказал – пусто у него в середине.
Стали раздумывать нарты, что могли значить эти слова Сырдона. И
первым догадался Сослан.
– Ведь у нас в доме над очагом еще цепь не висит, значит, дом
поистине пустой в середине,–сказал он.
Тогда сковали нарты тяжелую надочажную цепь18 и, когда она
была готова, приладили ее, как полагается, в середине дома над
очагом и опять послали Сослана за Сырдоном.
Когда пришел Сырдон, стали его опять спрашивать нарты:
– Посмотри-ка теперь: чего еще недостает в нашем доме? Сырдон
опять осмотрел весь дом и сказал:
– Хорош-то хорош, но если бы... – И снова ушел. Теперь пошел за
ним Хамыц и, догнав его, спросил:
– Сырдон, ведь ты хорошим назвал наш дом, и все-таки по словам
твоим слышим мы, что ты недоволен чем-то.
– Дом, правда, хорош, – сказал Сырдон, – но восточная сторона
его пустая.
Долго думали нарты над словами Сырдона и догадались, что в
новом доме в восточном углу не хватает хозяйки, а угол восточный,
onmrmn, пуст без хозяйки. И пригласили тогда нарты женщину,
нарядили ее, как молодую невесту, поставили ее в восточном углу и
решили:
– Сходим последний раз за Сырдоном. Но не хочет никто из нартов
идти за Сырдоном. И тогда сказал Хамыц:
– А ну-ка схожу я за ним. Если не захочет идти, я силой приведу
его сюда.
Подошел Хамыц ко двору Сырдона и позвал:
– Сырдон, выйди-ка наружу.
Долго не откликался Сырдон на зов, но вот наконец вышел и
спросил:
– Что тебе надо от меня, Хамыц?
– Собрались все нарты и приглашают тебя посмотреть их новый
дом.
– Когда вы за едой и напитками восседаете, то почему-то не
приглашаете меня! – сказал Сырдон. – Не пойду я больше к вам!–
Отвернулся и хотел вернуться домой.
Тогда Хамыц пригрозил:
– Плохо будет тебе, если ты не пойдешь!
Подчинился Сырдон, пошел вслед за Хамыцем. Но злой переступил
он порог большого нартского дома. И опять долго осматривал он дом
и сказал потом:
– Раньше это строение нельзя было домом назвать, а теперь
настоящий дом.
Очень обрадовались нарты, услыхав похвалу Сырдона.
Но сердит был Сырдон, запомнил он обиду, нанесенную ему
Хамыцем, и затаил в своем сердце желание отомстить ему.
Была у Хамыца корова. Семь лет не телилась она и до того стала
жирная, что не только из нартского селения, но даже из далеких
мест приходили люди, чтобы поглядеть на эту корову. И все дивились
ей. Очень гордился Хамыц своей коровой.
И вот решил Сырдон украсть ее.
Однажды ночью пробрался он к хлеву, где стояла на привязи
корова. Но как ни старался Сырдон, не смог он открыть крепкие
ворота хлева. Ни с чем вернулся он назад и долго раздумывал о том,
как бы ему добраться до коровы и увести ее. И кое-что все-таки
придумал. Однажды, когда день уже клонился к вечеру и коров должны
были пригнать с пастбища, пробрался Сырдон в хлев Хамыца и
спрятался там. Вот пришло вечером стадо с пастбища. Хамыц загнал в
хлев свой скот и крепко запер дверь. Тихо сидел Сырдон в хлеву, и,
дождавшись, когда все погрузилось в глубокий сон, он стал
осторожно снимать с петель дверь хлева. И это ему удалось легко и
бесшумно.
Вывел Сырдон корову Хамыца и погнал ее, но не в тот свой дом,
который все знали, а в другой, потаиной, о котором никто не знал.
Под мостом находился потайной дом Сырдона, и вся семья его жила в
нем. Сам же Сырдон жил в доме на краю селения. Привел он корову
Хамыца в свои потайной дом, зарезал ее и день за днем пировал
вместе со своей семьей.
Хватился Хамыц – нет коровы. Начал искать и в нартском селении,
и в окрестных селениях, но ничего не находил. Лопался от злости
Хамыц.
Но вот дошел до него слух, что корову его свел со двора Сырдон,
злосчастие нартов.
«Что же остается мне делать? – подумал Хамыц.– Пойду-ка я к
вещей женщине».
Пришел он к ней и рассказал все по порядку.
– Я пришел спросить тебя, не посоветуешь ли ты мне чего-нибудь?
– сказал он.
И ответила ему вещая женщина:
– Еще до того, как ты пришел ко мне, знала я о твоей корове.
Есть где-то у Сырдона потайной дом, подземное жилище. Где оно –
никто не знает, и я тоже не знаю. Но у Сырдона в этом потайном
жилище живет семья.
– А как же можно найти это жилище? –спросил Хамыц.
– Кто не знает суки Сырдона? – ответила вещая женщина. – Ночь
проводит она в потайном жилище Сырдона и каждое утро на рассвете
выходит наружу. Нужно подстеречь ее и поймать. Когда будет она в
твоих руках, привяжи к ее ноге туго скрученную шерстяную нитку и
отпусти ее. А ты проследи за ней, и думаю я, что приведет она тебя
к потайному дому Сырдона.
Стал Хамыц подстерегать по утрам собаку Сырдона. И вот однажды
ранним утром удалось ему поймать ее. Привязал он к ее ноге туго
скрученную нитку и отпустил ее. Но не бежит собака к дому Сырдона,
мечется то туда, то сюда, не хочет выдавать своего хозяина. Стал
тут Хамыц избивать собаку – как же иначе? Избил ее до полусмерти,
и тогда побежала собака, а нитка стелется вслед за ней и ведет за
собой Хамыца.
Сырдона не было дома, а семейные его испугались, увидев Хамыца.
«И как это только он нашел нас!» – подумали они.
Котел был полон мяса и кипел. Хамыц вынул мясо, понял, что это
варится мясо его коровы, и, не в силах сдержать свой гнев, по
одному и по два изловил детей Сырдона и бросил их в котел.
Развел он сильный огонь в очаге, взвалил себе на плечи что еще
оставалось от его коровы и отнес в свой дом. Потом пошел он на
нартский нихас. Сырдон тоже был там, но Хамыц промолчал и слова не
промолвил. А когда Сырдон увидел Хамыца, сказал он, смеясь:
– Жалко Хамыца, ведь кто-то сейчас поедает мясо его коровы, а
он сидит голодный!
– Быть может, у кого-то в котле варилось мясо моей коровы, но в
этом же котле варится у него сейчас мясо его собственных детей, –
ответил Хамыц.
Почуяло сердце Сырдона, что какое-то злое горе постигло его,
ничего не ответил он Хамыцу и пошел торопливо домой. Заскочил он в
свой дом, оглянулся и никого не увидел. «Самое время обедать, куда
же они делись?» – в тревоге подумал Сырдон. Схватил он большую
вилку, которая служит для того, чтобы вынимать мясо из котла,
опустил ее в котел, поводил ею и вдруг видит: зубья вилки зацепили
кости его детей – вот череп, а вот рука, нога... Сначала оцепенел
Сырдон, выпала вилка из его рук, а потом зарыдал.
– Никто, кроме Хамыца, не мог совершить такого злодеяния! –
сказал Сырдон, рыдая.
Потом достал из котла кости всех своих детей, сложил кости руки
старшего своего сына и составил из них основу фандыра, жилы,
ведущие к сердцам других сыновей, натянул он на фандыр, так что
получилось двенадцать струн, опустился возле останков своих детей,
ударил по струнам и запел-зарыдал:
– Беден я, мальчики мои, и не смогу устроить по вас поминание.
Но всегда, когда люди будут класть на очаг приношение мертвым,
будет в светлом раю поминаться имя твое, мой старший мальчик, –
ведь назван ты был при рождении «очаг» – Конага.
И тут еще громче запел и заиграл Сырдон:
– Второй мой мальчик, ведь назван ты был Уарага при рождении,
что значит «колено», и то, что при поминании мертвых люди будут
класть на колено, то пусть будет тебе поминанием. Третий мой
мальчик, Фуага, «дуновение», назван был ты, – так пусть же, когда
на поминках люди будут дуть на горячее, это будет твоим
поминанием.
Так одного за другим прославил он каждого из своих сыновей.
Глубокая яма была за дверью его потайного жилища, в этой яме
похоронил он останки своих детей. А сам взял в руки свой фандыр и
пошел на нихас нартов.
И сказал он нартам:
– Те, чьи сердца не испытали горести и несчастья, пусть
послушают игру фандыра.
И так заиграл на фандыре Сырдон, что вся вселенная слушала его.
Синее небо застонало и пролило слезы. Прекратили охоту хищные
лесные звери и в безмолвии опустили головы к земле. Птицы стаями
прилетели к Сырдону и зарыдали-загоревали вместе с ним. И люди,
что сидели на нихасе, понурились и опустили головы, застонали, и
градом полились слезы из их глаз.
А Сырдон все играет на своем фандыре и в лад струнам говорит
нартам:
– Нарты, вот вам мое подношение. Только позвольте мне жить
среди вас.
И, слушая песню Сырдона, нарты сказали:
– Разве можем мы оттолкнуть человека, который принес нам в дар
такое сокровище!
И сказал тогда Урызмаг Сырдону:
– У нас с тобой, Сырдон, одна кровь. Ты всем нам брат. Если не
жаль тебе подарить нам такое сокровище, то приходи и живи с нами.
И, как брату, открыты перед тобой двери во все наши дома. И нет у
нас тайн от тебя.
Взяли нарты из рук Сырдона фандыр, и сказали они друг другу:
– Если даже всем нам суждена погибель, навеки останется жить
фандыр. Он расскажет о нас, и кто заиграет на нем, тот вспомнит о
нас и тот станет нашим навсегда.
СЫРДОН ОПЯТЬ ОБМАНУЛ НАРТОВ
Однажды отправились нарты в поход и взяли с собой Сырдона.
Неудачен был поход, и, возвращаясь домой, нарты решили выместить
свою злобу на Сырдоне.
Знали нарты, что посреди темного леса есть бездонное озеро, о
котором ничего не было известно Сырдону. Покрыли они это озеро
хворостом и обманули Сырдона, послали его прямо на это гиблое
место. Не знал Сырдон об этой ловушке и провалился. Но, падая,
успел он ухватиться за корни прибрежных деревьев. И хотя трудно
было ему, все же он выбрался на берег. Собрал Сырдон сухого
хворосту, разжег костер, высушил свою одежду и скорей побежал
наперерез нартам.
Думали нарты, что погиб уже Сырдон, и вдруг слышат – кричит он
им:
– Эй, нарты, любители походов! Постойте, послушайте, о каком
чуде я вам расскажу.
Остановили нарты коней, подошел к ним Сырдон и сказал:
– За всю свою жизнь, никогда не видал я такого чуда. И тут
любопытство взяло нартов.
– Какое чудо видел ты, сын Гатага? Смотри не обмани нас снова.
И ответил им Сырдон:
– В лесу, не доехав до маленького озера, встретил я невиданных
зверей, – они ушли в глубь леса, в колючие заросли. Я от страха
едва собрался с силами, чтобы прибежать сюда.
Видят нарты, что одежда у Сырдона сухая, и поверили его словам.
А Сырдон продолжал рассказывать:
– Не скоро представится случай так поохотиться! Давайте
поторопимся. Я, конечно, не посмею близко подойти к этим зверям,
но я подведу вас к зарослям, в которые они ушли.
Поехали нарты вслед за Сырдоном, и направил он их в самую чащу,
в колючие заросли.
Настала ночь, кружатся нарты между колючими кустами и не
находят ни зверей, ни выхода из чащи. Так исцарапали их колючки,
что кровью покрылись и нарты, и кони их. Только когда настал
рассвет, удалось нартам выбраться из чащи. Тут их встретил Сырдон.
– Что же это? Ты опять обманул нас? – спросили нарты.
– О нарты, сознайтесь! Вы просто не посмели близко подойти к
зверям и спрятались в колючие кусты. Теперь на весь свет ославлю я
вас. Ну и опозоритесь же вы!– ответил им Сырдон.
Нарты не на шутку испугались того, что он их опозорит, и молча
сносили его насмешки.
Так сын Гатага Сырдон мстил нартам, когда они его обижали.
КАК СЫРДОН ОБМАНУЛ УАИГОВ
Вышел однажды Сырдон на улицу и видит – никого из нартов нет,
только дети играют. Тогда спросил Сырдон у детей:
– Куда девались все нарты?
Подошел к нему один маленький мальчик и сказал:
– Ты только не выдай меня. Нарты тайком от тебя отправились в
поход.
Вернулся тогда Сырдон к себе домой, собрался в дальний путь и
пошел по следу нартов. Три дня шел он по дремучему лесу и только
собрался отдохнуть, как увидел, что на поляне дерутся три уаига.
Сделал Сырдон вид, что хочет пройти дальше, и мимоходом сказал им:
– Доброго вам здоровья, крепыши уаиги! Чем это вы заняты? За
что избиваете вы друг друга? Нехорошо ссориться, позорно!
И ответили ему уаиги:
– Мы бы и рады не драться, да никак не можем поделиться.
– А что же это вы делите такое? Может, я бы вас помирил? –
говорит Сырдон, останавливаясь.
– Владеем мы тремя ценными вещами, – ответили ему уаиги. –
Кожей, фынгом и веревкой. Не простая эта кожа. Сядь на нее – и
домчит она тебя куда захочешь. И фынг у нас не простой. Ударишь
его войлочной плетью – и весь уставляется он кушаньями и
напитками. А веревка эта такова:
сколько бы сокровищ ни связал ты ею, всю тяжесть они теряют.
И сказал им тогда Сырдон:
– Вы послушайте-ка меня, и я помирю вас. Дайте мне каждый по
стреле, и я пущу их в разные стороны. Кто из вас первый прибежит
со своей стрелой обратно, тому первое право выбора. Кто второй
прибежит, тот второй выбирает. Ну, а последнему достанется то, что
останется.
Сразу согласились уаиги. Выстрелил Сырдон в три стороны я
крикнул:
– Скорей бегите!
Со всех ног кинулись уаиги за стрелами, толкая друг друга, хотя
стрелы полетели в разные стороны.
А Сырдон взял в руку веревку, поставил на кожу фынг, сам сел на
кожу и сказал ей:
– Отнеси-ка меня на крышу моего дома.
Только сказал он это, как очутился у себя на крыше.
Устроил Сырдон пир. Поставил он чудесный фынг, ударил по нему
войлочной плетью и целую неделю угощал нартов. Увидели нарты, как
удачлив Сырдон, и с тех пор всегда брали его с собой в поход.
КАК СЫРДОН СПРАВЛЯЛ ПОМИНКИ ПО СВОИМ ПОКОЙНИКАМ
Встречаясь с Сырдоном, то один, то другой из нартов говорил
ему:
– Нужно тебе, Сырдон, устроить поминки по своим покойникам,
чтобы они в Стране мертвых не завидовали другим покойникам. Ведь
ты берешь на себя грех, не соблюдая обычая поминок.
А иные даже не прочь были поддразнить его:
– Среди нартов не найти такого, кто, подобно тебе, не оказывает
почести своим покойникам!
Сырдон хорошо понимал, из-за чего так беспокоятся нарты о его
покойниках.
Была у бедного Сырдона единственная корова, и очень хотелось
нартам съесть ее. А что было им до покойников Сырдона!
– Пусть совсем без пищи останутся его покойники, пусть, затаив
голод, сидят среди других покойников! – так между собой говорили
нарты.
Долгое время Сырдон отмалчивался. Наконец он сказал нартам:
– Вы ведь знаете, что у меня ничего нет, так из чего устрою я
поминки?
– Попроси своих родственников и друзей, и пусть они помогут
тебе, но все же не оставляй своих покойников совсем без поминок, –
сказали нарты Сырдону.
Сырдон собрал с избытком все, что нужно для поминок: и напитки,
и кушанья. Дрова привез, установил над очагом двуухий большой
котел и заварил пиво. Но в пивовары он поставил самого глупого
человека. Известно, чтобы сварить пиво, кладут в двуухий котел
двадцать мер солода, а Сырдон насыпал в него всего одну меру.
Варится, варится пиво, несколько дней варится, а все не готово.
Люди думали, что пива наварено очень много, но Сырдон знал, что
делал. Зарезал он одну свою безрогую овцу и бросил ее тушу в
другой двуухий котел. «Моим покойникам давно уже никакая еда не
нужна, а вам, обжорам, хватит и одной овцы, да и пива хватит на
один день! Но вы хотите найти в моем доме глупца Сырдона, так его
вы не найдете!»– так говорил Сырдон сам с собой.
Слух о том, что Сырдон справляет поминки, распространился меж
нартов. В день поминок Сырдон собрал пивовара, хлебопеков и еще
двух придурковатых юношей, которых пригласил он прислуживать за
столом, и сказал им:
– Вам предстоит потрудиться на поминках, потому вы должны
заранее подкрепиться, иначе останетесь голодны.
Велел Сырдон зарезать двух или трех кур и покормил своих
прислужников, напоил их аракой, а потом поручил им переливать пиво
из котла в кадушки.
Послал созвать к себе людей на поминки, а сам завел среди
прислуживающих разговор о том, что появилось раньше – курица или
яйцо. Опьяневшие начали спорить. Один говорит: «Курица, конечно,
появилась раньше яйца!» Другой возражает: «Нет, яйцо – раньше
курицы!» Началось со спора, а повело к ссоре, а потом начали они
толкать друг друга. Сырдон вмешался, делая вид, что разнимает их,
и как будто нечаянно опрокинул кадушки, наполненные пивом. Тут он
стал сокрушаться и бранить своих прислужников:
– Погубили вы меня! Только разослал я людей, чтобы созвать
нартов на поминки, а вы разлили мое пиво! С каким лицом выйду я
теперь к нартам?
И как раз когда бранил он своих прислужников, к нему во двор
вошли самые старшие из нартов. Сырдон выбежал, к ним навстречу и
рассказал, сокрушаясь:
– Мои прислуживающие – что станешь делать! – поспорили. Один
кричал: «Яйцо появилось раньше!»,–другие горячились: «Нет, курица
раньше!» И так они повздорили, что разлили мое пиво,
приготовленное для поминок!
Переглянулись старшие нарты и разошлись по домам. Узнав, что
случилось на дворе у Сырдона, те, что собирались прийти, тоже не
пришли. И все, что Сырдон приготовил для поминок, осталось ему
самому.
ПОЧЕМУ СЫРДОНА ПРОЗВАЛИ ОБМАНЩИКОМ
Собрались раз нарты на нихасе и стали рассказывать смешные
истории. Сырдон долго слушал их и с презрением кривил свое лицо.
Тогда Хамыц спросил его:
– Что ты кривишься, Сырдон? Или из такого множества чудесных
рассказов тебе ни один не пришелся по душе?
– Как мне не кривить свое лицо? Один перед другим стараетесь
вы, рассказываете небылицы да еще смеетесь. Хотел бы я знать,
когда я услышу от вас хоть слово правды?
Тут не выдержал Сослан и крикнул Сырдону:
– Осел ты, сын Гатага! Если знаешь что-нибудь получше, то
почему не расскажешь нам? Мы бы тебя послушали!
– Рассказы, которые достойны того, чтобы вы слушали их, у меня
всегда найдутся.
Тут юноши-нарты стали просить Сырдона, чтобы рассказал он им
какую-нибудь быль. И так они пристали к нему, что Сырдон начал:
– Было это в пятницу под субботу, когда я намеревался устроить
поминки по своим покойникам. Нужно мне было жертвенное животное,
чтобы зарезать его, и решил я пойти на охоту.
– Провалиться б тебе в седьмое подземелье, Сырдон! – прервал
его Сослан. – Какой же ты охотник!
– Не перебивай его, Сослан, пусть он до конца доведет свой
рассказ, – остановил Сослана Урызмаг. И Сырдон продолжал:
– Шел я по лесу и встретил там мужчину. Поздоровались, и когда
он узнал, что я из нартов и вышел на охоту, предложил вместе
поохотиться:
– Давай пойдем на берег Сауфурда, там пасется преогромная кох-
свинья, и мы убьем одного из ее поросят.
Отправились мы с ним на берег Сауфурда. И пусть столько умрет в
моем доме людей, сколько неправды в моем рассказе! Видим,
преогромная кох-свинья кормит молоком своих двенадцать поросят. Но
из поросят только один сосет сосок свиньи, – второй поросенок
сосет хвост первого поросенка, а третий сосет у второго, и таким
образом все двенадцать поросят растянулись в одну линию, а у
самого последнего поросенка из хвоста хлещет струёй молоко...
Тут расхохотались все юноши-нарты, и Сырдон прервал свой
рассказ.
– Пусть у тебя, Сырдон, и вправду столько умрет людей, сколько
раз ты соврал сейчас!–сказал один из юношей.
А Сослан не мог сдержаться и крикнул Сырдону:
– Скройся с наших глаз, Сырдон, ты недостоин быть среди нас на
нихасе, потому что ты это священное место превратил в посмешище!
Нарты вдоволь посмеялись над Сырдоном, а потом Урызмаг спросил
его:
– Ну, а как ты все-таки добыл животное, предназначенное для
заклания на поминках?
– Мыши съели его жертву, – сердито сказал Сослан.– Хорошо было
бы, если бы также съели его голову!
Сырдон дождался, когда стало тихо, потом сказал назидательно:
– Это вам, недостойные нарты, надлежит зарезать животное за мое
здоровье, потому что я хотел этим рассказом указать вам путь, куда
следует вам отправляться в поход.
– Этому можно было бы поверить, Сырдон, если бы ты не наврал
здесь столько, что из этого вранья можно построить лестницу на
небо, – сказал Хамыц.
– Известно, что вы, нарты, к Богу дорогу ищете, – поднимитесь к
нему по лестнице, которую я вам построил! Только смотрите, чтобы
из вас никто не упал с этой лестницы, иначе сломаете себе шею или
ногу, а то и головы разобьете, – ответил Сырдон.
С тех-то пор Сырдона и стали звать обманщиком.
ТВОЕ СУКНО В РУКЕ ТВОЕЙ
Беден был нарт Сырдон. Взял он у одного человека в долг кусок
шерстяной ткани и никак не мог отдать долга. А тот все ходил к
Сырдону и просил вернуть ему сукно. Но каждый раз уходил он с
пустыми руками. И чего только не выдумывал Сырдон, чтобы отсрочить
уплату долга!
Однажды в назначенный срок заимодавец опять пришел к Сырдону,
чтобы получить с него долг. Подошел он к дому Сырдона и окликнул
его.
– Эй, дома ли ты, Сырдон?
– Нет его дома, – ответили ему.
– А где он?
– Вон там, за околицей, канаву для воды роет. Пошел заимодавец
туда, куда ему указали.
– Радости желаю тебе, Сырдон.
– Да будет благополучен твой приход.
– Сырдон, пора тебе вернуть мое сукно. Много чего выдумывал ты,
чтобы не уплатить мне долга. Постыдился бы! Надо совесть иметь...
– Да разве я отказываюсь? Будь милостив ко мне, не говори
больше со мной об этом. Ты думаешь, чем я здесь занят? Забота о
твоем сукне привела меня сюда.
– Что это ты говоришь, Сырдон? Где здесь забота о моем сукне?
Глаза мои меня не обманывают: ты здесь роешь канаву для воды.
Э, непонятлив ты, братец! Вот вырою я эту канаву, пущу по ней
воду, а по краям канавы насажу колючек. И вот каждый раз, когда
овцы и козы будут идти на пастбище и возвращаться оттуда, они
обязательно подойдут к этой канаве, чтобы напиться. И, продираясь
через колючки, будут оставлять на них отличную шерсть. Всю эту
шерсть я соберу, натку сукна и сполна расплачусь с тобой.
На что был зол этот человек на Сырдона, не выдержал он и
расхохотался.
– Зря ты смеешься! – обиделся Сырдон. – Можешь считать, что
твое сукно в твоих руках.
Махнул тут сосед рукой и вернулся домой: что еще он мог
сделать?
А Сырдон, верно, еще и сейчас сажает колючки.
КТО КОГО ОБМАНУЛ
Был у Сырдона откормленный баран. Вот и стали думать нарты, как
бы съесть его. Однажды собрались на нихасе все старейшие нарты.
Сырдон тоже был тут, но, как ему подобало, сидел поодаль от
старших. И сказал Сырдону Хамыц:
– Подойди поближе, сын Гатага! Тот подошел торопливо:
– Чего желают мои старшие? И сказал ему Хамыц:
– А знаешь, Сырдон, ведь подходит время потопа. Все пропадет, и
твой жирный баран тоже. Давай-ка пойдем лучше на берег реки,
зарежем его, приготовим шашлыки, поедим вдоволь, –пусть Бог
любуется нами.
Молча, уставясь в землю, выслушал слова Хамыца Сырдон и
ответил:
– Пусть съем я ваши болезни! Раз будет потоп, так пусть мой
откормленный баран для вас лишится жизни.
Раз в солнечный день собрались нарты на берегу реки, и Сырдон
приволок туда своего откормленного барана. Под деревом, на берегу,
отыскали они хорошее место, зарезали барана и разделили его.
Пока жарились шашлыки, нарты рассказывали сказки и были. Стали
у них слипаться глаза, и кто-то сказал:
– Нужно пока освежиться!
Разделись они и полезли в воду.
Купаются нарты, а бедовый Сырдон собрал всю их одежду и бросил
в огонь.
Освежились нарты, вылезают на берег. «Вот, – думают они,–
верно, зарумянились шашлыки из барана, которого откормил Сырдон!»
Хотят одеться нарты, хватились, а нигде не видят одежды.
– Что за бес унес наши одежды? – спросили они Сырдона.
– Я их бросил в огонь, – ответил Сырдон.
– Как так?
– А зачем вам одежда? Ведь все равно скоро конец мира. Его
можно и голыми встретить.
Поглядели тут нарты друг на друга и сказали: кто строит козни
против этого человека, тот строит козни самому себе.
ХАМЫЦ И БАТРАДЗ
ЗУБ АРКЫЗА
Известно, что близнецами были сыновья Дзерассы – Урызмаг и
Хамыц. Но кто из них старший и кто младший, никто не мог сказать,
и сами они об этом не знали. Из-за этого, хотя уже во цвете лет
были Урызмаг и Хамыц, семьей никто из них не обзаводился, так как
ни один из братьев не хотел жениться через голову другого, боясь,
что другой, если он окажется старше19, затаит в душе обиду.
И пока они друг другу права старшего не давали: каждый из них
считал себя старше другого.
Урызмаг и Хамыц спрашивали нартов: кто из нас старше? Но и из
нартов никто не знал об этом.
Тогда Урызмаг и Хамыц решили пойти к сестре своего отца в
Фаснарт и спросить ее: уж она-то должна знать, кто из них старше,
кто моложе.
Далек был путь в Фаснарт. Урызмаг, как более разумный, сказал:
– Далек наш путь, Хамыц, и на дорогу придется нам запастись.
Возьми в сумы все, что нам понадобится в пути – и напитков, и
разной еды.
Хамыц так и сделал. Заготовил в дорогу и еды, и напитков – все,
что может быть нужным в пути, приторочил сумы к своему седлу, и
отправились братья-близнецы в Фаснарт, к тетке своей Кызмыде.
В дороге бывало, что Урызмаг ехал справа от Хамыца, а случалось
– и слева. Когда уже близок был Фаснарт, Урызмаг подъехал к Хамыцу
с правой стороны, и в таком порядке подъехали они к дому тетки
своей Кызмыды.
Вышла к ним навстречу Кызмыда – и как было ей не обрадоваться
им! Когда они вдосталь нарадовались встрече, Урызмаг спросил
Кызмыду:
– Мы приехали узнать у тебя, будь добра, ответь нам, почтенная
наша тетушка, кто из нас старше?
– Дети, о чем вы спрашиваете ценя? Вы сами должны знать обычаи:
в дороге с правой стороны едет старший, а с левой стороны сумы
везет младший! Ясно, что Урызмаг старший, а Хамыц младший.
Рассердился нарт Хамыц и проклял свою тетку:
– Раз так, то превратись в серого осла! А слово нартов всегда
сбывалось, – как было не знать об этом Кызмыде! И обратилась она с
мольбой к Хамыцу:
– О, о!.. Дитя мое, не проклинай меня, ведь мой позор падет и
на нартов. Я подарю тебе зуб Аркыза, только пощади меня!
– А что это за зуб? – спросил Хамыц у старухи.
– Это такой зуб, что если его укрепишь во рту и увидит его
любая женщина, тотчас же она влюбится в тебя без памяти. Услышав
эти слова, Хамыц обрадовался и тут же сказал:
– Тогда пусть не сбывается мое проклятие. А Кызмыда,
избавившись от страшного позора, который ей угрожал, вынесла
Хамыцу зуб Аркыза и сказала ему:
– Прими мой подарок, дитя мое! Ты избавил меня от позора, вот и
дарю я тебе этот зуб. От древнейших предков наших остался всего-
навсего этот вот зуб. Раньше был он во рту у женщин, а потом попал
к мужчинам и никогда никого не обманывал, честно исполнял каждое
желание. Не может этот зуб потеряться. Куда бы ты ни выбросил его,
где бы он у тебя ни пропадал, обязательно он найдется. Так вот и
переходит он из рук в руки, от одного поколения к другому, из века
в век, из рода в род.
Вложила старая Кызмыда Аркызов зуб в рот Хамыца и научила его:
– Какая бы красавица тебе ни понравилась, только покажи ей этот
зуб, и она сама к тебе придет.
А Хамыцу случилось здесь в Фаснарте встретить красавицу, при
виде которой сердце его взыграло. Это была Дзаухан, дочь
фаснартского алдара. Захотелось Хамыцу испытать на ней силу
Аркызова зуба. И когда Урызмаг и Хамыц уезжали из Фаснарта к себе
домой и встретили на пути красавицу Азаухан и она взглянула на
Хамыца, он показал ей этот самый чудодейственный зуб. И она тут же
пошла следом за ними. Хамыц замедлил шаг коня. Нежная дочь
фаснартского алдара быстро догнала Хамыца и спросила:
– Откуда и кто ты, гость? Сердце мое уносишь ты с собой. Как
взглянула на тебя, голова моя закружилась, сама не пойму, что я
делаю!
– Я – нарт! – ответил Хамыц.
Разговаривая между собой, держат путь в Страну нартов Урызмаг и
Хамыц. А за ними идет дочь фаснартского алдара, идет, не зная
куда.
Много ли, мало ли времени прошло, просит девушка Хамыца:
– Нарт, пожалей меня, повернись ко мне лицом! Остановился Хамыц
– что тут делать! Только слез он с коня и опустился на зеленую
траву, девушка кинулась к нему в объятия. А когда она пришла в
себя, то спросила себя: «Где я нахожусь и почему очутилась здесь?»
После этого она вернулась в Фаснарт, а Хамыц вместе с Урызмагом
вернулись к себе в Нарт.
С той поры убывать стала отвага Хамыца, большую часть своего
времени проводил он с женщинами. Его называли бабником, и нарты не
позволяли своим дочерям даже выглядывать на улицу, чтобы ненароком
не попались они на глаза Хамыцу.
И так надоело все это нартам, что они по наущению Бурафарныга
из рода Бората натравили на него сауайнагского алдара, у которого
была на диво красивая дочь Мысырхан. До самых далеких стран дошла
слава о красоте и стройности ее. Хамыц тоже слышал о ней, но
увидать ее ему никак не удавалось, несмотря на то что он
выслеживал ее днем и ночью.
Сауайнагский алдар боялся за свою дочь и, чтобы она не увидела
зуб Хамыца, построил для нее наглухо закрытый замок, и держал ее
там. По наущению нартов сауайнагский алдар стал преследовать
Хамыца, искал случая, чтобы его убить, но не мог его выследить.
Однажды сауайнагский алдар собирался в путь искать Хамыца. А не
знал он того, что Хамыц неподалеку выжидает его отъезда. Как
только сауайнагский алдар выехал из дому, дочь его Мысырхан
выглянула ему вслед с вершины замка. В этот миг Хамыц показал ей
свой зуб.
Сауайнагский алдар уехал, а дочь его, как увидела зуб Хамыца,
больше не находила себе места: мечется по своему замку, все тянет
ее к себе зуб Хамыца.
И все случилось, как должно случиться – красавица Мысырхан
очутилась возле Хамыца с его булатными усами и обвила руками его
шею. А он держал себя так, как вол, попавший на скользкий лед:
притворялся, будто она ему безразлична.
Девушка все крепче обнимала Хамыца и просила:
– 0, нарт, не мучай меня, пожалей меня, обратись ко мне лицом.
Хамыцу только того и надо было. Так отомстил он сауайнагскому
алдару.
Надолго сохранилась в народе память о зубе нарта Хамыца.
КАК ХАМЫЦ ЖЕНИЛСЯ
Лютое время настало для нартов. В домах не осталось еды. Нарты
бродили по горам и лесам и кормились тем, что добывали охотой.
В это тяжелое время нарт Хамыц стал с равнины – нарты называли
ее Желтая Овсяница–приносить нартским людям желтых косуль. Но не
успокоился на этом Хамыц, – в Хускадаге бил он молодых оленей и
тоже нес их нартам. И на этом не успокоился Хамыц, – черноперых
горных индеек приносил он с вершины Черной горы.
Однажды весь день ходил он напрасно: ни одна птица не
подпускала его к себе на полет стрелы. За весь день, до самого
вечера, даже краем глаза не удалось ему увидеть ни одного зверя.
Стало уже смеркаться, и вот среди леса на поляне увидел он:
пасется на зеленой траве большое стадо оленей, и сразу заметил
среди них Хамыц одного белого оленя.
«Боги послали мне этого зверя», – подумал Хамыц. Прицелился, но
не успел пустить стрелу, как гром загремел по ущельям, во все
стороны разбежались олени, а белый олень упал замертво.
Удивился Хамыц:
– Нет, это не был гром, – ни единого облачка нет на небе. Может
быть, это не я, а кто-нибудь другой убил его, но ведь я нигде
mhjncn не вижу.
И только подумал он это, как на поляну из чащи леса вышел
мальчик, еле от земли виден. Подошел он к убитому оленю, прирезал
его и стал ловко снимать с него шкуру. Вот снял он шкуру с одного
бока, и тут Хамыц пробормотал про себя:
– Постигнет же горе твой очаг, малыш... Кто перевернет тебе
тушу оленя на другой бок? Надеюсь, что, по воле Бога, олень этот
все-таки достанется мне.
И вдруг видит Хамыц диво: ухватился мальчик за тушу оленя и
легко перевернул на другой бок, как будто не белый большой олень,
а белый мотылек попал ему в руки. «Бедовый мальчишка!..» –подумал
Хамыц. Собрал он сухих веточек, пригодных для костра, и пошел
туда, где, снимая шкуру с оленя, ловко работал ножом маленький
охотник. Бросил Хамыц сухие ветви на тушу оленя20, –
таков старинный обычай охоты, – и сказал мальчику:
– Пусть еще большего пошлют тебе боги.
– То, что будет послано, пусть будет послано нам обоим,
– приветливо ответил маленький охотник, быстро свернул свою
бурку, положил на землю и пригласил Хамыца: – Присядь сюда, добрый
гость! Но ответил Хамыц:
– Нет, лучше я помогу тебе, не то ты устанешь.
– Помог бы Бог самому управиться... – ответил маленький охотник
и ловко снял шкуру с оленя, разделал ее, вынул внутренности и на
дерево закинул. – Живут ведь там и те, что ожидают свою долю,
пусть и получат ее!
Потом он тушу повесил на дерево. И тут Хамыц упал духом и
опустил голову:
«Видно, ничем он не наделит меня! С каким лицом покажусь я к
нартам?»
А мальчик вмиг развел огонь, умело выбрал лучшие части оленьего
мяса, нарезал и быстро нанизал их на четыре шампура.
«Не иначе он товарищей ждет и для них приготовил столько
шашлыков», – подумал Хамыц.
Но, когда поджарилось мясо, маленький охотник два шашлыка
положил перед Хамыцем, а два – перед собой. Хамыц доедал еще
первый шашлык, а маленький охотник уже управился со своими обоими
и сказал Хамыцу:
– Почему не ешь? Не много же надо тебе, чтобы насытиться!
И он, подтащив к себе тот шампур, который лежал перед Хамыцем,
съел также и третий шашлык.
«Как много и как быстро ест этот удивительный мальчик! –
подумал Хамыц. – Не может быть этот мальчик простого рождения».
После ужина маленький охотник повел Хамыца в сухую пещеру,
устроил для него удобную постель, уложил спать и накрыл своей
буркой. Хамыц сразу уснул, а маленький охотник взял шкуру убитого
оленя и так же быстро и ловко, как он делал все, обработал ее,
разрезал на узенькие полоски и начал из этих полосок ловко плести
уздечки, путы для коней и плети.
Наверно, была полночь, когда проснулся Хамыц, и увидел он, что
мальчик работает.
– Почему ты не ложишься спать?–спросил Хамыц.
– Некогда мне спать, – ответил мальчик. – Когда ты вернешься в
свое селение и люди спросят тебя, с кем ты был на охоте, надо
будет тебе показать им что-либо, иначе не поверят они твоему
рассказу.
Настало утро, и сказал мальчик Хамыцу:
– Нельзя нам разойтись, не испытав друг друга.
– Чем же мы испытаем друг друга? – спросил Хамыц.
– Поохотимся, – ответил мальчик.
– Поохотимся, – согласился Хамыц. Нашли они глухое ущелье, в
котором должно было быть много дичи. И спросил мальчик Хамыца:
– Пойдешь ли ты на гай гнать зверей или же будешь в засаде?
– Стар я ходить на гай, – ответил ему Хамыц. – Лучше я постою
здесь и буду бить зверей, которые пойдут из ущелья.
Мальчик согласился. Побежал он по одному гребню ущелья –
заклекотал по-соколиному, перебежал на другой гребень – закричал
по-орлиному. Напугались звери и, сбившись все вместе, кинулись из
ущелья и выбежали прямо на Хамыца. Не ожидал Хамыц такого
изобилия, растерялся и упустил зверей. Вернулся к Хамыцу маленький
охотник и спросил:
– А где же звери, которых я выгнал из ущелья?
– Не было тут ни одного зверя, – ответил ему Хамыц. Кого бы не
обидел такой ответ? Но ничем не высказал маленький охотник своей
обиды.
– Ну, если так, посиди тут тихонько, а я один как-нибудь
поохочусь, – сказал он и ушел.
Не кричал он теперь по-орлиному, не клекотал по-соколиному,–
молча выслеживал он зверей, гонялся за ними и убивал их. Сто раз
по сто и еще столько же зверей убил он за этот день. Притащил он
добычу к тому месту, где сидел Хамыц, и стал проворно раскидывать
на три кучи.
«Что же это такое? – с тревогой подумал Хамыц. – Нас здесь
только двое, почему он делит добычу на три части? Неужели он хочет
взять себе две части из трех? Как снести мне такую обиду? Сколько
лет прожил я на свете, в скольких странах побывал, а никто не
наносил мне подобной обиды!»
Маленький охотник разделил всю добычу на три кучи и сказал
Хамыцу:
– Подойди ближе, Хамыц, и выбери долю, которая по обычаю
положена тебе, как старшему.
Взял Хамыц долю старшего. Тогда сказал ему маленький охотник:
– А теперь возьми долю, которая положена тебе по обычаю, как
товарищу по охоте.
Взял Хамыц и товарищескую долю. И тут мальчик, вскинув на плечо
всю огромную кучу доставшихся ему убитых зверей, точно это была
вязанка сухого хмеля, попрощался с Хамыцем и пошел своим путем.
Обрадовался Хамыц богатой добыче и поволок ее к нартам, но
когда он отошел немного, то подумал: «А если нарты будут
спрашивать: как зовут того, кто охотился вместе с тобой?»
Повернул Хамыц обратно и быстро пошел по следу маленького
охотника. Тот, увидев, что Хамыц догоняет его, остановился, снял с
плеча свою ношу и положил ее на землю. И когда подошел к нему
Хамыц, спросил его маленький охотник:
– Что случилось с тобой? Или ты забыл что-либо? И ответил ему
Хамыц:
– Ты прости меня за то, что я не спросил тебя, кто ты такой и
откуда родом.
– Происходим мы от донбеттыров, – сказал маленький охотник. –
Принадлежу я к роду Быцента, и живем мы постоянно под землей.
– Тогда я скажу тебе еще одно слово, – сказал Хамыц. –
Захотелось мне взять жену из вашего рода. При малом росте
мужественны люди вашего рода.
– Это хорошо, – сказал маленький охотник. – Мы бы тоже охотно
породнились с нартами. Но должен ты знать: мы вспыльчивы и
нетерпеливы и беспощадно мстим за обиды. Всего две пяди наш рост,
а в обхват и того меньше, но наша сила, наше мужество и другие
наши достоинства в испытаниях не нуждаются. Есть у меня сестра, и
мы бы выдали ее за тебя замуж, но вы, нарты, любите надо всем
насмехаться, мы же от насмешек заболеваем, а от упреков умираем.
Боюсь, что не сумеешь ты уберечь мою сестру.
– Вы только выдайте ее за меня, а уберечь ее – это будет мое
дело, – сказал Хамыц.
– Что ж, пусть будет по-твоему, – согласился маленький охотник
и назначил Хамыцу срок явиться за невестой.
– А где же ваш дом? – спросил Хамыц.
– Я проложу тебе дорогу, и ты придешь по ней к нашему дому, –
ответил маленький охотник. – Обнажу я свой меч, вытяну его перед
собой в сторону дома и буду им сквозь темный лес прокладывать
дорогу, прямую и широкую, как улица. Пересечет она насквозь этот
лес и выйдет на равнину. И по всей этой равнине проведу я ногой
борозду до муравьиной кучи – вот там-то и находится наш дом. По
этой дороге ты и придешь к нам.
Пожелав друг другу хорошего дня, они распрощались. Взял сын
Быцента на плечи свою ношу и, поддерживая ее одной рукой, другой
прокладывал себе дорогу к своему дому так, как обещал он это
Хамыцу. А Хамыц, вернувшись в нартское селение, рассказал о своей
встрече. Когда наступил назначенный срок, собрал Хамыц лучших из
нартов и вместе с ними поехал к Быцента за своей невестой.
Добрались они до того места, где прощался сын Быцента с Хамыцем.
Как и обещал мальчик, прямая широкая дорога пересекала дремучий
лес. А за лесом, на равнине, увидели они глубокую борозду. Долго
по ней нарты ехали и до муравьиной кучи доехали. Слезли тут нарты
с коней, и сразу же выскочили из-под кучи юноши из рода Быцента.
Низкорослые и ловкие, приняли они у нартов их доспехи, оружие,
бурки и унесли под землю, а потом раскрыли широкую дверь, ведущую
в подземелье, и повели вниз нартов и нартских коней. Хорошо
подготовились Быцента к приему нартских гостей! Приветливо
встретили они нартов и богато их угостили.
Сослан был дружкой жениха, и вот наступило время, когда можно
было попросить, чтобы показали ему люди Быцента новую сестру его –
невесту Хамыца. И оттуда, где шел пир, повели его в соседнюю
комнату. Там в ряд стояли девушки, одна прекраснее другой.
Поблагодарил их Сослан и спросил:
– Скажите, кому из вас предназначено стать сестрой моей?
– Нет среди нас сестры твоей, – ответили девушки Сослану. – Вон
там в постели лежит твоя сестра.
– Вы шутите со мной, а мне без шуток нужно узнать, которая из
вас, красавицы, станет нашей невесткой, – опять сказал Сослан.
Тогда подвели Сослана к постели, подняли тюфяк и показали
Сослану на лягушку, которая сидела под тюфяком.
– Вот ваша невестка, – сказали ему.
Не поверил Сослан. По-прежнему думал он, что с ним шутят. Но
тогда рассказали ему Быцента, что под лягушечьей шкурой скрыта
девушка, предназначенная в невесты Хамыцу. Рассердился Сослан.
Выбежал он из комнаты невесты и крикнул нартам:
– Вот почему Хамыц наш при почтенном своем возрасте до сих пор
никак не может жениться! Всегда насмехались над ним люди и
продолжают насмехаться. Опозорил он всех нас своим сватовством. Не
спрашивайте меня о невесте, я вам ничего не отвечу. Сядем скорей
на наших коней и вернемся домой.
И по слову Сослана нартские дружки вскочили на своих коней и
поехали прочь.
Хамыц последним покинул дом Быцента. Невесту его в лягушачьей
шкуре посадили Быцента под высокую луку Хамыцева седла. Печальный
вернулся Хамыц домой. Поставил он коня своего в конюшню, снял
седло и сбрую и так низко опустил голову от стыда, что высоко
поднялись над ней его плечи. Вошел он в дом, бросил седло в угол и
в горе повалился на постель.
Когда же сон сошел на него, выскочила из-под седла его невеста
лягушка и вдруг обернулась девушкой. Проснулся Хамыц и видит:
стоит перед ним девушка – свет неба и краса земли встретились на
лице ее. Веселым солнцем озарена комната – то рассыпались по
плечам ее волосы, одели ее всю до пят, и, как солнце, светят они.
– Небесный ты дух или земной? –спросил ее Хамыц.
– Я не дух небесный и не дух земной. Я девушка из рода Быцента.
Я та, на которой ты женился. Но судьба мне такая, что днем я
прячусь в лягушачью шкурку и только ночью выхожу из нее.
– Если так, – сказал Хамыц, – то вот постель твоя.
– Некогда мне, и не лягу я сегодня,– ответила девушка. – Лучше
покажи мне все те ткани, всю одежду и обувь, которая припасена у
тебя с юных лет.
Вскочил тут Хамыц с кровати, открыл свой большой сундук. Немало
шелка, сукна и других богатых тканей с юношеских дней и до дня
женитьбы накопил Хамыц. Взяла тут ножницы девушка из рода Быцента
и стала кроить.
Умело и быстро кроила и шила она. И все, что требовалось, чтобы
одеть с головы до ног сто мужчин, все это скроила и сшила она за
одну ночь до утра.
Настала вторая ночь, и молодая жена Хамыца снова занялась тем
же. И когда приготовила она одежду и обувь, чтобы одеть двести
мужчин, сказала она Хамыцу:
– А теперь сделай так: возьми все эти одежды и раздай нартам.
Кто беднее, тому отдавай лучшее. И не бойся, что мы обеднеем от
этого. Никогда не иссякнет и не растратится то, к чему
прикоснулась я.
Сделал Хамыц так, как сказала ему жена, и долго удивлялись
нарты, откуда столько одежды и обуви у Хамыца.
РОЖДЕНИЕ БАТРАДЗА
И хотя молодая жена Хамыца с восходом солнца и до заката
обращалась в лягушку, Хамыц очень любил ее и ни на один миг не мог
с ней расстаться. Куда бы ни шел, всюду брал ее с собой.
Однажды Хамыцу нужно было отправиться на Большой нихас, и
сказал он жене своей:
– О, Быценон, сегодня мне надо идти на Большой нартский нихас,
и я возьму тебя с собой.
– Не делай этого, – сказала ему жена. – Оставь меня дома. Если
ты возьмешь меня с собой, то потеряешь меня.
Но напрасно она умоляла его. Хамыц не послушался и положил ее в
карман.
Но как только бедовый Сырдон увидел Хамыца, догадался он, что
взял Хамыц с собой свою маленькую Быценон, и захотелось Сырдону
напроказить. Подговорил он нартскую молодежь, и те напали на
Сырдона и стали бить его. И тогда закричал Сырдон:
– О нарты, чтобы умер лучший из нас! Поглядите только, что у
нас делается! Младшие бьют старших, а старшие жен своих носят с
собой. Нартские старики, скажите свое слово, на каком мы нихасе
сидим? Здесь собрание мужчин или, может быть, сборище женщин? И
стыд мы потеряли, и порядка у нас нет. Взгляните-ка на Хамыца!
Ведь принес он свою Быценон на знаменитый Большой нихас нартов.
Рассердился тут Хамыц, вскочил и так ударил кулаком Сырдона,
что тот полетел вверх тормашками и грохнулся об землю. Закашлялся
Сырдон, капли крови показались на его губах, и лишился он чувств.
А разгневанный Хамыц ушел домой. И тут сказала ему Быценон:
– Говорила я тебе, что не надо брать меня туда, где собираются
люди. Но ты не послушался и погубил нас обоих. После такого позора
нельзя мне больше жить с тобой, и придется тебе отнести меня туда,
откуда ты меня взял.
Что было делать Хамыцу? Отнес он свою Быценон туда, откуда взял
ее. Вот пришли они к дому Быцента, и сказала Хамыцу жена его:
– Три хороших дела задумала я совершить для тебя, но удалось
мне сделать только одно. Пусть за горе, причиненное тебе и мне,
падет вина на голову того, кто сотворил это зло. А теперь слушай,
что я скажу тебе: должна была я родить тебе сына, и если бы он был
вскормлен моей грудью, то во всем мире не было бы равного ему. Меч
не брал бы его, и не вонзалась бы стрела в его тело. Но что
поделаешь? Этому не суждено свершиться. Подставь свою спину, я
дыханием своим передам тебе нашего будущего младенца. Но долго не
соглашался Хамыц и говорил грустно:
– На что мне этот младенец, когда я потерял тебя?
– Нельзя мне унести его с собой, – ответила ему жена. И тогда
подставил Хамыц свою спину. Дохнула Быценон, и между лопатками
Хамыца появилась небольшая опухоль.
– Теперь иди и расскажи обо всем Шатане,– сказала Быценон.– Она
знает, когда настанет время разрезать эту опухоль.
Простилась Быценон с Хамыцем и навеки ушла под землю, в свой
родительский дом.
А Хамыц, опустив голову, вернулся домой и рассказал обо всем
случившемся мудрой Шатане.
Стала Шатана считать дни и месяцы. А когда наступило время,
осторожно разрезала она опухоль на спине Хамыца – и выпрыгнул
оттуда раскаленный младенец. Выше поясницы из стали, а ниже
поясницы из булата был этот мальчик, и прыгнул он в самое море.
Закипела вода в синем море, превратилась вся в облако, поднялась к
небу, и до капельки высохло море. Но остыли облака, и ливнем упала
вода на землю, и снова наполнилось море, и даже вышло из своих
берегов.
КАК БАТРАДЗА ИЗ МОРЯ ВЫМАНИЛИ
На дне моря у донбеттыров рос и воспитывался сын Хамыца. За
месяц вырастал он на столько, на сколько другие дети вырастали за
три года. Там дали ему имя Батрадз, сын Хамыца.
Зимой замерзало море, и нартские дети приходили играть в
альчики на гладком льду21. На веселый шум их игры поднимался
Батрадз. Он взламывал снизу лед, вступал в игру и всегда обыгрывал
нартских мальчиков. Однажды он их так обыграл, что собрал у себя
все их альчики. Пришли нартские дети на нихас и с грустными лицами
сели возле взрослых.
– Что случилось с вами? –спросили их нарты. – Почему вы так
невеселы?
– С чего нам веселиться? – ответили нартские дети. – Из-под
морского льда выходит к нам мальчик. Он нашего возраста и во всем
похож на нас. Играет он с нами, и всегда обыгрывает нас, и
отнимает у нас альчики.
Услышала Шатана о том, что рассказывали дети, и догадалась, что
речь идет о сыне Хамыца. Стали тут нарты придумывать, как бы им
выманить сына Хамыца со дна морского, но ничего не могли
придумать. Да и мальчик пе-рестал показываться на льду. Тогда
нарты спросили мудрую Шатану:
– Как бы нам выманить сюда морского этого мальчика?
И научила их Шатана.
– Вот как сделайте, – сказала она. – Пусть наш старик выйдет на
берег моря, вы смочите ему голову и брейте его. Мальчик никогда не
видел, как бреют головы. Вы увидите – выйдет он на берег и будет
удивляться и спрашивать, а вы тогда скажите ему: «Хочешь, и тебе
побреем голову?» Он, конечно, захочет. Тогда побрейте ему голову,
а волосы его бросьте в море, и мальчик тогда в море больше не
вернется.
Сделали нарты так, как научила их Шатана. Вывели они Урызмага
m` берег моря, посадили его там, смочили ему голову и стали брить.
И мальчик, правда, вышел на берег. В обеих руках у него было по
быку, и он, как мячами, играл ими, подбрасывал кверху и снова
ловил. Видно, любопытно было ему смотреть, как нарты бреют голову,
и чудом показалось ему это обыкновенное дело. Позавидовал он и
попросил побрить и ему голову. Его побрили, а волосы, как сказала
Шатана, бросили в воду. Когда после этого нарты возвратились в
селение, Батрадз пошел следом за ними. Он пришел в нартское
селение и поселился в доме отца своего Хамыца.
Очень рад был Хамыц возвращению сына. И такой устроил он пир,
что целую неделю нарты не вставали из-за столов.
ИГРЫ МАЛЕНЬКОГО БАТРАДЗА
Посмотрела мудрая Шатана на повадки Батрадза, и, боясь, как бы
не причинил кому-нибудь беды этот не попросту рожденный ребенок,
не стала она выпускать Батрадза из дому, а когда случалось ей уйти
куда-нибудь, запирала его в темной клети. И сидел там маленький
Батрадз, – что поделаешь? Но вот однажды солнце мелькнуло в щели
между бревнами. «Что ж это я сижу здесь в темноте?»–подумал
Батрадз. Нашел он дверь, ударил ее плечом и выскочил на улицу.
Глядит, а на улице нартские дети играют в свои веселые игры. Не
стерпел Батрадз, забыл строгие наказы Шатаны и вступил с ними в
игру.
Во время игры Батрадз, позабывшись, хватал кого-нибудь из детей
за руку – сразу отрывал он руку, а от толчков его подламывались у
детей ноги. Отчаянные крики и вопли поднялись на улице. Услышала
все это Шатана и сразу поняла, что случилось. Схватила она тонкую
лозину, выбежала на улицу, больно отхлестала Батрадза лозиной и
погнала его обратно в дом. Но теперь уже знал Батрадз дорогу из
дому. И скоро опять вырвался он на улицу и направился из Верхних
Нартов, где жили Ахсартаггата, в Нижние Нарты. А там жил нарт
Бурафарныг, и семеро сыновей было у него. Любил Бурафарныг своих
сыновей, никто лучше него не одевал своих детей. Из драгоценного
меха были у них у всех одинаковые шапки, из одного куска дорогого
сукна светло-серого цвета – одинаковые бешметы, из цельного куска
дорогого сафьяна – ноговицы и чувяки. Не было среди нартских
юношей никого, кто искуснее стрелял бы из лука, чем сын
Бурафарныга. Гордился ими Бурафарныг и надеялся на них как на свою
опору на старости лет. Считались они первыми во всем среди
нартской молодежи и потому свысока смотрели на своих сверстников.
И вот в тот день, когда удалось Батрадзу вырваться на свободу и
добраться до селения Нижние Нарты, сыновья Бурафарныга состязались
в стрельбе из лука. Батрадз, весь выпачканный в золе, медленно
подошел к ним. Захотелось ему принять участие в их состязаниях. И
сказал он сыновьям Бурафарныга:
– Я буду до самого вечера искать стрелы, выпущенные вами, и
приносить их вам, только дайте мне разок выстрелить.
– Разве тебе, в золе сидящему, можно разрешить прикасаться к
нашим стрелам? –ответили ему юноши.
– За каждой вашей стрелой бегом бежать буду и не дам ей земли
коснуться. Хоть на Край света пустите вы свои стрелы, везде сыщу
их и принесу вам. Только разрешите мне к вечеру пустить из лука
unr| одну стрелу,– просил Батрадз.
Согласились сыновья Бурафарныга. Во все стороны летят их
стрелы, но быстрее стрелы несется Батрадз, на лету ловит стрелы и
несет их обратно, Так прошло время до полудня, и сказал тут
младший из братьев:
– Грешно нам так гонять этого закоптелого, пусть себе потешится
и пустит свою стрелу – он заработал ее. Ну, а потом пусть идет
отсюда подобру-поздорову.
Послушали старшие братья своего младшего брата, дали Батрадзу
пустить стрелу. Внимательно рассмотрел Батрадз и стрелу и лук, а
потом сказал сыновьям Бурафарныга:
– Зря я не выпущу эту стрелу. Мне мишень нужна. Вложите ваши
шапки одну в другую и поставьте их так далеко, как хотите. Если я
попаду в них, то вы дадите мне еще один раз пустить стрелу.
Поглядели спесивые сыновья Бурафарныга на измазанного золой
Батрадза, переглянулись, улыбнулись, сняли свои шапки, вложили их
одну в другую, как говорил им Батрадз, и поставили их далеко от
него.
Прицелился Батрадз, пустил стрелу–и в мелкие клочья разлетелись
меховые шапки. Не очень понравилась семерым братьям такая игра, но
крепко держали они свое слово и разрешили Батрадзу пустить еще
одну стрелу.
– Сделали бы вы мишень из ваших бешметов, и если я не попаду в
эту мишень, то обещаю всю жизнь отыскивать и приносить вам ваши
стрелы, – сказал Батрадз.
«А что если попробовать?»–подумали сыновья Бурафарныга и
сделали так, как просил Батрадз.
Опять прицелился Батрадз, пустил стрелу, и – да постигнет врага
твоего такая участь! – подобно мотылькам, замелькали в воздухе
лоскутья бешметов.
Злоба охватила спесивых сыновей Бурафарныга, но что им
оставалось делать! Взяли они у Батрадза свой лук и, низко опустив
головы, вернулись к себе домой. А босоногий Батрадз, с непокрытой
головой, как ни в чем не бывало, насвистывая, вернулся в дом
Ахсартаггата и тайком, чтобы не видела Шатана, пробрался в свою
темную клеть.
* * *
Много ли, мало ли прошло дней – кто знает? – но вот настал
день, и из долгого похода вернулся нарт Бурафарныг. Решил он
устроить большой пир. Стадо быков пригнали из одного ущелья, стадо
овец пригнали из другого и зарезали весь этот скот, чтобы
хорошенько угостить нартов. Собрались у Бурафарныга все нарты из
Нижних Нартов и сидят на этом пиру, на славном нартском пиру.
Вот вдоволь поели, попили они, и Сырдон, который тоже был на
этом пиру, обратился к молодежи и сказал:
– Хорошо бы сейчас юношам посостязаться в стрельбе. Вся
молодежь Нижних Нартов вышла на это состязание. И вдруг в самый
разгар состязания пришел из Верхних Нартов весь в золе и копоти
маленький Батрадз. Увидев его, сытая и богато одетая молодежь
Нижних Нартов стала насмехаться над ним:
– Эй, мальчик, может, и ты пустишь стрелу? – кричали они ему.
Пустил Батрадз стрелу, а она даже до мишени не долетела. Пуще
прежнего стали смеяться нартские юноши, и тогда сказал им Батрадз:
– Да разве это мишень? У меня нет охоты целиться в подобную
мишень. Если вы уж так хотите, чтобы я пустил стрелу, то соберите
все ваши стрелы и положите их вместе – вот это и будет моя мишень.
Сделали так нартские юноши, сложили они вместе свои стрелы.
Прицелился тут Батрадз, пустил стрелу, и с такой силой ударилась
она, что в мелкие щепки обратились стрелы юношей; высоко вверх
взлетели эти щепки, а потом, словно снежные хлопья, медленно
опустились на землю.
И поникли головами гордые юноши Нижних Нартов. А Батрадз сел на
землю, отвернулся от них, подпер руками подбородок и стал
насмешливо насвистывать песенку.
Прибежал на пир один из юношей, участвовавший в состязаниях, и
сообщил пировавшим нартам:
– Мальчик из рода Ахсартаггата, весь выпачканный в золе, принял
участие в нашем состязании и одной стрелой в мелкие щепки разнес
стрелы всей нашей молодежи.
Вздрогнули люди. Сырдон опять всех опередил и крикнул младшим:
– Приведите-ка сюда этого мальчика! Мы узнаем, кто он такой!
Подошли посланные к Батрадзу, окликнули его, а он даже не
обернулся, продолжает сидеть на земле и насвистывать свою песню.
Захотели посланные поднять его с земли – не могут поднять. Как ни
старались все собравшиеся, даже сдвинуть с места его не могли.
Вернулись они к пирующим и рассказали все, как было. И опять
первое слово сказал Сырдон:
– А вы скажите ему: «Тебе ведь только и нужно, что ронга
выпить. Так приди на пир и пей его вдоволь».
Хитро сообразил Сырдон. Обиделся Батрадз, когда сказали ему
такие слова, но ничем не выказал он своей обиды и молча пришел на
пир. Когда вошел он, Сырдон сказал ему:
– Что вы за люди, Ахсартаггата? Когда вас добром зовут, вы не
идете. А если вас не звать, так вы головами двери проламываете.
Так сказал Сырдон, да кое-кто из богатых людей, живущих в
Нижних Нартах, пробурчал Батрадзу одно-другое насмешливое слово.
Не стерпел тут обиды Батрадз, махнул один раз рукой – и
попадали все, кто стоял с ним рядом: у кого руки вывихнуты, у кого
позвонки переломлены. И тут хозяин дома Бурафарныг сказал
Батрадау:
– Если ты такой меткий стрелок, так пошел бы вон туда, на берег
моря, где семеро лучших наших юношей поставили мишенью яйцо и
стреляют в него. Вот с ними ты посостязайся.
Ни слова не ответил Батрадз и пошел на берег моря. Увидел он
семерых юношей, поздоровался с ними и сказал:
– Слышал я, что поставили вы мишенью яйцо, чтобы стрелять в
него с одного берега моря на другой. Вот и пришел я принять
участие в этом состязании.
Подал один из юношей Батрадзу лук и стрелы. Выстрелил Батрадз,
и упала стрела посредине моря. И, конечно, захохотали семеро
юношей.
– Не люблю я зря стрелять, – ответил им Батрадз. – Давайте-ка
сделаем так: воткните иглу в это яйцо, и тот, кто попадет в эту
hcks, тот, конечно, может считать себя мужчиной.
Воткнули иглу в яйцо, поставили яйцо на один берег моря, и
лучшие юноши, краса и гордость Нижних Нартов, один за другим стали
пускать стрелы в это яйцо, с другого берега. Но ни одна их стрела
так и не попала в цель. Пустил Батрадз свою стрелу, и в ушко иглы
попала стрела. И тут Батрадз, не долго думая, связал всех семерых
юношей в одну вязанку, принес их всех на нихас Нижних Нартов,
бросил их там на землю, а сам повернулся, заложил руки за спину и,
посвистывая, пошел к себе домой.
БАТРАДЗ, СЫН ХАМЫЦА, И АРАХДЗАУ, СЫН БЕДЗЕНАГА
В селении нартов, в старом доме Ахсартаггата, где хозяином
старый нарт Урызмаг, возится у очага нартская хозяйка Шатана. А
возле самого очага сидит мальчик и играет в золе. И оттого, что
проводит он большую часть времени возле очага, шершавыми стали
колени мальчика.
Вдруг прислушалась Шатана. Незнакомый человек остановился у
ворот и просит, чтобы кто-нибудь вышел из дома.
Вышла Шатана из дома.
– В здравии прибывай к нам, гость, – сказала она.
– Пусть сердце твое радуется, – ответил незнакомый человек. –
Мужчины ваши дома?
– Мужчин наших дома нет, – ответила Шатана. – Но в доме нашем
живут мужчины. Милости просим, заезжай к нам. Угостим чем можем.
Если захочешь, будет тебе пища с дымом – горячая пища, а то можем
угостить и пищей без дыма – холодной пищей.
– Спасибо, добрая женщина, пусть божье благословение будет на
тебе. Нужно мне встретиться с нартом Сосланом.
– Все мужчины наши пошли на праздничный пир в Дом к Ацата, в
дальний поселок, в Хусдзагат Занартский.
– Спасибо за доброе слово, но еще больше буду я благодарен
тебе, если дашь ты мне провожатого до поселка Хусдзагат.
– Кого же я могу послать с тобой? Кроме меня, во всем доме
только мальчик-несмысленыш, он греет ноги у огня. Коли ты захочешь
взять его в провожатые, я сейчас же вышлю его к тебе.
Оставив гостя у ворот, Шатана вошла в дом.
– Чтоб ты пропал, несмысленыш, – ласково сказала она. – У наших
ворот стоит гость, его нужно проводить в Хусдзагат, где в доме
Ацата пируют наши мужчины.
Не торопясь поднялся мальчик. Любил он посидеть дома на камне
возле очага. Но услышав о госте, вскочил, потянулся и быстро вышел
к гостю. И отправились они в Хусдзагат. Гость верхом на коне, а
весь испачканный в золе мальчик – пешком.
Там, где тропинка пошла круто вверх, гость сказал мальчику:
– Давай-ка я возьму тебя на своего коня. Мальчик взглянул на
всадника, потом внимательно осмотрел коня и ответил:
– Прости меня, гость, но не настолько силен твой конь, чтобы
поднять нас двоих.
– Ах ты, собачий сын! Сейчас же садись на коня, иначе я плетью
проучу тебя за то, что ты так разбираешься в лошадях!
Мальчик легко вскочил на коня.
Недалеко проехали они. Вдруг мальчик стиснул коня коленями,
зашатался конь, закашлял, и свернувшаяся кровь показалась у него
изо рта.
– Ведь говорил я тебе, гость, что не выдержит твой конь нас
двоих.
– А, так ты Батрадз, сын Хамыца? – догадался гость.
–Да, Арахдзау, сын Бедзенага, я перед тобой. И мальчик,
соскочив с коня, опять пошел впереди, показывая тропинку.
Длинная дорога. Нужно отдохнуть. Остановил коня Арахдзау на
повороте тропинки, в удобном месте, слез с коня и сказал Батрадзу:
– А не испытать ли нам свои стрелы, Батрадз? Ну-ка, стреляй
первым.
– Никогда не достану я из колчана свою стрелу раньше гостя, –
сказал Батрадз.
Достал тогда Арахдзау стрелу из своего колчана, взял в руки
лук, попробовал пальцем, хорошо ли натянута тетива, как следует
натянул ее, наложил стрелу и послал ее. Далеко впереди, на дороге,
легла стрела.
И Батрадз пустил стрелу. Через леса и горы летела стрела, и
вонзилась она в косяк двери Ацата: пришла стрела к цели. И
зашатался древний дом Ацата, в котором шел пир, яства попадали со
столов.
– Не тревожьтесь, добрые люди, – усмехаясь, сказал нарт Сослан.
– Это стрела нашего озорника, это блажной наш идет сюда.
И правда, немного времени прошло, как к дому Ацата подошли сын
Бедзенага Арахдзау и сын Хамыца Батрадз.
Поспешно встал из-за стола Сослан и вышел из дома. Он
приветствовал гостя, а потом повернулся к Батрадзу и тяжелой своей
ладонью со всего размаху ударил его по щеке.
– Щенок!–сказал он.–Это тебе за пробу стрелы. Ничего не ответил
Батрадз, словно Сослан и не коснулся его щеки, и подставил ему
другую щеку, потому что во всем подчинялся он своему старшему.
Немного погодя вышел он незаметно из дома, а тут вдруг как кинется
прочь и разом, одним прыжком перекинул себя через семь хребтов и
оказался перед своим домом.
И все идет по-прежнему: сидит возле очага мальчик, копошится,
играет в теплой золе.
БАТРАДЗ И ПЕСТРОБОРОДЫЙ УАИГ
Уаиг с пестрой бородой появился в нартских горах. Не пускал он
на пастбища нартские табуны, и стада, и отары. Стал погибать
нартский скот. И тогда старейшие из нартов решили устроить пир,
собрать на этот пир весь народ и выбрать пастуха, который сумел бы
уберечь скот от пестробородого уаига.
Послал Урызмаг гонцов ко всем трем нартским родам скликать на
этот пир нартов. Из дома Хамыца пришел на пир сам Хамыц. Собрался
народ к Урызмагу, помолился Урызмаг и сказал, подняв куваггаг –
священное приношение – три пирога с начинкой из сыра и лодыжку
быка:
– Тому, у кого хватит смелости стать нашим пастухом и спасти
наши стада от пестробородого уаига, предназначено это. Но никто не
осмелился принять куваггаг. Еще раз послал Урызмаг глашатаев.
– Плохо приглашали вы первый раз. Обойдите все дома нартов, и
wrna из мужчин ни одна живая душа не осталась дома, чтобы все
пришли на пир!
Еще больше собралось народа, еще раз помолился Урызмаг, опять
сказал свое короткое слово – и опять не нашлось смельчака, который
взял бы из рук старого Урызмага куваггаг.
И тогда Урызмаг спросил строго гонцов:
– Не остался ли все-таки дома кто-нибудь из нартов? И ответил
старший из гонцов:
– Только из дома Хамыца мальчишка один не пошёл на пир,
босоногий малютка. Сидит он в золе возле очага.
– Скорей, скорей приведите его сюда! – сказал Урызмаг. Старший
гонец сам пошел за этим мальчиком и пригласил его на пир. И
Урызмаг, увидев Батрадза, сказал еще раз:
– Тому, у кого хватит смелости стать нашим пастухом и спасти
стада от пестробородого уаига, предназначаю этот куваггаг.
Но Батрада не понял Урызмага. Громче прежнего повторил Урызмаг
свое слово, но Батрадз, встретившись на пире со сверстниками
своими, такими же мальчиками, как и он, занялся какой-то игрой и
опять не услышал слов Урызмага.
Тогда Урызмаг велел всем присутствующим повернуться к нему.
– Кто сослужит службу нартскому народу, погонит наши стада на
пастбища и защитит их от уаига пестробородого, тот пусть возьмет
этот куваггаг!–снова громко сказал Урызмаг.
И тут наконец услышал Батрадз его слова и понял их. Вскочил он
с места и подошел к старому Урызмагу. Взял он из рук Урызмага
лодыжку быка и три больших пирога с начинкой из сыра, широко
открыл рот и съел все сразу.
На следующий день утром рано выгнали нарты свой скот, и каждый
захватил подарки для пастуха – кто чувяки, кто сумку, кто шапку.
Вот пригнал Батрадз нартские стада на высокогорные пастбища, в
пышные травы. Еще не было видно там пестрой бороды уаига. Батрадз
убил косулю, натянул ее шкуру и сделал себе шатер. А из мяса
косули стал готовить себе шашлыки.
В это время пестробородый уаиг был в походе. Но весть о том,
что нартский скот пригнали на пастбища, которые он захватил, дошла
до него. И он, весь искрясь от гнева, подошел к Батрадзу.
– Что за осел? Что за собака? Кто это расположился тут на моей
земле?
– И собака – ты сам! И осел – это ты! – ответил ему
Батрадз.–Чего ты пришел сюда брызгать своей слюной?
Услышав такой дерзкий ответ, понял уаиг, что перед ним Батрадз,
сын Хамыца, сразу перестал он браниться, смиренно подошел поближе
и спросил:
– Не знаешь ли ты, юноша, нарта Батрадза?
– Как же мне не знать его!
– А не знаешь ли ты, в какие игры он играет?
– Я покажу тебе его любимую игру, – ответил Батрадз.
С силой толкнул он уаига, и тот, не удержавшись, рухнул на
землю. Батрадз отрубил ему голову, насадил ее на кол и, высоко
подняв ее перед собой, понес в нартское селение.
Вышли к вечеру нарты встречать Батрадза, увидели издалека
голову пестробородого уаига и, подумав, что это он сам идет к ним,
испугались. Но тут Батрадз подошел ближе, рассмотрели они, что
несет он голову уаига, и страх их сменился радостью. Все нартское
селение приветствовало Батрадза.
С тех пор скот нартов свободно пасется на просторных пастбищах.
КАК БАТРАДЗ ЗАКАЛИЛ СЕБЯ
Годы шли, и стал задумываться Батрадз:
«Нельзя мне оставаться таким, как я есть. Если не закалюсь я,
то какой-нибудь враг непременно осилит меня.
Пойду-ка я лучше к небесному кузнецу Курдалагону, пусть он
закалит меня».
Поднялся Батрадз с земли на небо, предстал перед Курдалагоном и
так сказал ему:
– Ты должен меня закалить, Курдалагон.
– Не проси меня об этом, мое солнце. Хороший ты малый, и жалко
мне сжечь тебя.
– Не испугаешь ты меня этими словами! – ответил Батрадз и сам
залез в горн. Курдалагон забросал его углями и стал дуть на него,
да сам себе сказки рассказывать.
Не пронял огонь Батрадза, и просит он опять Курдалагона, чтобы
тот не спорил с ним, а закалил бы его.
Согласился тут Курдалагон закалять Батрадза и сказал ему:
– Один месяц ты будешь жечь уголь, а другой месяц будешь возить
белый кремень с реки.
Так и сделал Батрадз. За один месяц он много угля нажег, а за
другой месяц много привез белого кремня с реки.
И тогда Курдалагон бросил Батрадза в свой громадный горн и гору
белого камня, кремня, навалил сверху. С двенадцати сторон
двенадцать мехов поставил он вокруг горна и целый месяц со всех
двенадцати сторон дул на Батрадза. Сменился месяц, и подумал
Курдалагон: «Сгорел, наверное, бедный сын Хамыца. Надо выгрести из
горна кости его». Подошел он к горну со своими большими щипцами, и
вдруг из раскаленного горна закричал на него Батрадз:
– Ты что, шутишь, что ли, со мной? Ведь не пронимает меня твой
огонь. Скучно здесь у тебя в горне. Хоть бы ты фандыр мне принес,
я бы увеселял себя песней.
Принес Курдалагон фандыр и подал его Батрадзу. Вновь насыпал он
на Батрадза черного угля и белого камня и еще целую неделю с
двенадцати сторон дул на него. А все жалуется Батрадз, что не
пронимает его огонь. И тогда сказал ему Курдалагон.
– Нет, видно, простым углем я тебя не согрею. Найди-ка
драконово гнездо да убей побольше змеев-драконов. Вот если из них
мы выжжем уголь, этот уголь должен прогреть тебя.
Нашел Батрадз драконово гнездо, много истребил он змеев-
драконов, принес их всех Курдалагону, и пережгли они на уголь тела
драконов. Потом Батрадз опять полез в горн, и целую неделю с
двенадцати сторон дул на него Курдалагон. А через неделю подошел
он к горну, и кричит ему оттуда Батрадз:
– Кажется, я достаточно накалился! Не держи меня здесь, высоко
на ветру, а кинь меня в море!
И ухватил Курдалагон щипцами своими раскаленного нарта Батрадза
и со всей силы бросил в море. Закипело, забурлило море, и вода
облаком поднялась к небу. Все рыбы – и большие и малые – остались
на сухом дне и бились на горячем песке о голые камни. Батрадз же
превратился весь в синюю сталь. Но одна кишка его не успела
закалиться, потому что вода в море уже испарилась. Вышел из моря
Батрадз, а вода вновь упала в море, и снова заиграла морская
волна. Очнулись большие и малые рыбы, и снова привольно им стало
плавать в морской глубине. А Батрадз поднялся к Курдалагону и
сказал ему:
– Если ты как следует не закалил меня, горе твоему очагу! Я
голову сорву с твоих плеч! – И тут Батрадз положил ногу свою на
наковальню Курдалагона и ударил по ней молотом: по стальному звону
узнал Батрадз о том, что он закален хорошо, и сказал:–Теперь мне
ничего не страшно!
КАК БАТРАДЗ СПАС УРЫЗМАГА
В дальний поход ушли все славные мужи Ахсартаггата. Только
старый Урызмаг остался дома. Долго не возвращались нарты
Ахсартаггата, и стали говорить в народе:
– Сильны Ахсартаггата, но, видно, встретились они с мужами, что
сильнее их! Наверное, истреблены уже Ахсартаггата.
Издавна не в ладу жили друг с другом род Бората и род
Ахсартаггата – враждовали они. Род Ахсартаггата не был
многочислен, но силы и мужества исполнены были мужчины
Ахсартаггата. Бората же были многочисленны и богаты, но не хватало
у них силы и отваги.
Когда услышали Бората о том, что нартские мужи из рода
Ахсартаггата не вернулись из похода, то сказали:
«Нет больше из рода Ахсартаггата никого живого, и ждет их
добро, чтобы кто-нибудь взял его. Уцелел, правда, старец один,
пойдем убьем его и унесем все их добро!»
Собрались Бората, подумали и решили:
– Устроим пир, позовем на него старого Урызмага, напоим его и
убьем. Тогда все добро Ахсартаггата останется без хозяина, и мы
присвоим его.
И вот Бората в своем большом общем доме устроили пир.
– Кого бы послать, чтобы пригласить Урызмага? – советовались
между собой Бората.
И Сырдон, который случился здесь, предложил:
– Я схожу за ним и приведу его. Пришел Сырдон к Урызмагу, сел
перед ним на корточки и сказал:
– Устраивают Бората пир в своем прославленном большом Доме
клятвы и приглашают на этот пир тебя. Захочешь – придешь, а не
захочешь – не придешь.
– Что это ты мне говоришь такое? – сказал Урызмаг. – Разве так
гостей приглашают?
– Бывает, что и так приглашают, – ответил Сырдон.
– Ну так пойди, поблагодари их и скажи им, что болен старый
Урызмаг и не сможет прийти он на пир и пробыть там до конца.
Ушел Сырдон, и сказал Урызмаг Шатане:
– Эх, совсем состарился я, хозяйка, и перестали нарты чтить
меня! Разве почетных людей так приглашают: «Захочешь – придешь, не
захочешь – не придешь»?
– Правда, состарился ты, хозяин моей головы, что не можешь
понять смысла того, что тебе говорят. Злое дело задумали против
тебя Бората, и Сырдон дал тебе это понять.
Когда Сырдон передал мужам из рода Бората, что не придет
Урызмаг, стали Бората советоваться между собой, что им делать, и
решили послать за Урызмагом молодую невестку. По обычаю,
приглашающей невестке отказать нельзя было, и потому, – говорили
Бората, – если сохранилась еще душа в теле Урызмага, он
обязательно придет на пир.
Подошла молодица к дому Ахсартаггата и постучала в дверь. Вышла
к ней Шатана.
– Устраивают наши пир в нашем прославленном большом Доме клятвы
и прислали меня пригласить на этот пир вашего старика.
Вернулась Шатана в дом и передала Урызмагу приглашение
молодицы.
Забеспокоился тут Урызмаг. «Да не простит Бог приславшим ее!» –
подумал он и сказал Шатане:
– Выйди, мое солнышко, и скажи ей: «Нехорошо, конечно, нарушать
обычаи нартов и нужно бы уважить слово молодой невестки,
приглашающей на пир, но нездоровится, мол, старику нашему, и пойти
он не сможет. Очень просит он за это прощения!»
Шатана вышла и передала невестке ответ своего старика. Что еще
оставалось делать невестке? Без хорошего ответа вернулась она
обратно.
Тогда Бората послали за Урузмагом женщину, носящую одежду
печали по покойному. Подошла она к дверям Урызмагова дома и
позвала: «Кыс-кыс!» Не позволял ей обычай в присутствии мужчины
назвать Шатану по имени22. И к ней тоже вышла Шатана:
– О Шатана! Чванливые Бората не дали мне даже снять одежду
печали и прислали меня к Урызмагу с приглашением на пир. Прошу
тебя, скажи ему – пусть не опозорит меня отказом!
Зашла Шатана к Урызмагу и поведала ему то, что сказала женщина.
Урызмаг покачал головой и сильнее прежнего забеспокоился. Но
что ему еще оставалось делать? Невозможно сказать «нет» женщине в
одежде печали.
– Скоро буду сам! – такой ответ передала Шатана женщине,
носящей одежду печали.
Вернулась Шатана обратно и сказала Урызмагу:
– Не тревожься, старик мой. Вот тебе шелковый платок, и когда
трудно придется тебе, брось этот платок на землю, и придет тебе
помощь. Возьми с собой вот эту длинную трубку и спрячь ее под
шубу. Сядешь на войлочный тюфяк и, когда захотят тебя споить,
выливай хмельное в трубку – и будет оно через трубку уходить в
войлок.
Взял с собой Урызмаг платок и трубку, положил их за пазуху,
накинул на плечи соболью шубу, нацепил на пояс меч и тоже спрятал
его под шубу. И пошел он на пир Бората.
Когда Бората увидели Урызмага, все встали ему навстречу – и
старшие, и младшие.
– Мир дому вашему и да будет пир ваш угоден Богу, Бората! –
сказал Урызмаг.
– Здравствуй, здравствуй, Урызмаг, – ответили ему Бората и
притворились, что очень рады Урызмагу.
Повели они его и посадили на самое почетное место, во главе
всех семи рядов. Начался пир. Семь чаш ставили перед Урызмагом при
каждой здравице. Но он выпивает столько, сколько принимает душа
его. Остальное незаметно льет в трубку, и в войлок уходит излишнее
зелье.
Но недаром зовут Сырдона хитростью земли и коварством неба.
Заметил он уловку Урызмага и тихонько указал на это Бората.
– А теперь подымем чашу всадника, отправляющегося в путь, –
сказали старшие Бората и встали.
Пришлось встать и Урызмагу. Грустно покачал он головой, но
посчитал, что не подобает ему отказаться от этой чаши. Не смог он
вылить в трубку излишек хмельного зелья, выпил все семь чаш, и
стало его качать. И тут он услышал слова:
– Пришло время зарезать нашего старого быка. Это сказал
Бурафарныг Бората, обращаясь к младшим Бората. Понял тут старый
Урызмаг, о ком идет речь, смекнул, что подходит конец его жизни, и
бросил он на землю шелковый платок Шатаны. И тут же вернулся этот
платок к Шатане. А она уже не стала мешкать. Быстро приготовила
три медовых пирога, и, держа пироги, побежала на священную горку,
на которой молились нарты, и, поставив там пироги и кувшин с
ронгом, взмолилась:
– О Бог богов, мой Бог! Если я еще для чего-нибудь нужна тебе,
то пришли ко мне сейчас мальчика Батрадза. У донбеттыров гостит он
сейчас.
И только кончила Шатана молиться, выскочил Батрадз из моря и
встал перед Шатаной.
– Что случилось, мать моя, меня не родившая? – спросил он ее.
– Бесславная смерть грозит твоему старому дяде. Бората
собрались и хотят убить его.
– Где собрались? –спросил Батрадз.
– В своем большом Доме клятвы.
Батрадз побежал. Достиг он дома Бората и крикнул с порога.
Содрогнулись от этого крика потолочные балки, и многолетняя сажа
посыпалась вниз на пирующих. И многие из тех, кто сидел за
столами, от одного этого крика попадали в обморок.
– Эй, старик мой, откликнись: ты живой или мертвый? – позвал
Батрадз Урызмага.
И, услышав голос Батрадза, почувствовал Урызмаг, что силой
наполнилось его сердце. От радости пропал у него голос, и ответил
он еле слышно:
– Я еще не мертвый, но чуть держится жизнь во мне.
– На этой охоте будешь ли ты сидеть в засаде или будешь гнать
гай? – спросил его Батрадз.
– Не в силах я больше гнать гай, но в засаде могу еще посидеть,
– ответил ему Урызмаг, и, выйдя на порог дома, выхватил из-за
пояса меч, и, точно мост, протянул его от одного дверного косяка к
другому.
Сырдон первый смекнул, к чему клонится это дело. Страх придал
ему силу, прыгнул он вверх и через дымоход удрал на волю.
А Батрадз выбил один из столбов, на которых держался дом,
замахнулся и – пусть всякого, кто проклянет тебя, постигнет такая
же участь! – погнал он всех Бората, избивая их этим столбом. Кого
ударял он, тот падал на землю, расплющенный в лепешку; те, которые
хотели спастись бегством, натыкались на меч Урызмага, и туловища
их валились наружу, а головы падали обратно в дом.
Потом Батрадз приподнял главный столб, на котором держалась вся
крыша, и в щель между крышей и домом кинулись те из Бората, что
остались в живых. Но тут опустил опять крышу Батрадз и раздавил
этих последних Бората.
Так погибли Бората, и со времени Сухского побоища не было
побоища, подобного этому23.
Истребив всех, кто покушался на жизнь старого Урызмага,
Батрадз, поддерживая под руку своего старика, привел его к Шатане.
КАК НАРТ БАТРАДЗ НАШЕЛ БУРАДЗАГА
У нартов был враг – черный Доллау. Долго искали нарты где он
живет, но никак не могли найти это место. А тут в родовом поселке
Бората родился мальчик, которого назвали Бурадзаг.
Один раз мать Бурадзага, оставив ребенка во дворе, на минуту
вернулась в дом. Только вошла она в дом, как черный Доллау тут же
утащил ребенка. Мать, вернувшись во двор, уже не нашла там сына и
заголосила. Собрались к ней нарты, взялись за поиски ребенка, но
нигде не нашли его. И так велико было горе отца и матери
Бурадзага, что они умерли в один день.
А Бурадзаг растет у черного Доллау, за месяц вырастает, как за
год. И так он возмужал, что стал сам ходить на охоту. Черный
Доллау был бездетен и усыновил Бурадзага. Был богат черный Доллау,
и Бурадзаг ни в чем не видел отказа. Собрался раз Бурадзаг на
охоту, и черный Доллау так напутствовал его:
– Зверей у нас водится в изобилии, ты найдешь их везде, но не
ходи на гору Уарпп.
Не послушался на этот раз Бурадзаг совета черного Доллау и
тайком пошел охотиться на гору Уарпп. В это время там же охотился
и нарт Батрадз. Батрадз поднимался по одному склону горы, Бурадзаг
– по другому. Пускает свою стрелу то один, то другой, но друг
друга не видят.
Удивляется Батрадз:
– Что это за диво? – говорит он себе. – Ведь нарты все дома, а
такой шум при полете издают только нартские стрелы.
Вдруг на вершине горы показался белый олень. Оба охотника
выстрелили одновременно, и олень покатился в ущелье. Батрадз и
Бурадзаг спустились за оленем, и когда увидели друг друга, то
вначале удивились друг другу, потом молча подошли к оленю. Видят;
олень лежит убитый, в одном его боку застряла стрела Батрадза, в
другом – стрела Бурадзага. Батрадз говорит Бурадзагу:
– Ты мой незнакомый товарищ, и пусть олень будет твоим, только
скажи мне, кто ты?
– Нет, пусть твоим будет олень, – сказал Бурадзаг. – Ты похож
на нартского человека, а я очень люблю нартов. Я Бурадзаг, сын
черного Доллау.
– А я сын нарта Хамыца Батрадз, – сказал о себе Батрадз.
Взглянули они друг другу в души, и с первого раза по душе
пришлись они друг другу. Бурадзаг сказал:
– Так будь моим гостем.
Батрадз согласился. Сели они на коней и приехали к черному
Доллау. А черный Доллау жил в большой пещере. Стены этой пещеры
были из рыбьей кости. Всевозможных богатств была полна эта пещера.
Спросил черный Доллау у Батрадза:
– Откуда идешь ты и кто ты?
– Я сын нарта Хамыца Батрадз. На охоте познакомился с твоим
сыном. Очень пришелся он мне по сердцу, и я назвал его своим
братом. Позвал он меня к себе в гости, и потому я здесь.
Как услышал черный Доллау о нартах, искры полетели из глаз его,
подскочил он от злобы, и охватило его беспокойство:
«Как бы гость не узнал, что Бурадзаг из нартов и живет у врага
нартов. Неладны будут тогда мои дела!» Но ни в чем не выдал свою
тревогу черный Доллау, радушно принял он Батрадза.
Когда на рассвете Батрадз собрался домой, черный Доллау сказал
ему:
– Коли вы с моим сыном назвали друг друга братьями, то прими от
имени его подарки. Дарю тебе стадо медведей с пастухами. И все,
что тебе нравится из моих сокровищ, то твое!
– Я приму твои дары, но прошу тебя отпустить со мной моего
названого брата, я тоже хочу поднести ему подарки и показать ему
свою родную страну.
Черный Доллау говорит:
– Как-нибудь позже я отпущу его, но не сейчас.
– Ну, если так, я не приму твои подарки! – ответил Батрадз и
вернулся к себе домой один.
Сразу же пришел Батрадз к Шатане и рассказал ей:
– На возвышенности Уарпп встретил я юношу, и по своему виду
похож он на нартов. Бурадзаг его имя. Братьями назвали мы друг
друга. Звал я его с собой, чтобы сделать ему подарки и показать
ему нашу страну, но отец его по имени черный Доллау не отпустил
его со мной. «Отпущу его, – сказал он, – позже, но не сейчас».
– Жить бы тебе, не помирать никогда, Батрадз! Это ведь
пропавший мальчик из рода Бората, – сказала Шатана. – Захвати с
собой Сырдона, и он его признает и приведет с собой. Черный Доллау
– давнишний враг нартов. Давно уже нарты ищут его жилище, но не
могут найти.
Пошел Батрадз к Сырдону и говорит ему:
– Сырдон, понадобилась мне твоя услуга, поедем со мной. Сырдон
согласился. Поехали Батрадз и Сырдон к черному Доллау. Как дорогах
гостей принял их черный Доллау. Барана для них зарезал. Но Батрадз
с недовольным видом сказал ему:
– Разве барана нам хватит? Да он сразу под языком у меня
исчезнет!
– Не сердись, дорогой гость, если хочешь, зарежь хоть целое
стадо! – ответил ему черный Доллау.
– Я сюда приехал не за тем, чтобы резать баранов! Гость сам не
режет баранов, – сказал Батрадз.
Обидны показались черному Доллау эти слова Батрадза, и он
сказал:
– У тебя на губах еще материнское молоко не обсохло, и потому
прощаю я тебе грубые слова, не то распорол бы я тебе рот до самого
затылка.
Батрадз тогда говорит Сырдону:
– Попрощайся, Сырдон, с Бурадзагом, и едем домой! Сырдон
повернулся к Бурадзагу и говорит ему:
– Счастливым оставайся, нартский юноша. Ты сын нартского
человека, и чем кормиться объедками, которые тебе оставляет твой
враг, найди лучше дом своего отца.
– Стало быть, ты мне брат? – сказал Бурадзаг Батрадзу. – Почему
же ты сразу не открыл мне этого?
Вдвоем схватили Батрадз и Бурадзаг черного Доллау за руки и
вырвали их из тела. Потом с утеса сбросили они черного Доллау в
Черное море. Забрали они с собой все добро черного Доллау и
вернулись в Страну нартов. Как было не устраивать нартам пиры –
ведь вернулся к ним их мальчик!
БАТРАДЗ И ТЫХЫФЫРТ МУКАРА
Возмужал Батрадз, и таким доблестным мужем он стал, что
пребывал на небе и долгие годы не показывался в нартском селении.
В те времена нарты часто уходили в долгие походы и по два, по три
года не возвращались.
Однажды все доблестное нартское юношество ушло в поход, а
предводительствовали им старые мудрые старики нарты. Прошел год,
никто из нартов не вернулся домой. Тогда свирепый уаиг Тыхыфырт
Мукара прислал своего посланного на землю нартов. Вот какие слова
Мукара передал его посланный:
– Предки ваши платили моим предкам дань девушками. Много лет не
требовал я от вас этой дани, а теперь снова решил брать с вас эту
дань. Если не уплатите, силой возьму.
Забеспокоились те немногие нарты – немощные старики и больные,
– которые оставались в нартском селении. Что теперь делать?
– Никогда об этой дани не слышали мы... – говорили они. – Если
мы эту дань заплатим, то наши мудрые люди, вернувшись из похода,
будут нас укорять. А не дашь ему дани, так он пойдет на нас
войной. Кто тогда встанет на его дороге, если вся наша могучая
молодежь ушла в поход?
Послушал их разговор Сырдон и сказал:
– Ничего вы не придумаете. Спросите-ка лучше Шатану, как быть.
А пока они судили да рядили, сам Тыхыфырт Мукара появился на
земле нартов, и некому было стать ему на дороге.
Выбрал он лучших нартских девушек и жен и погнал их впереди
себя из селения.
Увидела Шатана, что творит Мукара, поймала она ястреба и
приказала ему:
– Лети скорее к Батрадзу и скажи ему: «Если стоишь – больше не
садись, если сидишь – сразу вставай и явись в свое селение, потому
что погибель пришла нартам». Если скоро доставишь эту весть
Батрадзу, дам я тебе на выбор птицу из моего птичника, а не то с
корнем вырву я ваш ястребиный род!
Взвился ястреб в небо и скоро достиг Батрадза. И сразу же
Батрадз бросился с неба вниз на родную землю и по самые ляжки ушел
в землю. Высвободил ноги Батрадз, побежал скорее к Шатане и
спросил ее:
– Какая беда с вами тут приключилась, мать моя? И ответила ему
Шатана:
– Такого позора никогда не бывало еще среди нартского рода.
Если есть в тебе хоть немного силы, всю отдай ее теперь нартам.
Угнал Мукара сын Тыха наших девушек с лебедиными шеями и молодых
наших невесток.
Так рассказала она Батрадзу обо всем, и только об одном спросил
ее Батрадз:
– В какую сторону угнал он девушек? Вот что ответила ему
Шатана:
– Спеши скорей к берегу моря, где живут родственники наши
донбеттыры24. Когда подойдешь к берегу, крикни: «Маленький Чех, выйди ко
мне, помощь твоя стала мне нужна: я не чужой, я вам родной. Укажи
мне скорей, где живет Тыхыфырт Мукара!» От этого маленького Чеха
ничего не укрыто из того, что таится между небом и землей. И он
скажет тебе, где живет Тыхыфырт.
Батрадз даже не вошел в родной дом. Миг – он уже на берегу
моря. И, встав над обрывом, он крикнул:
– Маленький Чех, вам, донбеттырам, я не чужой, я вам родной!..
Выйди ко мне поскорей!
Проворен был маленький Чех, быстро поднялся он. Еще эхо от зова
Батрадза не отгремело по лесам и горам, а маленький Чех уже стоял
перед ним. Увидев Батрадза, удивился он и спросил:
– Кто ты такой? Не ты ли крикнул сейчас: «Я не чужой, я вам
родной»? Правда ли это? Я никогда не видел тебя. Хорошо, если бы
ты сказал мне, кем ты приходишься мне. И ответил Батрадз:
– Не время сейчас говорить об этом. Лучше скажи мне скорее, где
найти Мукара, сына Тыха.
– По мужественному слову твоему узнал я, что ты наш. Где
находится он, я укажу тебе, но нелегка дорога к Тыхы-фырту Мукара.
Задумался Батрадз и потом сказал:
– Попрошу я тебя тогда, стань моим посланцем. И вот что скажи
ему по моему поручению: «Не заставляй меня, Мукара, прийти к тебе
в дом. Знай, что я тот нарт Батрадз, которого среди нартов ты еще
не встречал. И не надейся, что морская бездна тебя укроет. С
войной я пришел к тебе, выходи же навстречу».
Легконогий Чех в три мига три дня пути пролетал. Прибыл он к
Мукара и передал ему:
– Идет на тебя безусый юноша из Страны нартов. Как ток, на
котором можно молотить на двенадцати быках, велик каждый глаз его.
Прислал он меня сказать тебе: «Не заставляй меня, Мукара, прийти в
твой дом. Знай, что я тот нарт Батрадз, которого среди нартов ты
еще не встречал. И не надейся, что испугаюсь я моря, я сам из моря
происхожу. С войной пришел я к тебе, выходи навстречу».
Подумал Мукара и так ответил маленькому Чеху:
– Стыдно было бы мне прятаться от того, кто сам пришел со мной
биться. Если он нарт, то скажи ему, что у нартов день поединка –
пятница, и я буду готов к этому дню. А местом нашего поединка
пусть будет берег моря.
Вернулся маленький Чех к Батрадзу и передал ему слова Мукара.
Что еще мог сказать Батрадз? Поскорее вернулся он в нартское
селение, стал на нихасе и закричал во весь голос:
– Да погибнете вы, нарты! Право, лучше было бы мне видеть
гибель всего нашего рода, чем узнать, какое черное бесчестье
перенесли вы от этого черного осла! На пятницу назначил он мне
бой. Сражаться вы не сможете, но хоть издали посмотрите на то, как
я стану с ним биться.
Батрадз так давно не показывался в нартском селении, что не
признали его нарты, и никак не могли догадаться, кем он им
доводится. Смутились они и спрашивали друг друга:
– Что нам отвечать ему? По внешности он нашей породы, но где он
был до сих пор и откуда взялся? Угадал Батрадз, о чем они
тревожатся, и ответил:
– Вы хотите знать, кто я такой? Узнайте: я такой же нарт, как и
вы. Мать моя – Быценон, отец мой – Хамыц. Пока я был молод и не
достиг полной силы, не показывался я вам. Теперь же мне предстоит
сразиться с Мукара, сыном Тыха. По моему с ним уговору поединок
назначен на равнине Хыза, и произойдет он в эту пятницу. Идите на
вершину горы Уаза и поглядите, как мы будем сражаться.
Снарядился Батрадз в пятницу утром, вывел своего вороного коня
и вот что сказал ему:
– Чувствует Мукара свою силу, недаром осмелился он принять мой
вызов. Слушай же, конь мой, что я тебе прикажу. Я буду сражаться
пешим, а ты, нерасседланный, пасись неподалеку. И когда раскалюсь
я в бою, то крикну тебе: «Эй, конь мой, сюда». Разбегись тогда со
всей силы и, когда прискачешь ко мне, грудью своей могучей ударь
меня так, чтобы в миг один оказался я посредине моря.
И вот прибыл Батрадз к берегу моря.
– Я здесь, не прячься! – крикнул он.
Вмиг выскочил Мукара из бездны, и кинулись друг на друга нарт
Батрадз и Мукара, сын Тыха. По горам и по долинам носились они, и
один не мог одолеть другого. Лес оказался на их пути – с корнями
вырывали они вековые деревья и били ими один другого. И все же не
могли они победить друг друга. Сражаясь, вернулись они к берегу
моря. Раскалился Батрадз, и крикнул он коню своему:
– Эй, конь мой, сюда!
Вскачь пустился конь на зов хозяина, грудью ударил его с такой
силой, что Батрадз упал в самую середину моря. Остыл Батрадз в
морской глубине и, выйдя на берег, крикнул во весь голос:
– Ну, теперь держись, черный осел, я тебе покажу! Испугался
Мукара его крика, скользнул в морскую бездну, где жили кадзи –
такие же черные духи, как сам Мукара. У них-то и было жилище
Мукара. И, добравшись до них, так им сказал Мукара:
– Следом за мной идет такой грозный воин, которого осилить
можно только коварством. Силой никто никогда не справится с ним.
И собрались все кадзи там, где должен был пройти Батрадз,
направляясь по следу Мукара. Один миг прошел – и выкопали они яму
такой глубины, что крика не слышно было со дна этой ямы. Сверху
коврами прикрыли они эту яму. Вот все ближе подходит Батрадз, и
говорят друг другу кадзи:
– Пойдем-ка навстречу ему и покоримся ему добровольно, а в это
время другие из нас наготовят столько каменных глыб и тяжелых
чурбанов, чтобы ими можно было заполнить всю эту глубокую яму.
Как сговорились, так и сделали они. Пошли навстречу Батрадзу и
так сказали:
– Ты видишь, мы безоружны, мы покоряемся тебе добровольно. На
пути твоем мы разостлали ковры. Гостем войди в наше жилище.
Смело идет Батрадз к кадзи. Ступил он на ковер и провалился на
дно ямы. Возликовали коварные кадзи.
– Погоди же! – кричат они ему. – Теперь ты попал в беду!
И стали они бросать в яму все, что приготовили: и камни, и
чурбаны, все, что попадало им под руку. А у Батрадза на дне ямы
был только его меч. Но поднял он его над головой своей, и все, что
ни бросали кадзи – и камни, и чурбаны, и стволы деревьев, – все,
ударяясь об острие меча, распадалось на куски. Куски эти падали к
ногам Батрадза. Целая куча вырастала на дне ямы. Батрадз все выше
и выше поднимался по ней, а кадзи ярились все больше и по-прежнему
все, что попадалось им под руку, бросали в яму.
Но вот показалась из ямы голова Батрадза, и крикнул на них
булатногрудый нарт:
– Ну, берегись, дурное племя! Сейчас я к вам выйду! От зычного
крика его обмерли кадзи, а нарт Батрадз выпрыгнул из ямы и, увидев
башню, в которой скрывался Мукара, влетел в нее, умертвил его и
перебил всех кадзи. Вывел он из башни жен и дев нартских и
проводил их обратно в селение нартов, а сам снова скрылся в свое
небесное жилище.
БАТРАДЗ И ЗАНОСЧИВЫЙ СЫН УАИГА АФСАРОНА
Большую пляску завели раз нарты на поле Зилахар. Такой шел
пляс, что земля тряслась под ногами у нартов. Никого из именитых
нартов не было на этом симде – ни Урызмага, ни Сослана, ни
Батрадза.
Спесивый Алаф, сын кривого уаига Афсарона, сидел на высокой
горе и с завистью смотрел на пляску нартов.
– Спущусь-ка я к нартам, – сказал он. – Посмотрю на их пляску,
да и сам по-своему попляшу, покажу себя и натешусь над нартской
молодежью – заставлю их раздеться и унесу всю их одежду.
Но на эти слова возразил ему отец:
– Нельзя тебе к ним ходить. Ведь если попадешь ты в руки кому-
нибудь из именитых нартов, они тебя покалечат. Разве ты не знаешь,
что даже не всякая птица решится пролететь над ними? В молодости я
тоже был спесив, как ты, да повстречался однажды с нартскими
юношами, вызвал их на драку – и вот гляди, на всю жизнь остался с
одним глазом.
Не послушался спесивый Алаф отца своего, сунул он себе за
пазуху двенадцать хлебов на дорогу и зашагал к полю Зилахар.
– Ну что ж, – сказал отец. – Посмотришь сам, что будет.
А спесивый Алаф шел себе по пастбищам. Увидел он большое стадо
коров, и стал он доить их одну за другой. Выдоил двенадцать коров,
тут же присел и позавтракал. Подкрепившись, зашагал он дальше. По
дороге вырвал с корнями большой дуб, положил его на плечо и в
таком виде явился на симд к нартам. С силой ударил он дубовым
деревом об землю, и от этого удара юные нарты подскочили кверху, а
потом каждый сел, где стоял.
Пляска прекратилась, а довольный собой сын кривого уаига от
души расхохотался, а потом сказал:
– Пришел я, нартские собаки, поплясать с вами. Попробуем-ка
наши силы!
Что было делать перепуганной молодежи! С тяжелым сердцем
взялись они за руки, и симд снова начался. В середину круга вошел
заносчивый Алаф. С насмешкой смотрит он на пляшущих. Кто придется
ему по сердцу, того выхватывает он из круга и пляшет с ним. Пляшет
гордый Алаф с нартской молодежью. Так пляшет, что кому руку
поломает, кому плечо вывихнет, кому бока помнет. Стонет от него
нартская молодежь. Но ничего не может с ним поделать – силен сын
кривого уаига.
Вот настал вечер. Хочет разойтись нартская молодежь, а сын
уаига снял с юношей и девушек одежду и пошел домой.
Родная сестра Алафа вышла на гору встретить его. Издали
заметила она его, когда шел он по ущелью. Побежала она скорее в
дом и сказала матери и отцу:
– Там снизу подымается брат мой и тащит мне много нарядов,
отнятых у нартских девиц.
Не поверил старый уаиг этой вести и сказал дочери:
– Сбегай посмотри-ка еще: идет ли он быстро по косогору или
тайком крадется по лощине?
Побежала сестра Алафа и видит: широким шагом идет ее брат по
косогору, и весело его лицо. Рассказала она об этом отцу, и все же
не верит кривой уаиг. Но тут распахнулась дверь в жилище уаига, с
высоко поднятой головой вошел Алаф и сказал отцу:
– Ты не пускал меня, отец. А вот видишь, и поплясал я весело, и
вволю поиздевался над нартской молодежью. Всю их одежду принес
домой.
И тогда спросил старый Афсарон:
– Значит, не было среди них смуглого юноши с выпуклым лбом?
– Были там и черные, и белые, и с высокими лбами, и с низкими,
и с выпуклыми лбами, и с вогнутыми. Все юноши нартские были на
этом симде, но ни один из них не посмел перечить мне, – ответил
сын.
– Право, лучше будет, сын мой, если ты больше не будешь
задирать их. Смуглого юноши с высоким лбом не было среди них – ну
и будь этим доволен.
С пренебрежением махнул Алаф рукой, кичливо задрал голову и
спиной повернулся к отцу своему.
На другой день опять встал рано Алаф, снова сунул двенадцать
хлебов себе за пазуху и опять зашагал в Зилахар. Как и вчера,
свернул он к стаду, выдоил двенадцать коров, съел хлеб свой и
запил его молоком, снова вырвал с корнями дубовое дерево. Опять
явился он на поле, где танцевали нарты, и снова начал издеваться
над нартскими юношами.
Но как раз в это утро Батрадз, сын Хамыца, сидел высоко в
горах, на леднике. Разгорячился он в последней битве и теперь
охлаждал свое стальное тело. И видел он сверху все, что
происходило на поле Зилахар. Второй день издевается над нартской
молодежью заносчивый сын кривого уаига, и никто не дает ему
отпора. «Нет другого выхода, придется пойти мне, помериться с ним
силой», – подумал Батрадз.
Отломил он половину ледника, взвалил ее на свою голову, чтобы
охладиться, и, подобно горному орлу, спустился на поле Зилахар.
Тает лед на голове его, и бурные ручьи бегут по лицу Батрадза и
падают на землю.
И, увидев Батрадза, подумал заносчивый Алаф: «Вот он, тот
смуглый юноша с высоким лбом, которым пугал меня мой отец». И
похолодело тут сердце Алафа.
С детства хорошо был воспитан сын Хамыца.
– Здравствуй, – сказал он сыну уаига, протянул ему руку, и Алаф
тоже подал свою руку.
Так пусть же врага твоего постигнет то, что постигло Алафа! В
кровавую кашу смяла рука Батрадза руку заносчивого Алафа. И сказал
ему Батрадз:
– Ну как, гость, не угодно ли тебе будет плясать со мной? Со
всеми ты плясал, не откажи и мне.
Лихорадка била молодого уаига, но что было ему делать? Должен
был он согласиться. Вот взялись они под руку, и начался симд.
Прошли подряд несколько кругов, и наступил тут Батрадз Алафу на
ногу и кверху подтолкнул его руку. В кровавую лепешку расплющилась
нога Алафа, и вывихнутой оказалась рука его. Все быстрее и быстрее
кружится хоровод симда, и толкнул тут Батрадз в бок заносчивого
Алафа, и сразу сломал ему несколько ребер. Взмолился тут сын
Афсарона:
– Ой, прошу, отпусти меня живым!
Но Батрадз, посмеиваясь, продолжал тормошить его, точно в руках
его был цыпленок. А потом, когда кончился симд, отпустил его. И,
почувствовав, что свободен он от этих стальных рук, напряг Алаф
свои последние силы и, волоча за собой раздробленную ногу и
накренясь набок, заковылял домой.
Сестра опять поджидала его на горе. Издали увидела она его и
побежала скорее к родителям:
– Вот возвращается брат мой! С трудом тащит он на себе красные
шелковые наряды нартских девиц!
– Подожди радоваться, – ответил отец. – Вот вернется он, и
увидишь, что за красные наряды он тебе принесет.
Вначале страх перед Батрадзом гнал Алафа вперед и, как раненый
заяц, ковылял он домой. Но когда увидел он, что Батрадз и не
думает за ним гнаться, покинули силы заносчивого Алафа, и свалился
он на землю. Долго ждали дома прихода его, а потом сказал Афсарон
своей дочери:
– Пойди-ка взгляни, бежит ли он по косогору или тихонько
крадется по лощине?
Взглянула сестра и увидела, что брат ее неподвижно лежит в
лощине. И когда сказала она об этом отцу, нетрудно было понять
старому уаигу, что случилось с его сыном. Послал Афсарон пару
быков за Алафом, и полуживым-полумертвым приволокли его домой.
– Ведь предупреждал я тебя, сын мой, что нет такого силача,
которому хватило бы сил одолеть нартов! – сказал отец.
Прошло несколько дней, пришел Алаф в себя и спросил отца
своего:
– Скажи мне: в чем сила Батрадза?
– А в том его сила, что закалился он в горне небожителя
Курдалагона.
– Эх ты, кривой осел! – закричал Алаф на отца. – А почему ты не
догадался закалить меня у Курдалагона?
Встал он с постели и направился к Курдалагону. Вошел Алаф к
нему в кузницу и сказал:
– Закали меня, Курдалагон, так же, как закалил ты нарта
Батрадза. Я богато заплачу тебе за это. И он насыпал золота
Курдалагону.
– Батрадз весь был из стали, – ответил ему Курдалагон, – а ты
сразу сгоришь.
– Закали меня, нет у меня другого выхода, – продолжал требовать
Алаф.
Не любил Курдалагон по-пустому тратить слова, положил Алафа в
горн, развел огонь и начал мехами раздувать его. Но только огонь
коснулся Алафа, как заорал он во все горло:
– Ой, горе, сгораю! Тащи меня скорее отсюда! Раздумал я
закаляться!
Схватил Курдалагон большие щипцы и сунул их в горн, чтобы
выхватить из пламени спесивого Алафа. Но тот весь уже сгорел, и
остался от него только пепел. Вымел Курдалагон пепел из горна и,
не говоря ни слова, выкинул его в мусор.
КРИВОЙ УАИГ АФСАРОН МСТИТ НАРТАМ
После гибели сына обозлился кривой уаиг Афсарон. Так обозлился,
что синее пламя источали его бока. Все придумывал он, как бы
отомстить за сына. Но не осмелился он затронуть Батрадза и решил
погубить самых близких родичей его – стариков нартских Урызмага и
Хамыца.
Вот пригласил он их к себе в гости, а сыновьям своим дал такой
наказ:
– Припасите оружие и спрячьтесь возле дома. Когда охмелеют
нартские старики, тогда я запою песню – и вы поймете, что надо
делать.
Не пожалел Афсарон хлеба-соли для гостей. Под тяжестью кушаний,
приготовленных из мяса диких зверей, до земли гнулись столы.
Афсарон сам угощал гостей. То за старших поднимал он здравицы, то
за младших. И нартские старики, не ожидая ничего худого, с веселой
душой принимали его здравицы. Почему бы им было не выпить крепкого
ронга? Захмелели нартские старики, и сыновья Афсарона, услышав их
веселые возгласы, подошли к самому дому. А старый уаиг в это время
поднял большую чашу ронга и с улыбкой обратился к Урызмагу:
– Будь милостив ко мне, Урызмаг. Скажи, что тебе спеть: песни
наших отцов или новые наши песни?
– Я знаю, хозяин, что ты хорошо поешь, – ответил Урызмаг. – И
если хочешь ты показать нам всю нежность своего голоса, то спой
нам какую-нибудь новую песню. Старые песни мы, наверное, слышали.
И запел тут во весь голос кривой уаиг:
– В туманный день осени в густой камыш загнали собаки двух
кабанов. Куда ни кинутся кабаны, везде их встречают, ощерив клыки,
свирепые псы. Нет, не уйти этим двум кабанам, нет, не уйти...
Разорвут их собачьи клыки на клочки, на клочки...
Сразу поняли тут Урызмаг и Хамыц грозный смысл этой песни.
Слетел с них весь хмель, и они готовы были даже бесславно бежать.
Но преграждали выход свирепые псы – сыновья Афсарона.
Но эта громкая, торжествующая песнь кривого уаига долетела до
слуха Батрадза, который находился совсем неподалеку, на вершине
горы. Сразу он понял ее и прыгнул с высоты прямо во двор уаига, и,
когда ударилось о камни двора его стальное тело, звон пошел
повсюду.
И по этому стальному звону узнали старые нарты, что Батрадз
пришел им на помощь. Как же не обрадоваться было старикам? И
громко запел Урызмаг, отвечая хозяину:
– Ой, да продлятся дни твоей жизни, щедрый хозяин! Славно
угостил ты нас мясом лесных зверей и не пожалел своего золотого
голоса, чтобы развеселить нас. Но не до конца допел ты свою песню,
наше солнце, щедрый наш хозяин. Слышал ведь я эту песню и знаю,
как дальше она поется. Пришла помощь старым кабанам. Сбежал с
горной высоты искроглазый львенок. Наверное, ни одной клыкастой
собаке не спастись от него. Сдерет с них шкуры львенок своими
когтями.
Допел Урызмаг эту песню, и в этот миг ворвался Батрадз в жилище
уаига, сорвал он косяк двери и – пусть с врагом твоим будет так,
как стало со старым уаигом и его сыновьями! – избил Батрадз
уаигов, а нартских стариков с честью довел до дому.
КАК БАТРАДЗ СПАС ИМЕНИТЫХ НАРТОВ
Именитые нарты Урызмаг, Хамыц и Сослан отправились однажды на
охоту. Семь дней и ночей бродили они по ущельям, и ни один зверь
не попался им на их пути. Съели они все свои запасы, поистерлась
их одежда, и решили они вернуться домой. Только повернули они, как
на опушке темного леса белый олень пробежал перед ними. Выхватили
нарты свои тугие луки и погнались за оленем. Дразнит их олень:
побежит – и остановится, подпустит на полет стрелы – и опять
убегает. А нарты, конечно, скачут за ним следом. За семь гор увел
их олень и там вдруг исчез, точно растаял. Потерял день свои
права, распластала ночь свои черные крылья над миром, голод стал
беспокоить нартов. В нерешительности остановились они. Повернуть
домой? Уже поздно. Ночевать там, где застала тьма? Не хочется
ложиться спать голодными.
Вдруг вдалеке увидели они свет. Направили нарты своих коней на
этот свет. Вот из тьмы ночной поднялась перед ними башня,
сложенная из громадных валунов. И стали именитые нарты вызывать
хозяев.
А в башне той жили семеро уаигов. Услышав зов нартов, выбежали
они и обрадовались: горная мелкота, как называли они людей, сама
явилась к ним. Пригласили они нартов в свое жилище, усадили их в
ряд возле очага, сами же переглянулись, и трое принялись строгать
шампуры, а четверо начали разводить огонь.
Нарты подумали, что уаиги беспокоятся о них как о гостях,
собираются их шашлыками попотчевать, и они весело перемигнулись:
здесь, мол, поедим на славу, а потом пойдем дальше своей дорогой.
Но вот услышали они, о чем говорят уаиги. Один из них сказал:
– Не выйдет из наших гостей больше, чем три шашлыка. Хорошо,
если каждому из наших старших достанется по одному шашлыку.
Значит, изготовим мы угощение только для трех наших старших, а
младшим придется рассчитывать на то, что горные человечки
попадутся нам еще как-нибудь.
А другой уаиг ему ответил:
– Нет, ты неправильно рассудил. Наши старшие и раньше
лакомились мясом горных человечков, а нам, младшим, прожившим
совсем мало, никогда еще не доводилось отведать этого сладкого
мяса.
Тогда третий уаиг, средний их брат, не сдержался и сказал:
– Неправильно говорите вы оба! Когда нам перепадают лакомые
куски, то их присваивают себе то старшие, то младшие. На этот раз
все они попадут мне одному, среднему!
Напугались, конечно, именитые нарты, видя, что пришел им конец,
и тут Хамыц сказал уаигам:
– Видим мы, что пришла наша погибель. Но перед смертью хотим мы
спеть песню. У нас обычай такой, что перед смертью непременно
запеваем мы песню.
Расхохотались уаиги, и, подобно совкам, оттопырились их толстые
нижние губы.
– Пойте, пойте, горная мелюзга, мелкие людишки!.. Все равно мы
съедим вас! – ответили они нартам.
Во весь голос запели нарты свою песню, до неба поднялась она, и
услышал ее из булата скованный нарт Батрадз. Спрыгнул с неба,
ударился о каменную гору, и стальной этот звон громовым эхом
разнесся по ущельям, лесам и равнинам. Поняли тут нарты, что это
Батрадз спешит к ним на помощь, и засмеялись.
– Смейтесь, смейтесь, горная мелюзга!..– сказали уаиги.
Но только собрались они нанизать нартов на шампуры, как
зашаталась башня, и камни посыпались в жилище уаигов. В пролом
стены впрыгнул сын Хамыца булатный Батрадз. Стальным своим кулаком
принялся он избивать уаигов. Кого ударит кулаком – тому не суждено
больше ни рукой махнуть, ни ногой шевельнуть, и душа его быстро
покидает тело.
Так истребил Батрадз всех уаигов. Вывел он именитых нартов из
башни, убил для них много диких зверей и с честью довел их до
нартского селения. А сам снова вернулся на небо.
НАРТ УРАДЗ И УАИГ АХСУАЛЫ
Нарт Урадз охотился в горах Уарпп. Преследовал он зверя, о
котором говорят, что он хитрее хитрого. Крался по его следу, но
зверь ближе, чем на полет стрелы, не подпускал его к себе.
«Сколько бы ни пришлось мне идти, – сказал себе Урадз, – все равно
буду преследовать этого зверя».
Стало вечереть, когда добрались они – зверь впереди, а Урадз
позади – до обширной поляны. Полоса леса показалась за этой
поляной. А за лесом оказалась и пещера. В нее-то, переваливаясь с
боку на бок, и забрался зверь, которого преследовал Урадз.
Обрадовался Урадз и сказал про себя: «А дальше куда ты пойдешь?»
Уже приготовив стрелу, стал подбираться Урадз ко входу в
пещеру. Вдруг внутри пещеры открылась какая-то дверь и оттуда
заструился свет. Подумал Урадз: «Все .равно наступил уже вечер.
Что, если я здесь переночую?»
Он зашел внутрь пещеры и остановился в изумлении. Стены пещеры
были из рыбьей кости с изумрудами, пол – из чистого хрусталя, и на
нем лежали шелковые ковры, звез-да светила с потолка. И вдруг из
глубины пещеры кто-то позвал Урадза по имени:
– Ой, Урадз, присядь отдохни!
Урадз опустился на кресло, стоящее у стены, и такое оно было
мягкое, что он весь погрузился в него. Он видел перед собой в
полутьме какое-то нежное лицо и розовые кончики пальцев. Прошло
еще немного времени, и вдруг увидел он возле себя девушку – это
была краса неба, прелесть земли. И тут же сами собой завертелись
на очаге шампуры-самоверты, на них жарились шашлыки, и так как
Урадз изрядно проголодался, у него от этого запаха слюнки потекли.
Девушка спросила Урадза:
– Куда ты идешь и откуда?
– Иду я из нартского селения. Вышел поохотиться и очутился у
тебя.
Девушка, видно, обрадовалась его приходу и после ужина сказала:
– Урадз, постели так, чтобы могли мы лечь вдвоем. Постелил
Урада – и только они уснули, как к полуночи в пещеру и нагрянул
уаиг Ахсуалы. Схватил он красу неба и прелесть земли и спящую
утащил. А Урадза убил, тот даже и не проснулся.
Уаиг Ахсуалы умчался в страну Сеха, где был его замок. Там
заточил он девушку в большую башню и потребовал, чтобы она забыла
Урадза и полюбила его, уаига Ахсуалы. Девушка согласилась, но
поставила условием, чтобы целый год уаиг к ней и близко не
подходил. Ахсуалы согласился.
Так как Урадз не вернулся в селение, нарты стали его искать.
Долго искали, но нигде не смогли найти. Дочь Солнца была в дружбе
q Батрадзом, они называли друг друга братом и сестрой. И вот
Батрадз пришел к своей названой сестре и сказал:
– Сестра моя, исчез наш Урадз, и ты должна помочь нам найти
его!
Дочь Солнца взяла у отца своего небесное зеркало, посмотрела в
него и сказала:
– Урадза убил уаиг Ахсуалы, тело его лежит в пещере Берда. Там
встретил он девушку, красу небес и прелесть земли. Но в полночь
напал на них уаиг, убил Урадза, не дав ему проснуться, а девушку
унес в свою страну, в Сехские степи.
Вскипел от злости Батрадз, собрал все силы свои и бросил себя в
пещеру Берда. Взломал ее дверь и видит: лежит Урадз с отрубленной
головой.
Батрадз прииес его к нартам, и они похоронили прах Урадза в
своем склепе. Потом Батрадз пошел к Шатане и сказал:
– Снаряжай меня в дорогу, да побыстрее! Надо мне наказать уаига
Ахсуалы.
Снарядила Батрадза в путь Шатана, и отправился он в степи Сеха.
Мало ли, много ли ехал он, но добрался наконец до замка уаига.
Оглядел замок снаружи, но входа в него нигде не нашел. Тогда он
затаился и стал ждать.
Вечером уаиг Ахсуалы вернулся с охоты, на спине он тащил убитых
оленей и большое ветвистое дерево. Услышав шум и грохот, поднятый
им, Батрадз вышел ему навстречу и сказал:
– Уаиг Ахсаулы! Сегодня ночью я твой гость.
– А кто ты и откуда?
– Я человек дорожный и путешествую по своим делам. Страна моя
далеко отсюда, приютить меня – твой долг. Уаиг Ахсуалы на это ни
слова не вымолвил и привел гостя к себе. Быстро содрал он шкуру с
убитого оленя, тушу разодрал на части, подвесил котел над очагом,
разломал на куски ветвистое дерево, развел огонь в очаге.
Когда ужин был готов, гость и хозяин поели и легли спать. В
полночь уаиг проснулся, пошел и разбудил невесту свою – красу
неба, прелесть земли.
– Ну-ка взгляни на этого юношу. Незнакомый мне человек. Может,
ты знаешь его?
Краса неба, прелесть земли взглянула с вершины башни, светом,
который струили ее лицо и грудь, озарила она Батрадза и сразу
узнала его. Но притворилась, что в первый раз видит его, и
сказала:
– Нет, в жизни никогда не видела я его. Тогда уаиг сказал:
– Завтра с утра ухожу я на охоту. А ты скажи, чтобы мои
работники следили за этим гостем и, пока я не вернусь, пусть не
выпускают его из замка.
Ушел на охоту уаиг Ахсуалы, а краса небес, прелесть земли
спустилась с вершины башни к ее подножию, где спал Батрадз. Ее
лицо и грудь так ярко осветили дом, что Батрадз открыл глаза и тут
же их зажмурил.
– Не пугайся, нарт! – сказала девушка. «Вот это чудо! Откуда
она знает, что я нарт?» – подумал Батрадз и спросил у девушки.
– Кто ты, и что тебе от меня надо?
– Знаю я, что приехал ты мстить за Урадза. Но не справиться
reae своими силами с уаигом Ахсуалы. Что принесет ему смерть – я
тебе скажу. А тебе хорошо бы скрыться пока.
Утром уаиг уйдет на охоту, а ты должен за это время разыскать
на перевале Тыран колчан уаига, в котором он держит свои стрелы.
Достань оттуда три стрелы, забери их с собой, отнеси их к
Курдалагону, чтобы он их закалил мочой уаига. Вечером, когда уаиг
вернется с охоты, подкарауль его где-нибудь в засаде. Первую
стрелу нацель ему в спину, и она лишит его силы. Вторую засади ему
меж лопаток, и он потеряет дар речи. Пусть третья стрела вонзится
ему в шею, и тогда он издохнет! Но смотри, не промахнись.
Поблагодарил Батрадз красу неба, прелесть земли и ушел. Вечером
уаиг Ахсуалы вернулся с охоты. Краса неба, прелесть земли сказала:
– Хозяин моей головы, послушай, что я тебе скажу.
– Скажи, жизнь моя, чего ты хочешь?
– Я от тебя больше никогда не уйду. Не будем мы ждать конца
года. Приготовь ужин повкуснее, вместе поедим и вместе ляжем.
Уаиг даже подскочил от радости и совсем забыл о Батрадзе.
Вместе поужинали уаиг с красой неба и прелестью земли, и легли они
на одной постели, но с таким условием, что в эту ночь он еще не
прикоснется к ней. Ночью уаиг хотел выйти, но девушка не выпустила
его.
– Простудишься, – сказала она и принесла ему таз.
Когда уаиг заснул, она передала таз Батрадзу. На перевале Тыран
из колчана уаига достал Батрадз три стрелы, поднялся к
Курдалагону, попросил хорошенько их наточить и потом закалить в
моче уаига. Когда все это было сделано, поспешил Батрадз в замок
его.
Уаиг уже ушел на охоту, и Батрадз, спрятавшись в замке, стал
поджидать его.
Вечером уаиг, как всегда, вернулся в свой замок с убитым оленем
и с огромным ветвистым деревом на плече. Как только переступил он
порог замка, Батрадз пустил в него первую стрелу, стрела попала в
спину, и уаиг зашатался. Вторая стрела попала уаигу меж лопаток, и
тогда Батрадз встал перед уаигом и сказал:
– Как же ты решился убить нарта? Или ты думал, что за Урадза
отомстить некому?
Сказав эти слова, Батрадз выпустил третью стрелу в шею уаигу, и
тот, наконец грохнулся на землю. Затем Батрадз предал огню
крепость Ахсуалы, и вся она сгорела дотла. Красу неба и прелесть
земли Батрадз увел с собой, и нарты выдали ее замуж за одного из
старейших нартов – за Дзега.
БАТРАДЗ И АЛДАР
Опять тяжелый год настал для нартов. Голод угрожал жизни людей,
и Батрадз сказал тогда своим старикам:
– Поедем куда-нибудь подальше, и там продайте меня. Может быть,
это спасет вашу жизнь.
– Что это ты говоришь? Чтобы продали тебя, как раба! Да это
неслыханное дело!
Так сказали сначала старики. Но что станешь делать – нужда! И
они согласились. Поехали в далекую страну, и там купил Батрадза
один богатый алдар. Батрадз держал себя с алдаром как простой
человек. А работал он так: с утра, бывало, гнал он в лес сто пар
быков, с корнями вырывал деревья, обрубал их ветки, и не успевали
другие лесорубы еще доехать до леса, как сто пар быков Батрадза
уже тащили очищенные стволы на двор к алдару. Как же было не
радоваться алдару? «Хорошего работника купил я!» – думал он.
Так шли дни за днями. Но вот боги послали старшего уаига на
селение алдара. Идет этот уаиг по улице, и все в страхе
разбегаются от него.
– Что это еще такое? – спросил Батрадз своего хозяина. И
ответил ему алдар:
– Это насильник уаиг. Придется откупиться от него, а то будет
он причинять нам всякое зло.
Выскочил тут Батрадз на улицу и погнался за уаигом. Кричит ему
вслед алдар, предостерегает его, но нет охоты Батрадзу
прислушиваться к его словам. «Понапрасну убьет его уаиг. Жалко
лишиться такого сильного и верного работника», – подумал алдар.
А Батрадз догнал уаига, схватил его за руку, высоко поднял над
землей и со всего размаху ударил его об землю. Даже вскрикнуть не
успел уаиг – мертвым лежит он у ног Батрадза. Обрадовался тут
народ, окружил Батрадза, дивится ему. И алдар тоже выбежал к нему.
Теперь он больше не опасался выйти из своего дома. Потрепал он по
плечу Батрадза и сказал ему:
– Ну и молодец ты, покупка моя! Молодчина работник!
– Неужели не мог ты назвать меня просто по имени! Зачем
напомнил ты мне, что я – покупка твоя! Разве, если бы ты назвал
меня по имени, умер бы кто-нибудь из семьи твоей? – угрюмо сказал
Батрадз и ушел.
Утром Батрадз запряг сто пар волов в повозки и сказал алдару:
– Покупка твоя от тебя уходит. Не напомнил бы ты мне, что я
куплен тобой, я бы продолжал работать на тебя. Но своими словами
ты освободил меня, и теперь я возвращаюсь домой.
И булатный сын Хамыца сложил на сто повозок все то из
алдарского добра, что понравилось ему, крикнул на быков и уехал
обратно к нартам. Алдар же остался стоять с разинутым ртом.
КАК БАТРАДЗ ВЗЯЛ КРЕПОСТЬ ХИЗА
Понравилась алдару Хиза жена Сослана – красивая дочь Солнца.
Задумал он похитить ее. Начал он готовиться к похищению. Семь лет
объезжал он коня своего и выкармливал его поджаренным ячменным
зерном.
Однажды, когда Сослан был в далеком походе, жена его сушила на
солнце зерно. Выследил ее хизский алдар, сел он на коня своего,
поскакал прямо к дому Сослана. Схватил алдар дочь Солнца и похитил
ее. Что станешь делать!
Вскоре вернулся из похода Сослан и, не найдя дома жены, пошел в
дом к матери своей Шатане, и спросил у нее, не знает ли она, куда
исчезла его жена. Обо всем рассказала ему Шатана. Тогда собрались
нарты и отправились войной на крепость Хиза.
Долго осаждали они крепость, но не могли взять ее, потому что
алдар Хиза собрал на защиту крепости всех духов земных и небесных.
И пришлось нартам вернуться домой. Опечалились они. Ни смеха, ни
шуток не слышно было на улицах нартского селения. И тут мудрая
Шатана быстро испекла три медовых пирога, легким шагом поднялась
она на ту гору, где приносили жертвы, и взмолились:
– О Бог богов, мой Бог! Если я еще нужна тебе зачем-нибудь, то
сделай так, чтобы сын мой, мной не рожденный, тот, что сидит
сейчас в совете небожителей, спустился бы к нам, потому что
насилию подверглись нарты.
И Батрадз, услышав эти слова, так разъярился, что докрасна
раскалилось его стальное тело. Прыгнул он с неба прямо на крышу
дома семиярусной башни Урызмага и Шатаны. Все семь потолков один
за другим прожег он раскаленным своим телом. В самом низу башни
стоял огромный чан с водой, в него-то и упал раскалившийся
Батрадз. Остынув в воде, вышел Батрадз из чана и спросил Шатану:
– Что с нами случилось?
– Ничего худшего ожидать нельзя было! – ответила Шатана. –
Алдар Хиза похитил жену Сослана и унес ее в свою крепость.
Собрал тут Батрадз нартов и вновь повел их на крепости Хиза.
Как только показалась крепость Хиза, сказал Батрадз нартам;
– Привяжите меня крепко-накрепко вот к этой стреле.
Удивились нарты, но исполнили то, что просил их сделать
Батрадз. Крепко привязали они его к большой стреле.
– Д теперь кладите меня на мой лук, – сказал Батрадз. –
Оттяните тетиву настолько, насколько хватит сил ваших, и пустите
эту стрелу в крепость Хиза.
Нарты сделали так, как сказал им Батрадз. Растопырив руки и
ноги, полетел Батрадз, ударился о стену крепости, проломил ее и
прошел насквозь всю крепость, разрушая ее так, что с
противоположной стены посыпались камни.
– Где здесь эта собака, собакой рожденная! Или ты вправду
думаешь, что никого из нартов не осталось в живых и ты можешь
похищать их жен?
И, схватив хизского алдара, Батрадз вырвал ему сначала одну
руку, потом другую и после этого одним ударом размозжил ему
голову.
Тут и нарты хлынули в крепость Хиза. Имущество и драгоценности
из дома хизского алдара они забрали, также взяли в плен жену и
трех дочерей алдара.
А жена Сослана, дочь Солнца, вернулась к мужу своему Сослану.
БАТРАДЗ И ЧАША НАРТОВ УАЦАМОНГА
Много сокровищ было у нартов, но среди них больше всего
дорожили они чашей своей Уацамонга. Драгоценное свойство имела эта
чаша: если кто-либо из пирующих говорил правду о своих подвигах и
о доблести своей, она сама подымалась прямо к губам этого
человека. Если же кто-либо хвастался понапрасну, не трогалась она
с места.
Раз как-то пировали нарты, и до краев наполненная брагой чаша
Уацамонга стояла перед ними. И стали друг перед другом выхваляться
нарты, рассказывая о своих доблестях и подвигах. Но сколько они ни
говорили, чаша Уацамонга не трогалась с места.
Один только Батрадз сидел молча на этом пиру и слушал спокойно
россказни нартов. Когда все замолчали, Батрадз легко встал с
места, рукоятью плети постучал по краю чаши и сказал:
– Охотился я вчера вечером, подымался по горному склону и семь
вечерних дауагов убил. Правду сказал я, и так же в правде
подымись, чаша Уацамонга, и стань на колени отцу моему Хамыцу.
Плавно поднялась с земли чаша и опустилась на колени Хамыца.
Снова постучал Батрадз рукоятью плети своей по краю чаши, и
сказал Батрадз:
– На рассвете я спускался домой по другому склону и убил
семерых дауагов рассвета. Правду сказал я, и так же в правде
подымись, чаша, до пояса отца моего Хамыца.
До пояса Хамыца поднялась чаша. И только Батрадз хотел говорить
дальше, как Хамыц сказал:
– Говори только о том, о чем можно сказать, и молчи о том, чего
сказать нельзя.
Хамыц потому сказал то слово предостережения, что в хлебной
браге, которой наполнена была чаша Уацамонга, плавала бусинка
жира, а в бусинке этой прятался владыка хлебов Хор-алдар. А
спрятался он для того, чтобы подслушать пьяную похвальбу нартов и
узнать, кто из них убил его сына. Боялся Хамыц, как бы Батрадз не
проговорился и не навлек на нартов гнев Хор-алдара.
Но Батрадз в третий раз постучал по краю чаши и сказал еще
тверже:
– Вновь поднялся я на склон горы и убил семерых елиа-дауагов
грома и семерых мыкалгабыров-дауагов созревшего хлеба, и среди них
был сын самого владыки хлебов Хор-алдара Бур-хор-али. Все они
убиты мной. И так же, как сказал я правду, так в правде подымись,
чаша, к губам отца моего Хамыца.
Поднялась Уацамонга к губам Хамыца, и в этот миг Хор-алдар
выпрыгнул в страхе из чаши, а не то выпил бы его Хамыц вместе с
брагой. Полетел Хор-алдар, и в ярости кинулся он на стебель
ячменя. Шесть колосьев произрастало до этого времени на стебле
ячменя. Стиснул их всех Хор-алдар в руке своей. В злобе за своего
сына все шесть колосьев хотел погубить он, чтобы отомстить нартам.
Но тут попросил его Уастырджи:
– Эй, оставь хоть один колос для лошади моей! И оставил Хор-
алдар на ячмене только один колос, а пять колосьев уничтожил
навеки.
А когда захотел Хамыц хлебнуть из чаши, оказались в браге
ящерицы, змеи, лягушки и прочие гады. Клубясь, всплывали они в
чаше и устремлялись в рот Хамыцу. Но тверды, как булат, были усы
Хамыца, он бил и колол гадов своими булатными усами, и вновь
спрятались они на дне чаши. И тогда булатноусый Хамыц опрокинул
вверх дном чашу Уацамонга.
СИМД НАРТОВ
Единственная сестра росла у семи братьев – сияние неба и краса
земли Акола-красавица.
Велела она своим братьям поставить на перепутье семи дорог, меж
двух морей, железную башню. Поселилась она в этой башне и жила
там, не показывая никому своего прекрасного лица. Ни один мужчина
не видел ее, и, кроме своих братьев, не видела она в лицо ни
одного мужчины. Самые доблестные из нартов не раз пытались найти к
ней дорогу, но никому не удавалось это.
И вот однажды возвращался Урызмаг с охоты, и вдруг видит он –
все доблестные нарты собрались на вершине Черной горы и пляшут там
симд, такой симд, что горы рассыпаются, вековые деревья в дремучих
лесах содрогаются и трещины проходят по их могучим стволам. Земля
колеблется под ногами пляшущих нартов.
– Что с вами, именитые нарты?– спросил Урызмаг. – Своим топотом
вы насмерть перепугали весь народ. Ради чего вы так пляшете?
– Что ж, мы расскажем тебе, ради чего мы пляшем. В железной
башне, что стоит на перепутье семи дорог, живет красавица Акола –
сияние неба, краса земли. Но никому не показывает она своего лица,
и ни одному мужчине не удалось привлечь ее взгляд. Знаем мы, что
каждый день распускает она крылья Кандзаргаса, орлиные крылья, и
три круга совершает по небу. Вот и пляшем мы здесь симд, надеясь,
что при одном из вылетов своих увидит она нашу пляску и кому-либо
из нас выпадет счастье привлечь ее взгляд. Ну, а если не суждено
нам это счастье, то все-таки нам удастся хотя бы увидеть ее.
– Жалко мне вас! – воскликнул старый Урызмаг. – Ну что вы
дадите мне, если я покажу вам красавицу Аколу?
– Быстроногого коня своего я не пожалею!
– Меч мой разящий отдам я тебе!
– Лук и стрелу, что насквозь пробивает гору, отдам я тебе! Так,
перебивая друг друга, кричат именитые нарты, но не прерывают
своего громоносного симда.
– О, если ты, старейший наш Урызмаг, заманишь к нам сюда
красавицу Аколу, я отдам тебе свой лук, не знающий промаха! –
сказал после всех сын Хамыца Батрадз.
Тут повернул Урызмаг своего пегого Арфана и, погоняя, сказал
коню:
– Когда ты доскачешь до башни Аколы, притворись хромым и, как
бы я ни хлестал тебя, тащись так, словно ты издыхаешь.
И вот достигли они железной башни Аколы, и верный конь все
сделал так, как приказал ему хозяин. Раскатами небесного грома
доносились до башни удары плети, но Арфан все не движется с места.
– Что это за грохот? Уж не гром ли небесный гремит? – спросила
красавица Акола у своей прислужницы.
– Это не гром небесный, – ответила прислужница, – едет мимо нас
какой-то старик, но конь у него не идет. Вот он и хлещет его, и
это удары его плети.
– Если это старый человек, то выйди к нему и пригласи его к
нам. Пусть будет он нашим гостем. Или сильно разгневался этот
человек, или он пьян, или он глуп. Но вернее всего, что болит душа
его от мерзких проделок его жены, – сказала Акола прислужнице.
Вышла девушка из замка.
– Будь нашим гостем, почтенный старик, – сказала она Урызмагу,
– дай отдохнуть коню своему, и сам отдохни у нас.
– Я вижу, беспечна ты, девушка, и надо тебе опасаться:
как воду, прольешь ты счастье свое. Если бы у меня было время
ездить по гостям, так я давно нашел бы сарай не хуже вашего. Не до
гостей мне: войска агуров подходят к берегу нашего моря, а там
живет единственная сестра моя. Вот и тороплюсь я к ней. Если уж
спасти ее не удастся, так хоть повидаюсь с ней перед смертью.
Вернулась скорее девушка в замок и рассказала Аколе то, что
узнала от Урызмага. Одиноко жила в башне красавица Акола, и как
было не испугаться ей! С вершины башни своей спустилась она к
Урызмагу и сказала ему:
– Переночуй сегодня у нас, добрый старик, и конь твой отдохнет,
и сам ты отдохнешь. А завтра – что Бог даст, то и будет.
Но Урызмаг просил у Бога как раз то, что она ему предложила.
Потому, конечно, согласился он переночевать.
Угостили хорошо Урызмага.
На рассвете он поднялся, сел на коня и погнал его так, точно
конь в одно мгновение должен был домчать хозяина до края небес. Но
как только от отъехал настолько, что Акола, стоя на вершине башни,
не могла его больше видеть, остановил Урызмаг коня, слез, посидел
немного, а потом снова вскочил на коня, погнал его назад, и, когда
издали показалась башня, он начал кричать во всю мочь:
– Эй, спасайтесь, спасайтесь!
А с башни просят его прислужницы Аколы:
– Задержись хоть на одно слово. Придержал Урызмаг коня своего,
выбежали к нему прислужницы и спрашивают:
– Будь милостив к нам, что нового слышно? Расскажи...
– Не удалось мне повидать сестру мою. Войска агуров захватили
берег моря, и я тороплюсь, надо мне спасать семью свою.
– Возьми меня с собой, добрый старик, и Бог вознаградит тебя за
это. Не бросай меня здесь на несчастье! – просила Акола Урызмага.
– Мне бы хоть семью свою спасти, – ответил Урызмаг. – Как же
принять еще на себя заботу о тебе?
– Ради Бога своего, не бросай меня! – молит его красавица
Акола.
– Тяжело мне будет смотреть на беду твою. Но ничего тут не
придумаешь... Собирайся скорей.
Согласился Урызмаг, да и как было ему не согласиться? Ведь
свершилось все то, о чем просил он Бога.
Тогда велела красавица Акола запрячь шестерых лошадей в свою
крытую повозку на пружинном ходу, собрала она все свои сокровища и
пустилась в путь под охраной старого Урызмага.
Отъехали они немного, и сказала Акола Урызмагу:
– Добрый старик, если твой конь может пойти рядом с моими
конями, то привяжи его, а сам сядь со мной в повозку.
Привязал Урызмаг своего пегого Арфана рядом с лошадьми Аколы, а
сам сел рядом с Аколой на мягкое сиденье и указывал возницам
дорогу. Вот приблизились они к Черной горе. Черная туча залегла на
вершине Черной горы: это все быстрее и быстрее пляшут именитые
нарты, и пыль высоко поднялась и скрыла вершину горы. И спросила
Акола Урызмага:
– Что это за черная туча?
– Я скажу тебе, что это за туча: узнали нарты о том, что
угрожают им войска агуров и выступили им навстречу. Может, ты
хочешь подняться на эту гору?
Подумала Акола и потом сказала:
– Мы бежим от агуров. Кто же защитит нас лучше, чем те, которые
выступили против них? Поедем к ним, там найдем мы себе пристанище.
Урызмаг, понятно, согласился, и вот поднялись они на вершину
Wepmni горы. Пляшут нарты все быстрее и быстрее. Выглянула Акола
из окна своей повозки, и первым поймал ее взгляд искроглазый
Сослан. Встрепенулся он, встал перед ней и сказал:
– Сколько дней пляшем мы здесь ради тебя свой веселый симд!
Прошу тебя, спляши со мной.
– Хороший ты человек, Сослан, и сплясала бы я с тобой, но ты
родом с гор, и если не сумею я собрать мягкой фасал-травы и
положить ее в твои арчи, то ты, чего доброго, еще прибьешь меня.
– Стать бы тебе жертвой25 за наших горцев, что носят арчи, – сказал
Сослан и, опустив голову, вышел из круга пляшущих.
– Спляши-ка со мной, красавица Акола, – сказал сын Кандза
Саууай Низкорослый.
– И с тобой бы я сплясала, но если кто из могучих нартов вместо
моей руки пожмет тебе руку, то раздробится рука твоя.
– Тогда со мной спляши, красавица, – сказал ей Хамыц.
– Сплясала бы я с тобой, но в твоей бороде к весенней траве
подмешались уже осенние травы.
– Это я сыскал тебя, я приглашаю тебя, и ты мне не откажешь, –
сказал Урызмаг красавице Аколе.
– С радостью сплясала бы я с тобой, о Урызмаг, старейший из
нартов, но строга хозяйка твоя Шатана, и плохо мне будет, если я
не угожу ей.
– Чтобы принесли тебя в жертву моей хозяйке Шатане, раздающей
гостям почетные чаши и накрывающей перед гостями полный стол! – с
досадой сказал Урызмаг и отошел прочь.
Все нарты по очереди просили красавицу Аколу сплясать с ними,
но ни с кем она не пошла. И тогда после всех подошел к ней сын
Хамыца булатный Батрадз.
– Девушка, спляши со мной, – сказал он.
– С тобой я бы сплясала, булатный Батрадз, – ты лишь один среди
нартов не имеешь никакого порока. Но лежит пятно одно на чести
твоей. Много лет назад семиглавый крылатый уаиг Кандзаргас за
дальние горы унес одного из предков твоих по имени Уон и сделал
его своим пастухом. В одной нагольной шубенке пасет он стадо этого
уаига, гнидами покрыта его шубенка, в дождь вытягивается, на
солнце коробится она. Не живет, а страдает старый Уон. Вот когда
ты вывезешь его вместе со всеми сокровищами Кандзаргаса, тогда ты
будешь достоин того, чтобы я сплясала с тобой.
Точно кто-то по губам ударил Батрадза, повернулся он к нартам и
сказал:
– В дальний путь отправляюсь я, о нарты, и прошу: пока не
вернусь, продолжайте плясать ваш симд, и пусть никто из вас не
обидит красавицу Аколу и не скажет ей дурного слова.
И, сказав это, вскочил Батрадз на коня своего, во всю мочь
поскакал он домой и кинулся скорее к Шатане:
– Нана, о нана, скажи, не сохранилось ли у нас среди сокровищ
предков наших, везде побывавших нартов, старого меча или
испытанного панциря? Кто, кроме тебя, укажет мне, где они?
– Всегда твоя нана готова стать жертвой за тебя! Вон там, в
сокровищнице нашей, стоит железный сундук, весь наполненный
доспехами и оружием предков твоих. Ведом тебе хатиагский язык.
Подойдя к сундуку, попроси его по-хатиагски – и сама подымется
перед тобой железная крышка, и возьмешь ты из сундука все, что
тебе нужно.
Вошел тут Батрадз в сокровищницу Ахсартаггата, и по-хатиагски
обратился он к железному сундуку. Звеня, поднялась его крышка, из
множества доспехов и оружия выбрал Батрадз меч и панцирь, которые
пришлись ему по душе, и, надев все доспехи, вошел к Шатане:
– Нана, о нана, скажи, идут ли мне доспехи моих предков?
– Пусть за голову твою будет принесена в жертву нана твоя! Как
солнечные лучи сияют на груди наших гор, так тебе идет твой
панцирь! Весенняя роса так же сверкает на молодой травке, как
сверкает твой меч в руке твоей.
– Если это так, нана, то приготовь мне в дорогу вкусной еды, и
чтобы везти ее было легко. И еще я спрошу у тебя:
был у нас предок, Уоном звали его, не осталось ли от него
старой лошади или хотя бы старой уздечки? Если осталось, укажи,
где мне найти это.
Приготовила Шатана еды в дорогу Батрадзу и потом сказала ему:
– В старом доме нашем на вешалке висят седло и уздечка Уона.
Возьми их и пойди в дремучий лес. Один белый конь остался от Уона.
Днем скрыт он в горной теснине, а на ночь выходит пастись на
лесную поляну. Много лет пасется он там и тропинку протоптал между
горой и поляной. Если хватит у тебя доблести, попадет этот конь в
твои руки. Ну, а если нет, значит, тебе это не суждено.
Батрадз взял седло и уздечку Уона, пошел в дремучий лес, нашел
узкую тропинку между горой и поляной. Ветвистое дерево стояло
возле этой тропинки. Залез Батрадз на раскидистые ветки, нависшие
над самой тропинкой, и когда поздно ночью вышел из горной теснины
на тропинку белый конь, прыгнул на него сверху Батрадз. Понес его
конь по поляне, но Батрада схватил его за горло, стиснул и вынудил
коня открыть рот. Вдвинул Батрадз ему в рот удила, надел он на
него уздечку и ловко положил на него седло. На дыбы взвился гордый
конь и вскинулся выше деревьев, под самые облака. Но три раза
ударил его Батрадз с такой силой, что кровавые куски кожи, которых
хватило бы на две пары арчи, отскочили от боков коня. А затем
натянул он поводья и направил коня туда, куда захотел. Скакал он,
и длинное становилось коротким под копытами его. Долго ли, коротко
ли скакали они, но вдруг конь обратился к Батрадзу:
– Хотел бы я знать: куда мы едем сейчас? И ответил ему Батрадз:
– Семиглавый уаиг Кандзаргас за горы унес одного из предков
наших. Вот и еду я его теперь искать.
– Нет, не удастся это тебе, – сказал конь. – Немало твой отец
потрудился, чтобы добраться до этого чудовища, но ничего у него не
вышло. Да и как добраться до него? Две горы преграждают путь. Эти
горы с яростью, как два драчливых барана, все время сталкиваются
друг с другом и тут же снова расходятся. И вот если в тот краткий
миг, когда они разбегутся, нанесешь ты мне три удара, подобных
тем, которые нанес, когда укрощал меня, и когда с твоих ладоней
слезет столько кожи, сколько хватит на подошвы для пары арчи, то
тут или мы проскочим, или погибнем. Отец твой не смог достаточно
крепко ударить меня, и горы защемили мне хвост. Так не попали мы
по ту сторону гор. Вот с тех пор и хожу я куцый.
Так, беседуя, достигли они тех гор, что, подобно баранам, то
сталкиваются, то разбегаются вновь. Натянул тут поводья Батрадз и
в тот миг, когда горы начали расступаться, таких нанес три удара
коню, что куски кожи, из которых можно сделать пару арчи, отлетели
с боков коня, а с ладоней Батрадза слезло столько кожи, что из нее
можно было бы сделать подошвы для этих арчи. Грохот его плети
прогремел, как гром, эхо повторило его в горах, и этот
многократный гром оглушил обе горы – застыли они на мгновение. И в
это мгновение рванулся конь и вынес Батрадза на ту сторону гор.
Здесь склоны гор не были круты, поросшие пышной травой
необозримые пастбища расположены были на них. Взглянешь в одну
сторону – там медленно и мерно, точно в едином движении, пасутся
табуны лошадей и стада коров, взглянешь в другую сторону – и
пастбища кажутся черными, столько там черных овец. И один только
древний старик пасет эти стада.
Подъехал к нему Батрадз и сказал:
– Пусть принесет тебе счастье этот день, отец мой.
– Счастливо жить тебе, солнце мое, – ответил старик. – Откуда
ты? Сколько я здесь нахожусь, ни прохожего, ни проезжего, ни даже
по небу летящего не видел я. Никого не пропускает в свою страну
семиглавый уаиг, наш хозяин. Так что же ты за диво такое? Зачем ты
приехал? Что тебе нужно здесь?–Так спрашивал старик Батрадза, а
сам все ходил вок-руг коня, и слезы градом катились по его
сморщенным щекам и падали на землю.
– Почему ты плачешь, отец? – спросил его Батрадз. – Неужели так
грустно тебе видеть меня?
– Нет, не грустно мне видеть тебя. Но когда попал я в руки
этого проклятого Богом чудовища, то разлучился я с конем, который
очень похож был на твоего коня. Да что вспоминать о нем? Наверное,
его уже давно съели волки. Вот что вспомнилось мне и отчего лью я
слезы.
– Так не лей же, отец, слез своих, – своего коня видишь ты
перед собой. А сам я сын нарта Хамыца Батрадз, и ты больше никого
не бойся.
– Слезь-ка с коня, – сказал старик. – Только когда ощупаю я
тебя пальцами своими и проверю строй твоих костей, только тогда
поверю я, что ты сын нарта Хамыца.
Слез Батрадз с коня и подошел к старику. Несколько раз по всему
телу Батрадза пробежали пальцы старика, и он сказал:
– Наш ты, конечно. Весь строй тела твоего такой же, как у
нашего рода. Но зачем ты приехал сюда? Разве мало того, что я
погибаю здесь? Так зачем еще и тебе погибать?
– Не печалься, отец. Никогда нет проку от печали. Укажи лучше,
где жилище уаига.
– Я бы охотно показал тебе место, где живет уаиг. Но что ты
можешь сделать ему? Нет такой силы, которая была бы сильнее его.
Птицы боятся пролетать над его страной, весь мир в страхе дрожит
перед ним.
Так говорил Уон, но неотступно просил Батрадз указать ему
жилище Кандзаргаса. И под конец Уон исполнил его просьбу.
– Видишь там, на вершине горы, черную пещеру? – показал Уон. –
Вход в нее загорожен скалой, и нет человека, у которого хватило бы
сил сдвинуть с места ту скалу.
Мгновенно взобрался Батрадз на гору, один раз толкнул он плечом
скалу, закрывающую вход в пещеру, и отодвинул ее. Вошел он внутрь
пещеры и увидел, что спит семиглавый уаиг, и храп его эхом
отдается под сводами пещеры. Жар извергают все семь его пастей, до
высокого свода пещеры подымается этот жар и черной золой сыплется
вниз. И над семью спящими мордами уаига сидит печальная девушка,
дочь Солнца Хорческа, и солнце сияет на груди ее, а в ногах уаига
сидит дочь Луны – Мысырхан, и луна светит на ее груди. Медленно
машут они огромными листьями лопуха, чтобы мухи не тревожили сон
уаига. Перед каждой девушкой фынг, и гнутся к земле эти фынги –
так много наставлено на них обильных яств. Но даже не смотрят
девушки на эти яства. Не переставая, плачут они, прозрачной водой
катятся их слезы и, коснувшись земли, алмазными бусами рассыпаются
по пещере.
– Добрый вам день, девушки!–сказал сын Хамыца Батрадз. – О чем
вы плачете?
Встали перед ним девушки и ответили ему:
– Да будет тебе удача, сын Хамыца булатный Батрадз. Пусть бы
одни мы погибли здесь, – зачем же твои ноги принесли тебя сюда на
погибель? А плачем мы потому, что проснется сейчас наш владыка и
высосет из нас всю нашу кровь. Пять месяцев подкармливает он нас
всеми этими обильными яствами, которые видишь на наших фынгах. А в
конце каждого пятого месяца он острые шила вонзает нам в пятки и
высасывает кровь из нас. Потом спит он, а проснувшись, снова сосет
нашу кровь. И мы плачем потому, что сейчас он проснется.
Тут не стал больше сдерживать себя Батрадз, выхватил он свой
меч и только подумал: «Вот рубану я сейчас это чудовище», – как
девушки сказали ему:
– Подожди, не торопись, не суждена ему смерть от чужого меча.
Ты лишь разбудишь его, и он проглотит тебя.
– От чего же суждено ему умереть? – спросил Батрадз.
– Зайди за эту дверь, там увидишь ты огромный сундук. Чудесный
меч лежит в этом сундуке. Только от него может умереть уаиг. Не
суждена ему смерть ни от чужого меча, ни от чужой стрелы. Но не
открыть тебе этого сундука – сила сотни пар быков нужна, чтобы
приподнять его крышку.
Но тут подбежал Батрадз к сундуку и сказал ему несколько слов
на хатиагском языке, и сама поднялась крышка его. Выхватил оттуда
Батрадз меч уаига, замахнулся с плеча – и с первого же удара одна
за другой покатились во все стороны шесть голов чудовища, обливая
кровью стены пещеры. А седьмую голову не отрубил Батрадз.
Поднялась голова и, покачиваясь, сказала:
– Сын Хамыца, нартский Батрадз, недостойно тебе нападать на
спящего.
– Это правда, – ответил Батрадз, – но слишком велики обиды,
которые нанес ты нартам: гнев мой подступил к горлу моему, не смог
я сдержать себя. Потому молчи:
без твоих упреков знаю я, что не подобает мне нападать на
спящего.
– Так прошу тебя, не дли мои мучения, кончай скорее со мной,
руби меня второй раз.
– Не подобает мне рубить тебя еще раз! Нарты Ахсартаггата, как
повелители грома, поражают с первого, подобного молнии удара, –
ответил ему Батрадз.
И тут еще раз поднял уаиг свою голову, попробовал потянуться
всем своим огромным телом, но тщетно. Опрокинулся он навзничь,
забился в судорогах и распростерся неподвижный.
Как было не обрадоваться бедняжкам девушкам! Тут же высохли у
них слезы печали, и слезы радости, подобные жемчужным зернам,
покатились по их щекам.
– С этого мига будь нашим защитником, – сказали они Батрадзу и
склонили перед ним свои головы.
– Пусть спокойны станут ваши сердца, не покину я вас, – ответил
Батрадз.
И тут девушки сказали Батрадзу:
– Есть здесь, в пещере Кандзаргаса, волшебная кожа. На ней
можно уложить все богатства мира. Есть у него волшебная веревка –
что ни обернешь ею, все теряет тяжесть и делается легким, как
мотылек. Обладает еще Кандзаргас двумя пружинными крыльями. Что ни
положишь на них – все унесут они через горы и леса туда, куда ты
захочешь. А вон там, в складках горы, скрыто молочное озеро. Стоит
старику искупаться в нем, и он превращается в юношу, у которого
только начинают пробиваться усы.
И тогда Батрадз прежде всего повел старика Уона к молочному
озеру, искупал его там, и в юношу обратился Уон. Затем наполнил
Батрадз свой кожаный мешок этим чудесным молоком молодости. После
этого собрал он все сокровища уаига, и всю скотину его, и зерно и
поставил все на волшебную кожу, обернул он веревкой все это добро,
крепко связал, положил на пружинные крылья, поверх усадил Уона,
Хорческу и Мысырхан, поставил белого своего коня, сел сам – и
понесли их пружинные крылья высоко-высоко... Сверху он видел, как,
подобно двум баранам, сшибаются и вновь разбегаются горы.
Вернувшись в Страну нартов, развязал веревку Батрадз – и стада
скотины, табуны лошадей, которые были, на чудесной коже, вышли и
покрыли кругом всю землю. Погнал их Батрадз перед собой, и вместе
с Уоном и обеими девушками поднялся он на Черную гору, где
именитые нарты продолжали свой круговой симд.
А красавица Акола все это время держала закрытыми окна своей
повозки. До возвращения Батрадза не выходила она из повозки и
сшила ему красивую одежду.
Тем молоком молодости, что принес с собой Батрадз в кожаном
мешке, окатил он Хамыца, отца своего, и в юношу обратился Хамыц.
Подошел Батрадз к дочери Луны Мы-сырхан и сказал ей:
– Будешь ты с этого дня женой Уона.
К дочери Солнца Хорческе подошел он и сказал ей:
– Будешь ты с этого дня хозяйкой в доме отца моего Хамыца.
А сам взял себе в жены красавицу Аколу. По всему нартскому
селению гремели веселые свадьбы, и собрались на эти свадьбы все,
кто только мог ходить на ногах. Целую неделю ели, пили и
веселились нарты.
КАК БАТРАДЗ ИЗБИЛ ДЗУАРА НАРТОВ
Дзуар, дух, приносящий нартским женам плодовитость, всегда был
незрим, но вдруг он явился нартам, и все могли его видеть. Женщины
по одной, по две приходили к нему и просили его:
– Дай мне хорошую долю.
Узнала об этом жена Батрадза и подумала: «Надо мне тоже сходить
к дзуару».
Вот пришла она к нему и сказала:
– Слава тебе, наш дзуар! Благосклонно прими мои приношения и
пошли мне счастья.
– Поди прочь! – ответил ей дзуар. – Не оказываю я своей милости
таким, как ты, – любострастницам.
Что могла ответить женщина на такие слова? Печальная вернулась
она домой.
Батрадз в то время был где-то в дальнем походе. Сидит дома жена
его и грустит. Вдруг видит, влетела ласточка в дом и села на
дымоход. И попросила жена Батрадза ласточку:
– Лети скорее к Батрадзу. Если он сидит, пусть встанет, если
стоит, пусть не садится больше, а скорее торопится домой.
Полетела ласточка к Батрадзу, передала ему слова жены его.
Вскочил Батрадз на скакуна своего и в тот же миг очутился дома.
И рассказала ему жена:
– Дзуар, приносящий нам плодовитость, въявь предстал перед
нартами. Все женщины ходили к нему просить его милости. Я тоже
пошла, но только одну меня назвал он нехорошим словом и прогнал от
себя.
Пошел Батрадз в лес, нарубил дубовых веток, наделал крепких
палок, взял их под мышку, пришел к дому, в котором жил дзуар
нартов, и окликнул его:
– Дзуар нартов, покажи мне свое лицо!
Подумал дзуар, что к нему пришли с молитвой, и выглянул из
дома. И тут Батрада выхватил из под мышки палку – и ну лупить
дзуара! Со всех ног кинулся бежать дзуар нартов. Гонится за ним
Батрадз и колотит его. Одна палка сломается – он схватит другую и
продолжает колотить дзуара. Невмоготу стало дзуару, еле добежал он
до жилища Уациллата и спрятался там, а Батрадз кричит перед
жилищем Уациллата:
– Эй, гулящая корова моя забрела к вам! Гоните ее ко мне из
вашего двора, или я вас самих так угощу, что не забыть вам вовеки
этого тяжелого дня!
Перепугались Уациллата и выгнали прочь дзуара. Бежит он дальше,
смотрит, где бы спрятаться, но Батрадз не отстает от него и по-
прежнему колотит его: сломает об него одну палку и тут же берется
за другую. Так добежали они до жилища Сафа.
Удалось дзуару проскочить к нему в дверь. Вышел Сафа навстречу
к Батрадзу и попросил его:
– Прости его ради меня, Батрадз! Все равно не выжить ему.
– Чтобы я простил его ради такого длинноухого, как ты? Выгоняй
сейчас же его, или кровавый дождь я пролью на тебя! – закричал
Батрадз.
И пришлось Сафа выгнать дзуара из своего дома, иначе никак не
мог он поступить. Дальше бежит, торопится дзуар, а гневный
Батрадз, не отставая, преследует его, и огромная дубина гуляет по
спине дзуара.
Так, высунув язык, еле добрался дзуар до жилища Тутыра-дауага –
покровителя и властелина волков. Сам Тутыр вышел к Батрадзу и
попросил его:
– Эй, нарт Батрадз, окажи честь заступнику и прости виноватого.
– Никогда не простил бы я его, но теперь сам чувствую: совесть
человека сильнее всего. Да и как я могу отказать такому
заступнику, как ты? Пусть ему будет прощение ради тебя, Тутыр, –
ответил Батрадз и вернулся домой.
А дзуар-плодотворитель больше года лечил свои синяки и раны, а
потом, когда совсем выздоровел, стал так бояться нартов, что
забросил свой дом в их селении.
СОБРАНИЕ НАРТОВ, ИЛИ КТО ИЗ НАРТОВ САМЫЙ ЛУЧШИЙ
Именитые нарты сидели на собрании своем в резных своих креслах.
Совет держали они о судьбе нартского народа. И один из старейших
нартов сказал:
– Нарты только до тех пор были настоящими нартами, пока небо не
смело греметь над их головами, когда умели они умирать за свой
народ и когда каждый умел сдерживать свои страсти. Нарты были
тогда настоящими нартами, когда из уст нартского человека выходила
одна лишь правда. Наш народ только тогда может называться по-
настоящему народом, когда гордо держит он голову и ни перед кем ее
не клонит. Высокие двери делали в наших домах, чтобы входить в
дом, не сгибая головы. Не хотели мы, чтобы подумал Бог, будто мы
кланяемся ему!
И взял тут слово второй старейшина:
– Соседние народы только до тех пор завидовали нартам, слава о
нартах только до тех пор разносилась по всему миру, пока
воздержаны были нарты в еде и знали меру в питье ронга. Не
предавались обжорству и разгулу, как предаются сейчас, и от
чрезмерного пьянства не теряли стыд, не теряли отвагу и разум.
– Только до той поры народ наш может называться нартским
народом, пока младший будет уважать старшего и почет оказывать
ему, пока все мы будем прислушиваться к словам друг друга и пока
никто из нартов не будет из-за женщины терять свое достоинство и
свою совесть, – так сказал третий старейшина.
Вынесли тут к нартским старейшинам три куска сукна – славное
сокровище, сохранившееся от предков. Один из этих кусков взял в
руки Урызмаг и сказал:
– Этим сокровищем старейшие нарты награждают того из молодых
нартов, кто обладает наибольшей мудростью, отвагой и
благородством. Кто из нас решится взять это сокровище?
И вдруг вышел вперед Хамыц и сказал:
– Этот кусок сукна беру я себе. Зашумели тут все нарты.
– Вот так так! Да ведь ты издавна пугаешься даже тени своей и
смолоду до дня старости твоей ни разу не взглянул в глаза
человеку, – говорили они ему.
И ответил тут Хамыц:
– Я не буду с вами спорить. Нет во мне таких доблестей,
которыми мог бы я похвастаться, но я, нартские старейшины, прошу
прощения у вас за нескромность. Есть у меня сын Батрадз. Кто
сравнится с ним в храбрости и отваге? Ни одного пятна нет на чести
его, и никому не позволит он совершить при себе бесчестье.
И никто не возразил на эти слова Хамыца. Взял тогда Урызмаг
второй кусок сукна и сказал:
– Этим сокровищем нартские старейшины оказывают честь тому, кто
наиболее воздержан в пище и питье, кто от рождения и до конца
жизни своей, как бы тяжело ни сложилась судьба его, со славой и
честью пронес имя человека.
– Этот дар тоже беру я, – сказал опять Хамыц. И снова зашумели
все нарты:
– Нет, не по сердцу нам слова твои! Не по сердцу! Кто из нартов
не слыхал о твоем обжорстве, Хамыц! Пируя непрерывно всю свою
жизнь, ты хоть раз почувствовал ли себя сытым? Ни разу, сидя за
столом пиршества, ты не поднял последнего тоста за обилие и первым
не встал из-за стола.
– Не своим именем, а именем сына своего Батрадза беру я это
сокровище. Кто, кроме него, так умерен в пище и питье? И опять
никто не возразил Хамыцу, и опять все замолчали. И снова сказал
Урызмаг, взяв в руки третий кусок сукна:
– Этот третий дар нартские старейшины присудили тому, кто из
молодежи нашей больше всего благородства проявил по отношению к
женщинам и наиболее снисходителен был к жене своей.
– И этого сокровища я никому не уступлю,– сказал Хамыц.
– Да как ты смеешь! –зашумели нарты.–Кто не знает, что ты
обладаешь чудодейственным Аркыз-зубом и стоит тебе улыбнуться и
показать его женщине, как становится она твоей жертвой! Да ты к
чужой жене сквозь щель в стене пролезешь! А свою жену, урожденную
Быценон, ты повсюду с собой в кармане носил. Откуда набрался ты
дерзости?–говорили нарты Хамыцу.
– Справедливы все ваши упреки,– ответил Хамыц.– Но кто из вас
показал больше благородства и честности в отношении женщин, чем
сын мой Батрадз?
И решили тут старейшие нарты испытать доблести нарта Батрадза,
сына Хамыца.
Батрадз возвращался с похода, и сто всадников выслали ему
навстречу, чтобы напали они на него из засады. Но когда кинулись
они на Батрадза, то повернул он коня и погнал его, будто бы
спасаясь бегством. В погоню пустились за ним всадники. Но так как
не одинаковы были их кони и одни обгоняли других, преследователи
вытянулись в длинную нить по дороге. И тогда Батрадз неожиданно
повернул коня своего, и – Бог избави нас всех от такой напасти!–
одного за другим одолел он всех,– окровавленные и израненные,
разбрелись они по домам.
Целую неделю пировали нарты. Батрадза посадили так, что ни до
одного кушанья и ни до одного напитка не смог он дотянуться. Всю
неделю сидел на пиру Батрадз, и ни кусочка еды и ни глотка ронга
не попало в рот его, но пел он веселее всех и плясал лучше всех.
Так выдержал Батрадз второе испытание.
* * *
А перед тем как Батрадз должен был вернуться из похода,
подговорили нарты жену его притвориться, что будто она обманула
Батрадза с его молодым пастухом. Вернувшись домой, увидел Батрадз,
что голова жены его лежит на руке пастуха. Батрадз осторожно
вытащил руку пастуха из-под головы жены своей и подложил ее руку
под голову пастуха, сам же вышел во двор, подостлал под себя
бурку, седло положил под голову, лег и до восхода солнца не
шевельнулся.
Так убедились нартские старейшины в доблестях Батрадза и нашли,
что достоин он получить в дар сокровища предков.
Но не разошлись нарты-старейшины после этого. И разговор о
Батрадзе все не смолкал.
– То, что Батрадз самый доблестный из молодых нартов,–это
правда,–говорили они.–Но не довели мы дело до конца: не узнали мы,
как приобрел он эти доблести.
Призвали тут Батрадза на собрание старейшин и спросили его, как
приобрел он эти доблести.
И ответил им Батрадз:
– О лучшие из нартов! Не удивляйтесь тому, что я скажу, но
отваге и сообразительности в бою научился я у своей охотничьей
собаки.
– Как так? –стали расспрашивать нарты.
– Пришлось мне однажды, возвращаясь с охоты, проезжать по
чужому селению. Собака была со мной, и множество чужих разъяренных
псов окружили ее. «Разорвут ее»,– подумал я. Но гляжу–собака моя,
не теряя времени, изо всей силы помчалась вперед, и все собаки
кинулись за ней. Но, преследуя ее, стали они отставать друг от
друга, растянулись по полю, и тут собака моя вдруг повернулась и
поодиночке перекусала их всех. На всю жизнь запомнил я, что, если
хочешь победить врага, разъедини его, уничтожь его сплоченность,
разбей его силу – и добьешься над ним победы.
– А где научился ты умеренности в пище и питье? – спросили
Батрадза.
– Было это давно, еще в молодости моей,– ответил он.– Однажды
на привале послали старшие нас, младших, за водой. Дорогой один из
нас споткнулся о какой-то маленький комочек, похожий на сморщенный
кожаный мешок. Прихватили мы этот мешочек, чтобы набрать в него
лишней воды, подошли к роднику, который бежал со скалы, наполнили
наши кувшины и подставили наш мешочек. Катится вода в мешок, и чем
больше наливается в него воды, тем больше он растягивается, но
доверху так и не налился. Принесли мы воды, напились охотники, и
тут мы спросили старших: «Что это за удивительный мешок, который
можно без конца растягивать?» Долго рассуждали бывалые люди и
рассматривали этот мешочек. И решили они, что это человеческий
желудок. На всю жизнь запомнился мне этот случай! «Чрезмерная
еда–лютая чума!»–сказал я себе и стал приучать себя с тех пор к
умеренности, стал закалять свой желудок. Хлеб разламывал я на
четыре части, и сначала съедал я только три четверти. А силы у
меня не убавилось, и работал я по-прежнему. Потом стал я
откладывать еще одну четверть, и оказалось, что полхлеба так же
утоляет голод, как и целый хлеб.
– А как объяснишь ты свое поведение в отношении своей жены?
И Батрадз рассказал опять:
– Мы, нартские юноши, задержались раз в походе и попали в
бескрайние степи, где ни деревца, ни воды. Ничего нам не удалось
добыть. И люди, и кони без воды, да еще в такую страшную жару
совсем обессилели. Завечерело. Смотрим, вдали виден свет.
Направились мы на этот свет. Там оказалось селение. Из одного
жилья вышла к нам пожилая женщина, а с ней девушка. Мужчин не было
видно.
– Заезжайте, гости, переночуйте у нас: гостя Бог посылает! –так
сказали нам мать и дочь.
Мы переглянулись: как остановиться в доме, где нет мужчины? Но
все-таки мы слезли с коней и поручили их младшим.
Хороший ужин приготовили нам наши хозяйки, стали стелить нам
постели. Приготовляя постели, они говорили по-хатиагски, думая,
что никто их не понимает. А я знаю по-хатиагски. И, слушая их
разговор, понял я, как несчастна бывает женщина, как порой бывает
нужна ей ласка. И дал я тогда слово, что никогда не обману ту
женщину, которая из-за меня войдет в дом моего отца, и если она
сама ошибется, то и тогда не упрекну ее за это.
Поблагодарили старейшие нарты Хамыца за его сына Батрадза,
поблагодарили и самого Батрадза. Поднялись они со своих кресел и
разошлись с собрания.
Прошло некоторое время, и снова на нартском Большом нихасе
зашла речь о том, кто самый достойный из нартов. Много опять
говорили, а спор все не прекращался. Сырдона в это время не было
на нихасе.
– Спросим-ка Сырдона,– решили нарты.– Он скажет нам, кто самый
доблестный из нартов.
Тут как раз пришел Сырдон на нихас. Спросили его нарты, и он
так им ответил:
– Я бы назвал самым лучшим того, кто подтянул бы подпруги
своего коня, как делается это перед джигитовкой, и въехал бы на
нем в Большой дом нартов, и, проджигитовав в нем, так разогнал бы
коня, чтобы он на всем скаку, подобно ласточке, вылетел бы в
дымовое окошко. Того назову я самым лучшим, чей конь оставит по
большой нартской долине Кугом след, подобный борозде плуга. Того,
кто сумеет пробраться на Божье поле и украсть там себе в жены дочь
Бога.
Никто из нартов не решился совершить хотя бы один из этих
подвигов.
Узнал стальногрудый Батрадз, сын старого Хамыца, о словах
Сырдона. Был он человеком большой отваги и решил попытаться
совершить то, о чем говорил Сырдон. Подтянул он подпруги коня
своего, как делается это перед джигитовкой, после этого разогнал
коня, вскочил в Большой дом нартов, проджигитовал по всему дому.
Хлестнул он коня плетью, и, как ласточка, взвился конь и выскочил
в дымовое окошко. Поехал он на поиски Божьего поля. Поскакал он
вверх по нартской долине Кугом, и как борозда плуга был след коня
его. Сколько он ехал – кто знает!– но вот доехал до большой
пещеры. В этой пещере жил одноглазый уаиг.
– Здравствуй, нартский человек! – говорит ему одноглазый уаиг.–
Какой бог привел тебя сюда?
Сын Хамыца Батрадз рассказал ему о своем деле.
– Мне жаль тебя, юноша,– сказал ему уаиг.– С чего ты задумал
такое дело? Девять братьев нас было, один сильнее другого, один
могущественнее другого, и погибли из-за такого же дела. Из девяти
братьев уцелел я один и то, ты видишь, сохранил лишь один глаз.
Прошу тебя, вернись в отцовский дом. Ты еще молод, и жалко, если
погибнешь.
– Нет,–сказал Батрадз.–Должен я испытать свое счастье. А тебя я
прошу указать мне дорогу, а потом будет то, что угодно Богу.
– Тогда послушай меня, мое солнце,– сказал уаиг.– Поезжай
дальше по этой дороге, долго будешь ехать, попадешь в безводную
степь. Плохо тебе придется. И ты и конь твой дойдете до того, что
от жажды будете умирать. Много испытаешь ты мук, но если проедешь
пустыню и останешься живой, то попадешь в такую страну, где солнце
подобно колесу, катится по земле, где все горит и вся земля пошла
глубокими морщинами. В этой стране ты с конем своим или сгоришь,
или провалишься в трещину. И найдешь ты там свою смерть. Но если
ты и там спасешься, то достигнешь безбрежного моря. Много людей в
этом море погибло. Перелететь через него и орел не может. А если
переберешься ты через море, то увидишь такую огромную птицу, что
крылья ее закроют от тебя небесный свет. Живым она тебя не
выпустит. Но чего не бывает! Может быть, и от нее ты спасешься.
Тогда доедешь туда, где две горы сталкиваются одна с другой,
подобно бодающимся баранам. Проехать можно только между ними.
Немало храбрецов насмерть придавили эти горы. Но если благополучно
минуешь их, тогда очутишься на небесной равнине Бога.
Батрадз поблагодарил уаига и отправился по дороге, которую тот
ему указал. Сначала доехал он до безводной пустыни, и они с конем
там умирали от жажды. Подбадривая друг друга, проехали конь и
всадник по этой безводной пустыне и достигли страны, где солнце
катится по земле, сжигая все. От жара здесь земля потрескалась.
Так жарко было, что Батрадз и его конь дышать не могли. И когда
Батрадз уже не мог вытерпеть эту жару, спросил он у своего коня:
– Что нам делать? Как нам быть?
– Обо мне не беспокойся,– ответил конь своему всаднику.– Но сам
крепись. И человек и лошадь достаточно выносливы. Но выносливее
всего тот, у кого твердая воля.
Миновали они и эту страну и доехали до безбрежного моря. Увидев
море, обрадовался конь и сказал Батрадзу:
– Раз уехали мы оттуда, где земля трескается от жары, и
добрались до глубокого моря, теперь нам уже ничего не страшно!
Ринулся конь в море и поплыл боком, как самая быстроходная
рыба.
Перебрались они через море, и вот перед ними чудо: в полдень
вдруг стало темно, как ночью. Небесной сини совсем не видно, ни
один луч света ниоткуда не проникает. Только слышно, как кругом
хлопают крылья огромной черной птицы, которая закрыла собой все.
Увидев ее, Батрадз вынул из колчана одну из своих булатных стрел,
приладил ее к луку, натянул тетиву и послал стрелу прямо в эту
птицу. Еще пуще замахал орел крыльями, птица потом упала на землю
и разбилась.
Продолжает путь свой Батрадз, доехал он до двух гор, которые
разбегаются в разные стороны, потом сшибаются и ударяются друг о
друга, как бараны лбами.
«Как же проскочить между ними?»– подумал Батрадз. А конь сказал
ему:
– Хлестни меня изо всей силы, так хлестни, чтобы от твоей
ладони оторвался кусок кожи, а с моей ляжки тоже кусок кожи сошел
бы, да такой, чтобы хватило этой кожи на подошву!
И только разошлись две горы, Батрадз ударил своего коня, и конь
стрелой пролетел между двумя горами. Перед ними открылась равнина
Бога. Посредине равнины стоял дворец. Батрадз объехал его кругом,
но нигде не видно было в нем двери. Остановился он возле дворца на
ночевку, снял седло со своего коня и пустил его пастись.
Утром девушка, что жила во дворце, взяла небесное зеркало и
поглядела, что делается в разных странах. Навела она зеркало на
Страну нартов и увидела на нартской равнине след коня Батрадза,
похожий на борозду плуга. Смотрит она, куда ведет этот след, и
видит, что дошел он до самого подножия дворца. Тут увидела она и
самого Батрадза. Вышла к Батрадзу, обняла его, и не было конца ее
радости.
Пожили они в своем дворце несколько дней как муж и жена, ни в
чем не испытывая нужды. А потом хотя дочь Бога и не хотела
покидать свой дворец, но Батрадз решил возвратиться к нартам. И
дочь Бога согласилась ехать с Батрадзом. Собрались они в дорогу и
приехали в Страну нартов.
Вот за все эти подвиги и был признан Батрадз лучшим среди
нартов.
СМЕРТЬ ХАМЫЦА
Почитали нарты старого Хамыца. Не раз ходил он в походы и
многим нартам делал добро, а многим зло. Издавна ненавидел Хамыца
нарт Бурафарныг Бората. А пошло это все с того, что стоило Хамыцу
улыбнуться женщине и стоило любой женщине увидеть зуб Аркыза, как
не могла уже она отказать Хамыцу. Поэтому многие были в обиде на
Хамыца.
Вскоре после того как не стало у Хамыца жены его Быценон,
встретил он жену Бурафарныга и улыбнулся ей. Увидев во рту Хамыца
зуб Аркыза, не могла устоять жена Бурафарныга. Надолго сохранил в
своем сердце Бурафарныг эту обиду, но боялся он Хамыца и никак не
мог придумать, как ему отомстить.
Сайнаг-алдар приходился родичем Бората, и пожаловались ему
нарты Бората:
– Много обид нанес нам нарт Хамыц. Если бы ты отомстил ему за
нас, мы бы никогда не забыли тебе этого.
– Пусть будет так,– ответил Сайнаг-алдар.– Только надо, чтобы
Ахсартаггата тоже участвовали в этом деле.
Конечно, не посмели Бората обратиться к самым именитым нартам
Ахсартаггата с таким коварным делом. Но недаром Сырдона зовут
коварством неба и хитростью земли, недаром слывет он бедой
нартского народа. Сырдон собрал самых последних людей из
Ахсартаггата и стал им кричать:
– О Ахсартаггата, послушайте, что я вам предсказываю: ваша
гибель придет от руки Хамыца, потому надо вам убить его.
– Нам всем надо задавить его одним большим камнем,– сказал один
невежа из рода Ахсартаггата.–А то родятся у него еще дети,
подобные Батрадзу, и будут они гонять нас, как скотину, на
водопой, да еще не дадут вдоволь воды напиться.
Много поднялось тут крика. Услышал этот крик Сайнаг-алдар и
спросил:
– В какое время ездит Хамыц в поход и какую дорогу выбирает?
Бурафарныг ответил:
– В субботу проедет он по Нартскому мосту, и если ты тогда с
ним сладишь, то это будет твое и наше счастье, а если нет–погибнем
и мы, и ты!
С тех пор Сайнаг-алдар засел возле Нартского моста и стал
поджидать Хамыца. Рано утром, когда петухи запели первый раз,
Хамыц вскочил на своего коня и отправился в поход, не подозревая о
том злом несчастье, которое его подстерегало. Перед самым Нартским
мостом начал фыркать конь Хамыца. Хлестнул его Хамыц и сказал:
– Чтобы покойнику тебя посвятили26, чего ты фыркаешь?
Среди Бората нет человека, кому не сделал бы я зла, но кто из них
посмеет устроить мне засаду? Их племянник Сайнаг-алдар труслив,
кого же ты боишься?
Услышав эти слова, выскочил Сайнаг-алдар и сказал Хамыцу:
– Да, это я, клянусь своим отцом и матерью! Я поджидаю тебя, и
ты от меня не уйдешь!
Хамыц спрыгнул с коня, и начали они биться. Долго бились они, и
стал Хамыц уставать. Сайнаг-алдар нанес ему удар своей кривой
саблей. Удар пришелся Хамыцу по зубу Аркыза, отскочил кусочек
кривого лезвия сабли в небо, и месяцем повис над землей этот
кусок.
Еще несколько ударов нанес Хамыцу Сайнаг-алдар и убил его
насмерть.
Скоро узнали Ахсартаггата, что по злому умыслу Бората нанесла
им эту коварную рану жестокая рука их племянника Сайнаг-алдара.
Нарты Ахсартаггата привезли домой труп Хамыца. Те, кто был зол
на Хамыца, радовались его смерти, а к кому он был добр, оплакивали
его.
КАК БАТРАДЗ ОТОМСТИЛ ЗА СМЕРТЬ ОТЦА
Батрадз был в далеком походе и ничего не знал о смерти отца.
Похоронив Хамыца, Ахсартаггата решили известить Батрадза, что отец
его кем-то убит.
– О собаки Бората, вы убили Хамыца! Но меч мстителя навис над
вами,– сказал Урызмаг. Он знал, что Батрадз не оставит
неотомщенной смерть отца.
Тогда обратились Ахсартаггата к вечернему ветру и попросили его
передать утреннему ветру, чтоб пронесся он по земле и по небу,
отыскал Батрадза, Хамыцева сына, и сказал ему, что убит его отец,
но кем убит–неизвестно. Если будет Батрадз сидеть, пусть он быстро
встанет, если стоящим застанет его печальная весть, пусть больше
не садится и торопится домой.
Передал вечерний ветер печальную весть утреннему ветру. Небо и
землю облетел утренний ветер, нашел он Батрадза и по обычаю нартов
сначала выразил ему соболезнование:
– Вестником печали послали меня к тебе на рассвете именитые
нарты. Стальноусый отец твой Хамыц убит злодейской рукой и ушел
уже в Страну мертвых.
И, узнав печальную весть, оперся на свое копье и заплакал
булатный сын Хамыца:
– Навсегда разрушился очаг мой, нежданно огонь задуло в нем!..
Тяжелые свинцовые слезы катились из глаз Батрадза. И, после
того как плачем развязал Батрадз узел горя в своем сердце, поехал
он домой.
Торопился скорее приехать–как же иначе! Вошел, сгорбившись и
опустив голову, в дом и спросил у Шатаны:
– Скажи, мать, кто убил отца моего?
– Я слышала, что своей смертью умер отец твой, дитя мое, не
рожденное мною. Кончился срок его жизни, сполна уплачен Богу весь
долг. Рада я, что сам ты цел и невредим вернулся.
Знала Шатана, что страшна будет месть Батрадза, боялась она за
него и не решилась назвать ему убийц его отца.
Но Батрадз сразу разгадал ее хитрость. И попросил он ее
ласково:
– Мать, мне захотелось зерен, которые ты так вкусно
поджариваешь на плите.
– Стоит ли говорить об этом, дитя мое! – обрадованно сказала
Шатана.
Быстро поставила она на огонь сковороду и нажарила зерен.
Наполнила она поджаренными зернами деревянную чашу и поднесла ее
Батрадзу.
– Разве деревянной рукой воспитывала ты меня, мать?– с упреком
спросил Батрадз у Шатаны, указав на деревянную чашу.
Тогда голой ладонью взяла Шатана полную горсть горячих зерен и
протянула их Батрадзу. Но тут стиснул он руку ее с горячими
зернами и спросил еще раз:
– Скорее говори, кто убил отца моего? Жгли горячие зерна ладонь
Шатаны, не стерпела она и сказала:
– Заговор был против отца твоего. Убил его Сайнаг-алдар, а
помог убийце Бурафарныг Бората. Поделили они между собой его вещи:
Сайнаг-алдар взял его меч, соболью шубу Хамыца захватил Бурафарныг
Бората. А коней его резвых угнал Сослан.
– Еду я мстить за смерть отца моего и соберу все его добро,–
сказал Батрадз.
Оседлал он коня Хамыца Дур-Дура, вскочил на него и тронул
onbnd|.
–Подожди-ка,–сказала Шатана. Батрадз обернулся.
– Куда ты едешь сейчас? –спросила Шатана.
– С Сайнаг-алдара начну я,– ответил ей Батрадз.
– Э, солнышко мое, мальчик мой любимый! Не так-то легко
покончить с Сайнаг-алдаром. Только от своего меча суждено ему
погибнуть. И раз ты уж решил убить его, то послушай, что скажу я
тебе. Каждое утро на рассвете выгоняет Сайнаг-алдар резвых своих
коней на водопой к источнику. Вот в это-то время ты и подъезжай к
нему. И только увидишь его, скажи ему: «Доброе. утро, почтенный
старик!» Он поздоровается с тобой и спросит: «Откуда Бог принес
так рано? Сюда и зверь не забегает, и птица не залетает. Так как
же ты попал сюда?» А ты ему отвечай:
«Ничего не могу я поделать со своим молодым ретивым сердцем.
Должен мне выковать меч небесный Курдалагон, приготовил я уже угли
и железо и вот стал спрашивать у стариков, у кого самый лучший
меч, чтобы взять его за образец для моего меча. И ответили мне
старики, что нет на свете меча, подобного мечу Сайнаг-алдара». И
ответит тебе Сайнаг-алдар: «Пусть у этих стариков из семейства
уцелеет столько человек, сколько скуют они мечей, подобных моему
мечу». Тут обнажит свой меч Сайнаг-алдар. Солнца и луны заблещут
на лезвии меча его, и вся земля отразится в нем. Протянет он тебе
острием свой меч, но ты сразу оттяни назад своего коня, как будто
испугался он сверкания меча. Сделай так потому, что как только ты
возьмешься за острие меча, он убьет тебя. И скажет тебе Сайнаг-
алдар: «Э, молодой человек, похоже, что конь твой меча пугается?»
А ты ему так отвечай: «Немало мечей блистало в боях перед глазами
коня моего». И ты попроси Сайнаг-алдара, чтобы разрешил он тебе
взяться за рукоятку меча. Он согласится, и тогда хорошенько
осмотри его меч – на самой середине его будет щербинка, и тогда ты
скажи «Жалко, такой чудесный меч, а закудрявилось его лезвие». –
«Все это из-за нарта Хамыца, чтобы есть ему в Стране мертвых
ослиные кишки. Зазубрился меч мой о его чудодейственный зуб». Ты
слушай его, а сам оглядывайся, точно потерял что-то. Когда кончит
он говорить, спроси его: «А где восходит у вас солнце, старик?
Сторона мне здесь незнакомая, и боюсь я заблудиться». Повернется
Сайнаг-алдар, покажет тебе, откуда восходит солнце, и тут ты
собери всю силу – и все в твоих руках будет, чему быть суждено.
Руби его тогда по шее – нигде, кроме шеи, не возьмет его меч.
Только так, а не иначе, сможешь ты убить его.
Поехал Батрадз. Долго ли, коротко ли ехал он, но добрался он до
страны Сайнаг-алдара.
Вот на рассвете выгоняет Сайнаг-алдар трех своих коней на
водопой к источнику.
Подъехал к нему Батрадз и говорит:
– Доброе утро, почтенный старик!
– Здравствуй, молодой человек. Откуда Бог принес тебя так рано?
И зверь сюда не забегает, и птица не залетает, так как же ты попал
сюда?
– Ничего не могу я поделать, почтенный старик, со своим молодым
ретивым сердцем. Обещал мне небесный Курдалагон сковать добрый
меч. Нажег я углей и добыл железной руды и потом стал спрашивать у
стариков, у кого самый лучший меч в мире, чтобы взять его за
образец для моего меча. И ответили мне старики: «Нет на свете
меча, подобного мечу Сайнаг-алдара».
– Пусть у этих стариков столько человек уцелеет в семействах,
сколько будет сковано мечей, подобных моему мечу,– воскликнул
Сайнаг-алдар и обнажил свой меч.
Солнца и луны засияли на лезвии его меча, и вся земля в нем
отразилась. Протянул Сайнаг-алдар свой меч острием к Батрадзу, но
Батрадз натянул поводья, и отпрянул конь от меча, как будто
испугавшись.
– Э, молодец, похоже, что конь твой меча пугается! – насмешливо
сказал Сайнаг-алдар.
– Немало мечей блистало в боях перед глазами коня
моего,–ответил Батрадз.–Прошу тебя, разреши мне взять меч твой за
рукоять.
Сайнаг-алдар повернул свой меч рукоятью к Батрадзу, и тот взял
меч за рукоять. Разглядывая меч, Батрадз ахал и качал головой,
показывая, что от удивления и восхищения говорить не может. Но,
заметив щербинку на лезвии меча, сказал он:
– Ай, ай!.. Такой чудесный меч, а ведь закудрявилось лезвие
его.
– Все это из-за нарта Хамыца, пусть ест он ослиные кишки в
Стране мертвых! Зазубрился меч мой, ударившись о его
чудодейственный зуб.
И, услышав это кощунство над памятью отца своего, так
разгневался Батрадз, что трудно ему было далее сдерживаться, и
торопливо спросил он алдара:
– А с какой стороны восходит у вас солнце? Страна незнакомая, и
как бы мне здесь не заблудиться.
И только повернул Сайнаг-алдар свою голову на восток, Батрадз
так рубанул его по шее, что голова Сайнаг-алдара соскочила с плеч
и покатилась по земле.
«А ведь нарты могут не поверить, что я убил его», – подумал
Батрадз. Отрубил он правую руку убитого и захватил ее с собой.
Подскакав к родному дому, крикнул Батрадз Шатане:
– Отомстил, мать, за отца своего! Можешь снять с себя одежды
печали!
Вышла Шатана из дому, и бросил он к ее ногам руку Сайнага. А
Шатана в ответ сказала:
– Не мог Сайнаг-алдар быть так легко побежденным тобой. Ты
отрубил эту руку у какого-то бедного пастуха. Но нетрудно
проверить правду твоих слов: если завтра поутру ветер будет носить
пучки золотых волос и мелкий кровяной дождь пойдет на рассвете –
значит, ты, правда, убил Сайнаг-алдара.
И утром, спозаранку, еще затемно, встала Шатана и побежала
среди полей по низинам, неприметными тропами вышла она к высокому
месту. Поднялась, огляделась и сразу увидела: мелкий кровяной
дождь кропит поля и ветер носит пучки золотых волос – это жены
Сайнаг-алдара, оплакивая его, рвут свои волосы, и утренний ветер
разносит их; это в горе царапают они свои щеки, и кровавый дождь
сеется на землю.
Вернулась домой Шатана и сказала Батрадзу:
– Да пойдут тебе на здоровье все труды мои для тебя, сын мой,
мною не рожденный! Убедилась я, что отомстил ты за смерть отца. Но
грешно и не подобает тебе такого человека, как Сайнаг-алдар,
послать в Страну мертвых с обрубленной рукой. Он ведь тоже
отправил твоего отца в Страну мертвых, но не надругался над телом
его. – И Шатана протянула Батрадзу завернутую в шелковую ткань
руку Сайнаг-алдара.
Ни слова не возразил Батрадз, взял сверток, сел на своего коня
и поехал в страну Сайнаг-алдара. У околицы селения Сайнаг-алдара
слез он с коня, воткнул свое копье в землю, привязал к нему коня,
а сам пошел в жилище Сайнага и по обычаю нартов рукой Сайнаг-
алдара бил он себя по голове. Люди, пришедшие на похороны, стояли
тут же. Вошел Батрадз, отдал почести, подобающие покойнику, а
отрубленную руку его положил ему на грудь и сказал:
– Да возрадуется земля праху твоему! Ты убил отца моего, я
отомстил за него, – возмездие совершилось. Вот тебе рука твоя.
Сначала родичи и друзья Сайнаг-алдара, остолбенев от
неожиданности, слушали громкий голос Батрадза, но к концу речи его
ропот пошел среди них. И люди стали говорить друг другу:
– Олень сам пришел под топор. Убийца здесь, что ж нам мешкать?
И стали они говорить о том, какой казни предать Батрадза.
Молча, спокойно слушал их Батрадз.
Вдруг из толпы людей, пришедших отдать покойнику свой последний
долг, вышел древний старик и спросил:
– А конь его? Где конь его?
– Вон, у околицы. В землю он воткнул копье свое и к нему
привязал коня.
– Раньше, чем говорить о казни, – сказал старик, – подите-ка
скорей, вытащите копье его и уведите его коня.
Но кто ни брался за копье Батрадза, поодиночке и все вместе,
даже расшатать его они не смогли.
– Как же вы убьете человека, копье которого вы не можете
вытащить?–спросил старик.–Солнышки вы мои, выкиньте эту мысль из
головы, если не хотите, чтобы он вас всех уничтожил. Видно, что не
от руки простого смертного погиб наш Сайнаг-алдар.
После этого родичи и друзья Сайнаг-алдара решили отпустить
Батрадза. Да и как иначе они могли поступить?
По обычаю с почтением попрощался Батрадз с покойником и с теми,
кто его оплакивал, вышел за околицу, вытащил из земли копье свое и
уехал.
Поехал Батрадз прямо к дому Бурафарныга Бората, въехал во двор,
соскочил с коня и крикнул:
– Бурафарныг, выходи, гость приехал к тебе! Вышел Бурафарныг,
узнал Батрадза, схватился за меч, но не успел его вынуть из ножен,
как Батрадз, отрубил ему голову, и покатилась она по земле. Но
Батрадз вскочил на коня и погнал его, делая вид, что хочет
спастись бегством. Погнались за ним семь сыновей Бурафарныга, и
растянулись они один за другим по дороге. Тут Батрадз повернул
обратно коня и всех семерых убил. После этого Батрадз вернулся
домой и рассказал обо всем мудрой Шатане.
Прошло несколько дней, и однажды утром сказал Батрадз Шатане:
– Должен я проведать Сослана, должен я узнать, куда угнал он
rpeu авсургов – скакунов моего отца. И сказала Шатана Батрадзу:
– Только не убивай его, солнце мое. Никого нет в нашем роду
лучше его.
Сослан был в это время в Сухской степи. Он там пас трех
авсургов Хамыца и никому не позволял ездить через эту степь. И,
увидев издали Батрадза, он крикнул ему:
– Даже птице не позволю я пролетать через эту степь, а ты как
посмел здесь появиться?
Ничего не ответил ему Батрадз, положил стрелу на тетиву,
выстрелил, и Сослан ответил ему тоже стрелой. Так посылали они
друг другу свои стрелы, но отскакивают стрелы от тел их стальных,
сталкиваются в воздухе, трескаются и разлетаются в мелкие щепки.
Обнажили тогда оба нарта свои мечи, съехались, рубят друг друга,
но только искры разлетаются из-под их мечей, ударяясь о булатные
тела. Вложили они в ножны свои мечи и схватились бороться. Долго
боролись, и тут бросил Батрадз на землю Сослана. Вынул он меч и
только хотел отрубить голову Сослана, как вспомнил просьбу Шатаны
и сказал:
– Что мне делать? Взяла с меня слово Шатана не убивать тебя,
потому что ты лучший в нашем роду. Поэтому прощаю я тебя, а то
расстался бы ты со своей головой. Лежа на земле, улыбнулся Сослан
и сказал:
– Радуюсь я, что есть теперь в нашем роду человек сильнее меня.
А теперь можешь убить меня.
Но как мог Батрадз убить его! Помог он встать Сослану. Повел
Сослан Батрадза в свой шатер и там угостил его с честью, а потом
сказал ему:
– Можешь теперь забирать трех авсургов – скакунов твоего отца.
Вывел Батрадз, трех авсургов отца своего и поехал в нартское
селение. А Сослан его сопровождал.
* * *
Не может Батрадз забыть убийство отца и смертную обиду, которую
нанесли нарты его матери. И вот собрал он нартов и сказал им:
– Не без вины вы в смерти моего отца Хамыца, и мать мою Быценон
вы затравили. Поэтому требую я, чтобы заплатили вы мне за обиду
моей матери и за смерть моего отца.
Сказал и ушел Батрадз. Что делать? Как быть? В отчаяние пришли
нарты. И тогда заговорил Сырдон:
– Идите к нему и скажите: «В смерти Хамыца мы неповинны, но
бороться с тобой мы не в силах. Поэтому твои уста вершат суд над
нами. Что потребуешь ты от нас, все мы исполним».
Послали нарты сказать Батрадзу:
– В смерти Хамыца мы неповинны, но бороться с тобой мы не в
силах. Поэтому твои уста вершат суд над нами. Что потребуешь ты от
нас, все мы выполним.
И Батрадз велел передать нартам:
– Если мои уста выносят вам приговор, то слушайте.
Не много требую я от вас в искупление вашей вины. Я строю себе
дом. Для дома нужны мне столбы из стволов азалий. Для главной
поперечной балки нужен мне ствол гребенчука. А верхнюю,
потолочную, балку хочу сделать я из ствола ахснарца. Если вы мне
bqe это достанете, то все счеты между нами будут покончены.
У нартов отлегло от сердца, когда услышали они, какой легкой
платы требует от них Батрадз. От каждого дома взяли они по паре
быков и скорее поехали в лес, чтобы найти там и нарубить деревьев,
нужных для постройки дома Батрадза. Ездят, ездят нарты по лесу, и
хоть много азалий попадается им, но только до пояса человека
достигает азалия и не годится она для столбов дома. Строен и
красив гребенчук, но не толще он руки человека, и ни одного
деревца не нашли они подходящего для поперечной балки. Красив куст
ахснарца, но тонки и гибки стволы его, и самый толстый из них
годен лишь на палку.
С опущенными головами вернулись нарты из леса, собрались они и
сказали Батрадзу:
– Кругом все леса исходили мы, но не нашли азалий на столбы,
гребенчука на главную поперечную балку и ахснарца на верхнюю,
потолочную. Но, может быть, Бог умилостивит сердце твое и ты
скажешь нам, чем другим можем мы заплатить за твою обиду?
И ответил им Батрадз:
– Вот кожаный мешок моего отца. Наполните его до краев пеплом
пурпурно-шелковых тканей.
Опустив голову, выслушали нарты слова Батрадза. Но что было им
делать! Собрали они шелковые одежды своих жен и детей и зажгли из
них костер на вершине Уаскуппа. А Батрадз в это время взмолился
Богу:
– Бог богов, пошли на землю крутящийся вихрь и вертящийся
смерч!
И только нарты сожгли шелковые одежды своих жен и дочерей, как
прошел по земле крутящийся вихрь, вертящийся смерч, разметал
пепел, и даже с наперсток его не осталось. Собрались нарты и
сказали Батрадзу:
– Видишь, мы раздели своих жен и дочерей. Все шелковые
пурпурные одежды свезли мы на ослах на вершину Уаскуппа и сожгли
там. Но поднялся крутящийся вихрь, вертящийся смерч и даже с
наперсток не оставил нам пепла. Скажи, что сделать нам, чтобы
заплатить тебе за обиду?
И сказал им Батрадз:
– Не хочу я больше жить с вами. И чтобы вам избавиться от меня,
а мне избавиться от вас, соберите побольше колючек, разведите
костер и сожгите меня на этом костре.
Ни одного колючего кустарника не осталось во всей нартской
стране. Громадную гору собрали нарты. Батрадз взобрался на эту
гору, на самый верх, и сел там. Подожгли нарты костер, быстро
побежало пламя по сухим колючим сучьям, и вот уже огонь охватил
всю гору. Смотрят нарты на громадный костер и надеются, что сгорит
наконец Батрадз и они избавятся от него. Все жарче разгорается
костер. После красного занялось уже синее пламя, и докрасна
раскалился Батрадз. Тут спрыгнул он с костра прямо туда, откуда
бил источник, который поил водой все нартское селение. Сразу
высох, в пар превратился источник. Изнемогают нарты от жажды, а
негде взять им воды. Раскаленный Батрадз сидит на их источнике и
не дает нартам воды. И послали тут нарты к Батрадзу детей и
стариков просить, чтобы вернул он воду в нартское селение.
Сжалился Батрадз, вернул нартам воду, но еще не утолилось его
сердце, и требовал он платы за смерть отца своего и за обиду
матери своей.
Совсем тут отчаялись нарты, ожидая погибели. И тогда сказал им
Сырдон:
– Я бы избавил вас от этой напасти, но не цените вы моих
благодеяний и при дележе вы уделяете мне самых ленивых волов и
самых тощих телят!
И тут воскликнули в один голос нарты!
– Будь к нам милостив, Сырдон, избавь нас от Батрадза, и что бы
ты у нас ни попросил, ни в чем не будет тебе отказа.
Пошел Сырдон к Батрадау. Идет, а сам думает с опаской: «Пойти
ему навстречу–он может принять меня за подстерегающего и убить.
Подойти к нему сзади – примет за преследующего».
Долго думал Сырдон и придумал. Увидев, что Батрада вышел из
дома, Сырдон, как бы не видя его, показался у него на дороге и
стал бить себя палкой по голове, стонать и плакать:
– Нареченным братом моим был Хамыц! Знаю я убийц его, но нет у
меня сил отомстить им!
– А кого ты еще знаешь из тех, кто убил моего отца? – спросил
его Батрадз.
– От тебя я ничего не скрою. Отец твой убит по наущению духов и
дауагов земных и небесных. Сейчас все вместе собрались они в
высокой Уарппской крепости, и судят они там душу Хамыца.
После этого собрал Батрадз нартов и сказал им:
– Привяжите меня к стреле и пустите эту стрелу в Уарппскую
крепость.
Нарты так и сделали. Привязали его к стреле. Нацелили стрелу в
Уарппскую крепость и выстрелили. Полетел Батрадз, пробил стену
крепости, выхватил меч свой и начал рубить духов и дауагов земных
и небесных. Во все стороны отлетают отрубленные руки и крылья.
Мало кому из них удалось спастись от этого побоища.
СМЕРТЬ БАТРАДЗА
После того как зло нартов – Сырдон – натравил Батрадза на духов
земных и небесных, начал с ними Батрадз жестокую войну. Где только
ни настигал он их, там уничтожал и калечил. Собрались тут все духи
и дауаги и пришли жаловаться Богу:
– Нет нам житья от Хамыцева сына Батрадза! Пошли на него
погибель! Или пусть останется он, а нас не станет. А если
останемся мы, пусть погибнет он.
– Не знаю я, как вам помочь, – ответил Бог. – Помимо моей воли
появился он на свет, и нет в моих руках погибели для него.
Когда узнал Батрадз, что духи и дауаги пожаловались на него
Богу, он подумал с любопытством: «Как же могуществен тот Бог,
которому жалуются на меня духи и дауаги земные и небесные! Пойду и
навещу его».
Снарядился Батрадз в дальнюю дорогу и направил коня своего в
небесное жилище Бога. Когда узнал Бог, что едет к нему Батрадз,
бросил он ему на дорогу мешочек, который равен был по весу тяжести
всей земли. Батрадз хотел, не слезая с коня, подцепить этот
мешочек наконечником плети своей. Зацепил, потянул к себе – и конь
его по самый живот увяз в земле, а рукоять его плети сломалась.
«Что за чудо?»–удивился Батрадз, слез с коня, обеими руками
схватился за мешочек, сдвинул его немного, но сам по колено ушел в
землю. Оставил мешочек Батрадз и поехал дальше.
Бросил тогда Бог на дорогу Батрадзу клубок золотой пряжи. Была
эта пряжа так же длинна, как корешки всех растений, какие только
растут на земле, и так же крепка, как все эти корни.
– Пожалуй, этот клубок пригодится мне, – сказал Батрадз, – я
отвезу его Шатане для починки шубы.
Не слезая с коня, нагнулся Батрадз и взял в руки клубок.
Хотел он поднять его, но клубок не сдвинулся с места. Соскочил
тогда с коня Батрадз, но сколько ни старался он поднять клубок, ни
на волос не смог поднять его.
– Есть еще на свете сила сильнее меня, – сказал Батрадз и
повернул коня обратно.
Но тут навстречу ему попались семь сыновей Уастырджи и семь
сыновей Елиа – повелителя громов. Кинулся Батрадз на них и сразу
убил трех сыновей Уастырджи и трех сыновей Елиа. И те из них, кому
удалось избежать гибели, полетели к Богу и просят его:
– Боже, кто более дорог тебе: мы или сын Хамыца Батрадз?
И тогда сказал им Бог:
– У меня нет на него погибели. Только своей смертью может
погибнуть он. Идите и скажите Солнцу, чтобы оно за один день
послало бы на землю весь тот жар, который оно должно отдать за
целый год. А вы сумейте заманить Батрадза в степь Хазма и там
сражайтесь с ним. Камнями бейте по свинцу, чтобы стал свинец
крепче камня, и на Батрадза обрушивайте эти свинцовые глыбы. От
жаркого боя в этот жаркий день он, как огонь, раскалится и кинется
к своему источнику, чтобы остудиться, но я высушу источник. Тогда
он бросится к морю, но море тоже высохнет в этот день.
Собрались духи и дауаги земные и небесные и сообщили Солнцу
веление Бога. И тогда Солнце послало на землю весь тот жар,
который должно было оно дать за целый год. В степь Хазма заманили
духи и дауаги Батрадза и встретили его там градом крепко сбитого
свинца. Батрадз отвечал им своими стрелами и насмерть поразил еще
четырех сыновей Уастырджи и трех сыновей Уациллы. Но не кончилось
на этом сражение духов и дауагов со стальным Батрадзом. Солнце
жжет все сильнее, и, как огонь, раскалился Батрадз.
– Дайте срок, я охлажусь и тогда еще покажу вам! – пригрозил
Батрадз.
Подбежал он к источнику, но ни капли воды не было в нем.
Кинулся он к морю, но до дна высохло море. Загорелся, запылал
Батрадз, и мигом дотла сгорела у него та единственная кишка,
которая осталась незакаленной, когда закалял его Курдалагон. И как
только сгорела эта кишка, повалился Батрадз и умер.
Неподвижно лежит тело Батрадза, а духи и дауаги летают над ним.
Но вдрут от тела Батрадза поднялся такой ядовитый запах, что
многие из духов и дауагов тут же попадали на землю и поумирали, а
оставшиеся пошли к Богу и снова жалуются ему:
– Страдали мы от него живого, но еще больше страдаем мы от него
мертвого.
– Идите и похороните его в Сафийском склепе, – сказал Бог.
Полетели тут духи и дауаги к телу Батрадза, но даже все вместе
не могли они сдвинуть его. Запрягли духи и дауаги двенадцать пар
волов, взялись вместе с ними, но – где там! – не двинулось с места
стальное тбло Батрадза.
Опять полетели они к Богу, и он сказал, чтобы они запрягли двух
бычков, которые родились в те дни года, которые посвящены волчьему
властелину Тутыру: таинственной силой обладает скотина, родившаяся
в эти дни. Когда запрягли духи и дауаги двух бычков, родившихся в
дни, посвященные Тутыру, и потянули они тело Батрадза – а то как
же иначе? – сдвинули эти два бычка тело Батрадза с места и
привезли его к склепу Сафа. Но на этом дело не кончилось. Никак не
могут они вдвинуть в склеп тело Батрадза. Вносят головой вперед –
оно упирается локтями и застревает в двери. Вносят ногами вперед –
ноги расходятся, и не проходит тело в склеп. Опять полетели духи и
дауаги к Богу и рассказали об этом.
– Погребальных даров требует от меня Батрадз, – сказал Бог, и
три слезы уронил он на тело Батрадза.
После этого тело легко внесли в склеп и там его похоронили. А
слезы Бога скатились на землю, и в тех местах, где упали они,
встали три святилища: Таранджелос, Мыкалгабырта и Реком.
АЦАМАЗ
АЦАМАЗ И КРАСАВИЦА АГУНДА
Три сына было у старого Аца. Когда умер он, стали братья делить
наследство. Долго делили и все никак не могли сговориться, и дело
у них доходило до ссор.
Почтенные нартские мужи старались их рассудить. Но не смогли
они разделить наследство так, чтобы остались довольны сыновья Аца.
Семь раз собирались нарты на нихасе, судили, рядили об этом деле,
но решить его не могли.
Небогат был старик Магуйраг, самый старый из нартов. Вечной
слезой сочились погасшие глаза его. Сам взялся он быть посредником
в разделе наследства, и он так рассудил: старшим сыновьям отдал
скот, а младшему, Ацамазу, – только вечную золотую свирель старого
Аца.
Старшим братьям понравился такой раздел. Ацамаз тоже не стал
спорить. Золотую свирель, которая досталась ему в наследство,
подарил отцу Ацамаза сам Афсати. Вместе с небожителями Никкола и
Уастырджи не раз гостил Афсати у нарта Аца, и поклялись тогда в
вечной дружбе нарт Аца и небожитель Афсати. Много подарков
предлагал Афсати своему другу. От всего отказывался Аца, и только
золотую вечную свирель принял от друга.
Теперь эта свирель была в руках Ацамаза. Взял он ее и пошел на
Черную гору. И так прекрасен был Ацамаз, что когда шел он мимо
нихаса, то нарты, которые сидели там, говорили:
– Не Бонварнон ли, светило восхода и заката, выглянуло из-за
гор?
– Нет, не Бонварнон это, а удалой маленький Ацамаз, сын Аца,
уходит в горы.
– Не звезда ли трав Кардагсталы показалась?
– Нет, это не Кардагсталы, – сказали старики на нихасе, – это
маленький Ацамаз, сын Аца, взяв свою золотую свирель, подымается
на вершину Черной горы, туда, где живет дочь Сайнаг-алдара.
Единственная дочь была у Сайнаг-алдара, и, кроме нее, не было у
него детей. Нежно любил Сайнаг-алдар свою дочь – красавицу Агунду.
До самых пят падала тяжелая шелковая коса Агунды, ясному дню после
дождя был подобен взгляд ее черных глаз, и за какую бы работу она
ни бралась, сноровка у нее была спорая и быстрая, хватке волка
подобная. Что же сказать о походке ее, когда, подобно лебедю
плывущему, шла она, из статных статная, рано утром за водой,
плавно колебля гибкий свой стан, и месяц светил в медном кувшине,
который несла она на спине, и яркое солнце сияло на лице ее!
Пышной пеной покрывались кони юных нартов – охотников за
резвыми оленями, джигитовавших у подножия Черной горы, чтобы
привлечь взгляд красавицы Агунды с вершины Черной горы. Много
подошв из воловьей кожи стоптали старейшие нарты, которым
приходилось ходить сватами на вершину Черной горы, к дочери Сайнаг-
алдара красавице Агунде. Все молодые нарты посылали сватов к
Сайнаг-алдару, но ни за кого из них не захотела выйти замуж
красавица Агунда.
Маленький сын Аца, удалец Ацамаз, взял с собой единственное
сокровище, оставшееся от отца, – вечную свирель.
Искусно была наложена чернь по золотому стволу ее. Взошел на
Черную гору удалец Ацамаз, забрался на самый высокий утес,
приложил он свирель к губам и заиграл. И под чистые звуки его
золотой свирели по-бычьи взревели, закинув ветвистые головы,
рогатые олени и пустились в дробный пляс. И в глубине дремучего
леса пугливые серны, подпрыгивая выше деревьев, начали свою легкую
пляску. С крутых черных скал Черной горы сбежали черные козлы –
стремительный симд завели они с круторогими турами, чудеса
проворства показали они в этой пляске. Взбежали на обрывы пугливые
лани и косули, смотрят они вниз, в долины, где начались грозные
игры, где мужья их бьются рогами. Не утерпели зайцы и лисицы,
наперегонки погнались они друг за другом по гладкой равнине. И все
дикие звери, скот Афсати, стадами собрались под отвесными скалами.
И все домашние звери, скот Фалвара, отарами и стадами потекли по
широким лугам.
Старается, играет удалой Ацамаз, и до каждого сердца долетает
золотой голос свирели его. В высоких южных горах разбудила она
черно-бурых медведей в их теплых берлогах. Ворча и рыча,
проснулись они, оставили берлоги свои и в тайной глубине дремучего
леса начали свой грузный симд.
И вот на бурых полях раскрыли свои лепестки самые красивые
цветы земли. Изголодавшиеся пчелы и беспечные бабочки полетели с
одного сладкого цветка на другой, и жужжание поднялось над полями.
Громко запели лесные птицы, на разные голоса вторят они из
глубины лесов Ацамазу.
Серые дрофы и черные аисты вышли на широкую Гумскую равнину и
завели такую пляску, что весь мир с восхищением глядел на них.
Но вот облака и тучки волнистыми грядами потянулись над землей,
и пролили они теплые слезы, увлажняя землю на опушках дремучих
лесов. Гром прокатился над землей. Каждая былинка, ликуя,
охорашивается под дождем.
А волшебные пальцы Ацамаза еще быстрее забегали по свирели, и
зеленые волны прокатились по вершинам дремучих лесов. И ни
травинки не было на скалистых склонах, но вот зеленым шелком
оделись они.
И стали тут горы громовыми голосами вторить свирели Ацамаза. В
пляс пошли Черная гора с Белой горой – и оползнями расползлась
Черная гора, и белым песком рассыпалась Белая гора.
Еще нежней заиграл маленький Ацамаз – и все в мире пробудилось.
Таять начали вечные ледники, с громовым шумом устремились вниз по
своим тесным ущельям на широту равнин. И весь мир весело оглядело
весеннее солнце красивым глазом своим. Вышли люди из жилищ, и
каждый во всю ширь груди вздохнул животворного воздуха и сладко
потянулся. Все восемь ладов свирели Ацамаза на восемь языков
заговорили, еще чудеснее запели над миром. И вот раздвинулся
сплошной скалистый отвес Черной горы, дверь там открылась узкая,
как щель, выглянула Агунда-красавица из жилища отца своего,
владетеля Черной горы. Дошла до сердца ее песня удальца Ацамаза,
и, оставив свое рукоделие, захотела она взглянуть на него.
«Как же так? – подумал Ацамаз. – Ведь даже солнце ни разу не
видело красавицу Агунду. Никогда не выходит она из отцовской башни
в недрах Черной горы. Так почему теперь взглянула она на меня,
стоя на выступе крутой скалы?»
Любовь пронзила Ацамаза, и красавица Агунда, увидя его, тоже
затрепетала от любви. Но скрыла она свою любовь. Высоко на выступе
каменного утеса Черной горы стояла она, сверху вниз глядя на
удалого Ацамаза.
– О славный юноша, младший из нартов, сын Аца Ацамаз!–сказала
она.–Живи на радость матери своей, а я только одного хочу от тебя:
подари мне свою вечную золотую свирель.
Обидели эти слова маленького Ацамаза. Изо всей силы отбросил он
золотую свирель, и на мелкие осколки разбилась она о выступ Черной
горы. Отвернулся Ацамаз от красавицы Агунды и, опустив голову,
пошел к себе домой.
И тут гордая наследница Сайнаг-алдара Агунда-красавица сошла со
своей скалы, бережно собрала золотые осколки свирели и принесла их
домой. Ударила она по ним своей войлочной плетью, слились они
вместе, и вот снова точно не разбивалась вечная золотая свирель. В
красный шелк завернула свирель красавица Агунда и глубоко спрятала
ее в свой перламутровый девичий сундук.
Печальный возвращался домой маленький сын Аца удалой Ацамаз.
Вдруг видит он – небожители Никкола и Уастырджи едут навстречу
ему. И такой яркий свет исходит от их коней, что темно стало в
глазах у молодого Ацамаза. Из породы авсургов, из табунов
Уастырджи, покровителя путников, были их кони. Небесным
Курдалагоном подкованы они, и, подобно кремню, высекают искры их
подковы. Так едут они, оглядывая мир. С левой руки высится Бештау,
а впереди – дальние равнины. Придержали они коней, встретив сына
Аца маленького Ацамаза, и так спрашивали его:
– Пусть пряма будет твоя дорога, удалец Ацамаз, – куда ты
бредешь спотыкаясь?
– Поникла твоя голова – уж не болен ли ты?
– Куда дел ты свою чудесную свирель? И ответил им Ацамаз:
– Слава вам, небожители! Вот если бы вы пошли сватами к дочери
Сайнаг-алдара Агунде и сосватали бы ее за меня, не стал бы, я
ходить с поникшей головой.
Согласились Уастырджи и Никкола, пошли они сватами к Сайнаг-
алдару и сказали ему:
– Мы сваты сына нарта Аца, удальца Ацамаза. Обязанность сватов
на наших плечах. Что можно сказать плохого о сыне Аца? Был его
отец среди нартов всегда в почете. Из молодых нартов Ацамаз
лучший, а своей игрой на свирели открывает он все сердца. Что и
говорить! Неплохим родственником будет он в вашей семье, будет он
вам как кровный брат. Родился он под счастливой звездой, и если бы
ты, Сайнаг-алдар, был милостив к нам, то, отдав свою дочь за
Ацамаза, ты сделал бы его счастливым.
Пошел Сайнаг-алдар к своей единственной наследнице, красавице
Агунде. И вот что сказала ему Агунда:
– Пусть сын Аца, маленький удалой Ацамаз, пригонит на наш двор
сто оленей, в одном году родившихся. Если сделает он это, значит,
он достоин меня.
Не хотелось Сайнаг-алдару выдавать дочь свою замуж, и когда
услышал он ответ ее, от радости поднялись его брови и осветилось
его лицо. Вышел он к сватам и передал им ответ дочери.
С поникшими головами вернулись с этого сватовства Никкола и
Уастырджи. Разве под силу было маленькому Ацамазу поймать сотню
оленей, родившихся в одном году!
Услышав ответ Агунды-красавицы, не домой, а в дремучий лес
пошел Ацамаз. Грустно стало ему после ответа Агунды.
«Или изловлю сто таких оленей, какие нужны красавице Агунде,
или найду себе погибель»,–так решил Ацамаз. Бродит он по дремучему
лесу и раздумывает: «Сто оленей поймать нетрудно. За ноги на всем
скаку изловил бы я их. Но как найти мне сто однолеток?» И руки
свои он кусал, когда вспоминал о своей золотой свирели: она бы ему
сейчас пригодилась.
Долго ходил он по дремучему лесу, но придумать ничего не мог и
добыть сто оленей-однолеток не смог.
Давно не видно было Ацамаза в селении нартов, и стали нарты
тревожиться о нем. И вот самые отважные нартские юноши,
прославленные преследователи оленей, пошли искать младшего своего
товарища, удальца Ацамаза. В лесу, на поляне, под большим деревом
устроили привал молодые нарты, зажгли костер, и когда жарили они
шашлыки, набрел на них Ацамаз. Как не обрадоваться было молодым
нартам при виде своего брата! Стали они расспрашивать Ацамаза, и
рассказал он им о своем горе.
Оскорбились молодые нарты за своего Ацамаза, и решили они пойти
войной на крепость Сайнаг-алдара.
Собрались, пошли, и когда шли они по ущелью, то повстречался им
сам Афсати. Обрадовался Ацамаз, увидев Афсати, – ведь он был
верным другом отца его. И Ацамаз рассказал Афсати о своем горе.
– Не тревожься об этом деле, о наследник друга моего, маленький
Ацамаз! Мы добудем тебе эту девушку, – сказал ему Афсати. – Пусть
десять из вас пойдут в ущелье Адай, и каждый непременно добудет
там по десять оленей, и все эти сто оленей родились в одном году.
Так сказал Афсати, повелитель диких зверей, и пошли молодые
нарты в ущелье Адай, и столько там было оленей, что каждый за
задние ноги изловил по десять оленей. Все они родились в один год,
всех их к Ацамазу пригнали молодые нарты.
Ранним утром выкупал своего коня маленький Ацамаз, арык-мылом
намылил его и обмыл ключевой водой. Вместе с восходом солнца самые
именитые нарты отправились к Сайнаг-алдару, и отважная нартская
молодежь сопровождала их.
На Черную гору, за Агундой-невестой, поднимаются нарты. С
правой стороны Ацамаза старшим дружкой на неукротимом своем
Авсурге едет булатногрудый нарт Сослан. Едут они, и по дороге
присоединяются к ним все сваты и дружки. В Арджинараг за
Татартупом заехали они, и на Курп-гору, где стоит дом светлого
Елиа, и в дом славного Никкола, на вершину Уаза, и на вершину
Адай, к могучему Афсати, и на Кариу-гору, где стоит святилище
Фалвара– покровителя скота. С небес же призвали они небожителя
Уастырджи.
Седоголовый Татартуп был старше всех, и ехал он впереди,
отважный Елиа – рядом с ним, по левую руку, а по правую – старый
нарт Урызмаг. Младшим был у них Уастырджи на сером своем коне, а
следом за ними гурьбой ехали прочие дружки. Горы сотрясались от
фырканья их коней, и грозовые облака поднимались к небу от жаркого
дыхания. Полуденное солнце играло на уздечках. Долог был путь, и
стали именитые нартские мужи советоваться с духами земными и
небесными:
– Ведь несколько раз обманывал старый Сайнаг наших молодых
женихов! Что будем мы делать, если и на этот раз он не согласится
отдать свою дочь?
И сказал тогда высокий Уастырджи дружкам, едущим за невестой:
– Мне выпала честь вывести за руку из родительского дома нашу
невесту и ввести ее в дом жениха, сына Аца. Хорошо будет, если
Сайнаг-алдар выдаст свою дочь добровольно, но если он заупрямится,
пусть пеняет на себя. Вы все равные мне, и только просить могу я
вас – давайте силой отнимем красавицу дочь у своевольного старика,
если он откажется выполнить свое обещание.
– Ой, высоко уходит вверх скала Черной горы, и неприступна она.
А ведь Агунда-красавица у отца своего единственная наследница.
Трудно будет похитить ее у отца, – сказал Татартуп.
И отважный светлый Елиа, гонитель клятвопреступников, ответил
так Татартупу:
– О Татартуп, любимец Бога, ты старший в нашем свадебном
поезде. Попроси для нас у Бога облако летучее, и тогда испробую я,
что крепче – каменная грудь Черной горы или моя отвага.
И сказал тут слово высокий Никкола:
– Светлый наш Елиа, тебе поручаем мы сокрушить Черную гору, а я
и Уастырджи беремся похитить Агунду-красавицу из дома Сайнаг-
алдара.
Слушая их разговор, разгневался прославленный Афсати и сказал
запальчиво:
– А что же я? Разве я не мужчина? Семь могучих оленей с
ветвистыми рогами, запряженных в серебряную колесницу, дожидаться
будут нас у подножия Черной горы.
– Вперед поскачу я и разведаю вам путь, – сказал Фалвара.
– Стрелами своими изрешечу я Сайнаг-алдара, если вздумает он
пуститься за нами в погоню, – обещал булатногрудый нарт Сослан.
Так, совещаясь, приблизился свадебный поезд к Черной горе. У
края дороги, под грушей, сошли они со своих скакунов-авсургов. На
зелёной траве, в прохладной тени деревьев, разостлали они свои
белые бурки; свежий ветер дует с гор и развевает их длинные
бороды, отделяя одну волосинку от другой.
Уастырджи и Никкола снова первые, как и подобает сватам, пошли
к Сайнаг-алдару. У двора Сайнаг-алдара встали небожители, а сто
оленей-однолеток вбежали во двор Сайнаг-алдара.
Младшие Сайнаг-алдара устремились гостям навстречу, проворно
хватают они уздечки коней и помогают гостям сойти на землю.
Увидав на дворе своем сотню оленей, Сайнаг-алдар опечалился и
рассердился. Нахмуренный вышел он к гостям. Как белый шелк, седа
борода его, но словно у юноши, тонок стан и широки плечи. Красиво
облегает его черкеска, сотканная из верблюжьей шерсти. Серебряный
посох в левой руке у него.
–Во здравии прибывайте к нам, гости.
– Да будет славной твоя старость, – ответили гости и оказали
ему почести, подобающие ему по обычаю.
В гостевую пригласил их Сайнаг-алдар, на почетные места. В
кресла, выточенные из слоновой кости, усадил он Уастырджи и
Никкола, и они рассказали ему о том, зачем прибыли.
– О святые духи, дорогие мои гости! День вашего посещения из
всех дней моей жизни будет самым радостным для меня. Поступайте
как вам угодно. Ни слова не могу возразить я вам. Но взгляните
сами, о светлые духи, на несчастного старика, на отца
осиротевшего! Ушли мои силы, наступила зима моей жизни, хрупка
стала кость моя, и пошатнулся мой ум. На краю могилы стою я, и в
эти хмурые дни заменяет мне лик солнца взгляд единственной дочери
моей. И знаю я думу единственной малютки моей: не оставит она в
одиночестве старого своего отца. Да и нужно сказать, молода она
еще для того, чтобы выходить ей замуж.
Ни слова не ответили сваты на слова Сайнаг-алдара, повернулись
и вышли к товарищам своим.
Пришла тут к отцу Агунда-красавица – тонок и строен стан ее! –
и спросила она отца, что ответил он сватам. И узнав ответ отца,
рассердилась она, сдвинула свои длинные брови, повернулась,
открыла дверь своей белой, как слоновая кость, рукой, сердито
хлопнула дверью и ушла из покоя отца.
Понял Сайнаг-алдар сердце дочери своей, пошел за ней следом и
так ей сказал, улыбнувшись:
– О единственная моя своевольная наследница! Полюбила ты
золотую свирель и звонкие песни, полюбила оленей-однолеток с
ветвистыми рогами, но, вижу я, еще больше полюбила ты удальца
Ацамаза, маленького сына Аца.
И велел тут Сайнаг-алдар послать за своими гостями. Вот пришли
они в покои Сайнаг-алдара, и сказал тут старый Сайнаг, обращаясь к
дружкам:
– Ради вас отдаю я свою дочь к нартам, в семью равных мне
людей. Сыну Аца Ацамазу отдаю я ее.
Пригласил тут к очагу Сайнаг-алдар своих гостей. Во все стороны
разослал он гонцов, и много людей собралось на пир. Целую неделю,
от одного сегодня до другого сегодня, угощал Сайнаг-алдар гостей
своих. Столы на серебряных ножках поставил он перед небожителями и
нартами.
Три больших пирога и железный вертел с нанизанным на него
ахсырфамбалом – шашлыком из печенки, обернутым нутряным салом,–
внесли младшие люди Сайнага, проворно и ловко стали они обносить
гостей. Подносили они гостям рога, наполненные ронгом, и
расставили по столам большие двуухие кувшины, в которых пенилось
черное алутон-пиво.
Поднялся седоголовый Татартуп, снял он шапку и произнес
молитву. Удалой Ацамаз, маленький сын Аца, первым отведал
куваггага – жертвенного пирога и мяса. И туг начался пир. Обильнее
воды лились напитки – крепкий ронг и черное алутон-пиво. Вдвое
больше того, чем могли съесть гости, было кушаний на этом пиру.
Одна песня веселее другой, но гости захмелели, и песен еще веселее
просят они.
– Эй, молодой мой зять, почему бы не сыграть тебе на той
красивой золотой свирели, которой покорил ты сердце гордой дочери
моей? Где то сокровище, тот голос, который пел под обрывом Черной
горы?
И ответил Сайнаг-алдару маленький сын Аца, удалой Ацамаз:
– Сам лишил я свое юношеское сердце радости играть на этой
свирели. Ударил я ее об утес и разбил вдребезги.
Тогда вышла Агунда-красавица, и вынесла она завернутую в
красный шелк золотую свирель, и подала ее Ацамазу. Подобно солнцу,
засияло лицо Ацамаза, когда увидел он свою свирель. Приложил он ее
к губам и заиграл.
Нельзя было слушать его игру и не плясать. И гости пошли в
пляс. Широко раскинув ветвистые свои рога, дробным стуком пляшут
на каменном дворе сто оленей-однолеток, и мощными голосами вторят
гости игре Ацамаза. А когда кончили есть и пить, тогда славные
нартские мужи под дивную игру свирели пошли один за другим в
веселый пляс, и все хлопали им в ладоши. Вот по краю круглого
стола пошла пляска, вот по краям большой пивной чаши пляшут они.
Так целую неделю, от одного сегодня до другого сегодня, во славу
пировали они. А через неделю, вдоволь напевшись и наплясавшись,
спустились гости с отвеса Черной горы. Увезли они с собой Агунду-
красавицу в дом маленького сына Аца, удалого Ацамаза.
Из серебра была выточена свадебная колесница Агунды, семь
ветверогих оленей – дар Афсати – запряжены были в нее, позади
ехали дружки, а следом за ними на семи доверху нагруженных
повозках везли вещи невесты.
Держать за руку красавицу Агунду и везти ее в дом жениха выпала
честь высокому Уастырджи, а с другой стороны ехал старейший из
нартов Урызмаг. Впереди скакал небожитель Никкола, а знамя нес дух
– покровитель равнины. Ловко джигитует во славу жениха и невесты
прославленный Елиа, и когда ударяет он плетью, громы грохочут над
миром и небесные молнии отбрасывают копье его. Где ступит конь
его, там остается овраг, и, подобно зимней метели, проносится
дыхание коня его. Так, веселые, привезли они Агунду-красавицу в
m`prqjne селение и ввели ее в дом нартов. Низко поклонилась Агунда-
красавица славной нартской хозяйке, мудрой Шатане. И дружную песню
запели на пороге дружки:
Ой, любимая наша хозяйка, славная наша Шатана!
Ой, источник богатой жизни, Шатана!
Ой, тебе поем мы эту песню.
Ой, тебе, хозяйка наша Шатана!
Ой, богата твоя кладовая,
Ой, щедры твои руки!
Ой, вынеси-ка нам черного пива,
Ой, пива черного да шашлыка румяного!
Ой, чтоб черное пиво шипело,
Ой, чтоб румяный шашлык потрескивал!
Ой, щедрая наша хозяйка, Шатана.
Ой, источник богатой жизни, Шатана!
Ой, вынеси-ка ты нам пирогов,
Ой, маслом политых, сочным сыром обильно начиненных!
Ой, вынеси-ка ты нам кувшин ронга,
Ой, вынеси-ка ты нам, вынеси-ка,
Ой, самый нижний из сыров своих старых!
Ой, дивная хозяйка Шатана,
Ой, богатой жизни Шатана!
Большой свадебный пир устроили нарты в своем доме. Седобородый
Урызмаг старшим восседал на этом пиру во главе стола, и произнес
он молитву перед пиром:
– О Бог, слава тебе! Уастырджи – праведник божий, и пусть по
правому пути ведет он каждое наше дело. О боже, нашим младшим, что
жизнь свою начинают, помоги устроить ее счастливо! Кто захочет на
нас пробовать свои силы, пусть насильник тот силы лишится. Ну,
начинайте счастливо строить жизнь, наши младшие.
И когда закончил свою молитву Урызмаг, то запел Татартуп:
Славен дом – дом нартов.
Восемь граней – четыре угла,–
Вот почему крепко так выстроен он.
Донбеттырта принесли столбы для него –
Вот почему так крепко это убежище.
Поперечные балки привезены из богатого ущелья,
Брусья привезены из ущелья Счастья,
Цепь, что над очагом, спущена с неба.
Старшим у нартов – старик Урызмаг,
Хозяйкой у них – мудрая Шатана.
Славный Сослан старшим еду подносит.
Нартские юноши – лучшие юноши,
Пусть долгая жизнь их ожидает!
Подобно медведям, пусть будут когтистыми,
Подобно оленям дремучего леса – проворными,
И, как куры, пусть будут плодовиты нартские девушки,
И пусть весело всегда живет наша любимая нартская
молодежь!
НАРТ СИДАМОН
Собрались нарты в Лакандоне и решили отправиться в поход. Оба
m`prqjhu селения от мала до велика собрались там, только из рода
Бората не пришло ни души.
Урызмаг тогда велел своим младшим:
– Не вижу я никого из рода Бората. Что случилось? Подите и
узнайте!
Ацамаз, как самый младший, был послан к Бората. Прежде всего
пришел он к старикам из рода Бората.
– Оба нартских селения собрались в Лакандоне и ждут вас. Почему
вы медлите?
– Что ж нам делать, солнышко наше? Сломана спица нашего колеса:
уаиг Схуалы убил на горе Уарпп нашего Бцега, отрезал ему уши и
унес их. Как же теперь нам быть, ведь нельзя покойника похоронить
изуродованными? Вот мы и горюем об этом. А сын Бцега Сидамон
охотится в горах Цога и ни о чем не знает. Надо бы его известить.
Когда Ацамаз рассказал нартам, как погиб Бцег, все оцепенели.
Тогда Ацамаз сказал:
– Вы пока идите в поход, а я разыщу Сидамона, расскажу ему все,
и мы вас догоним.
Нарты двинулись в поход. По пути состязались они в ловкости,
стреляли из луков и сбивали птиц на лету.
Ацамаз поехал по Черному ущелью, поднялся на перевал, огляделся
кругом и в соседнем ущелье увидел чудесное дело: Сидамон погнался
за ланью, поймал ее и стал ее сосать. А потом, когда насосался,
лань замертво упала на землю.
«Как мне поступить? – подумал Ацамаз. – Надо к нему подойти
поосторожнее, а то вдруг он примет меня за врага и разобьет о
скалы?»
Вдруг Ацамаз увидел на выступе горы оленя, выстрелил в него, и
олень покатился вниз. Теперь у Ацамаза был предлог, чтобы
спуститься в то ущелье, где он видел Сидамона, так как олень как
раз свалился туда. И Ацамаз, спустившись и встретив Сидамона,
сказал:
– Добрый день, сын Бцега!
– Счастливо тебе прожить, добрый путник! Скажи, кто ты и куда
держишь путь?
– Я нарт Ацамаз, сын Аца, и ищу тебя.
– Так это тебя называют в трех нартских поселках Певучая
Свирель?
– Да, так называют меня. А ты что здесь делаешь? Люди собрались
на тревогу, а ты зашел в кладовую?
– А что за тревога, сын Аца?
– Следуй за мной, и я скажу тебе.
Сидамон пошел за Ацамазом, и тот привел его в поселок Бората.
Тишина в поселке, ни звука не слышно, всех жителей словно унес кто-
то. И Сидамон вдруг догадался, что Дело неладно, и зарыдал.
От его плача в домах с потолков копоть посыпалась и покривились
стены. Незрячие дети прозрели, а у стариков из глаз искры
посыпались. У грудных детей зубы прорезались. Пернатые попадали
сквозь облака на землю, а звери забились в свои логовища.
За время, пока Ацамаз искал Сидамона, Бората приделали Бцегу
медные уши и похоронили его в своем склепе. А когда Ацамаз и
Сидамон вернулись, молодежь Бората вместе с ними поспешила
bdncnmjs за нартами.
И Урызмаг порадовался, что Бората вместе со всеми участвуют в
походе.
Сидамон сказал нартам:
– Уаиг Схуалы умертвил моего отца, я прежде всего должен
отомстить за его кровь. Все стада убийцы и добро его мы угоним и
унесем с собой. Прошу вас, начнем с этого.
Но Сырдон возразил ему:
– Уаиг далеко живет. По пути к нему мы сильно размножимся,
зато, назад возвращаясь, очень многих не досчитаемся.
Сидамон разгневался на Сырдона и уже схватился было за меч, но
Ацамаз остановил его.
Долго совещались нарты, куда им двинуться, и все же наконец
согласились с Сидамоном.
Семь дней и семь ночей ехали они, на восьмой день добрались до
степей Кирмыза. Там встретился им пастух.
– Скажи нам, пастух, почему так много ухабов и рытвин на этой
равнине? Почему так много здесь сломанных деревьев и столько пыли
колышется в воздухе?
И пастух им ответил:
– О, были бы вы свидетелями того, что происходило здесь! Схуалы
сражался тут с нартом! Деревья вырывали они с корнями и били ими
друг друга. Скалы да камни разбивали друг о друга. В землю они
упирались с такой силой, что оставляли после себя ямы. А пыль над
ними такая поднялась, что до сих пор она не осела.
Так нарты напали на след своего кровника. И опять спросили они
пастуха:
– А что там за пещера в горах?
– Здесь уаиг Схуалы осилил нарта Бцега. Нарт застрял в
расселине, уаиг отрезал ему уши, сунул их себе в карман, а затем с
высоты Уарпп швырнул Бцега на Площадь нартов.
И тут поняли нарты, насколько силен уаиг Схуалы, и спросили у
пастуха:
– А чей ты скот пасешь?
– Уаига Схуалы. Он сам на охоте, до вечера не вернется.
– А как можно убить его? Ты знаешь о том или нет? – спросил
пастуха Сидамон.
– Насколько я могу знать, обычной смерти он не боится. Никто,
кроме жены его, не может знать, от чего придет к нему смерть.
И тогда Сидамон сказал Ацамазу:
– Сегодня ты будешь мне нужен. Захвати свою золотую свирель и
пойдем со мной. А вы, нарты, дождитесь нас здесь.
Нарты остались на месте, а Сидамон и Ацамаз добрались до дома
уаига Схуалы. Когда приблизились они к его дому, Ацамаз заиграл на
свирели. И сразу трава пошла в рост и выросла вдвое выше, а сухие
стебли ее зазеленели. Листва на деревьях стала гуще, птицы
слетелись к Ацамазу и запели, и звери собрались из лесу и
пустились в пляс.
Услышала жена уаига Схуалы звуки золотой свирели, захотелось ей
сплясать, и тотчас же послала она к Ацамазу:
– Приходи с товарищем ко мне в гости!
– Если получу я право говорить с тобой, тогда могу я прийти,
hm`we не приду! – велел передать Ацамаз жене уаига.
– Сколько вам захочется, столько и говорите, – велела передать
она.
После этого нарты вошли в дом уаига. Хорошо приняла их хозяйка.
Когда стемнело, сказала она гостям:
– Мой муж на охоте, ему уже домой пора. Он может принять вас за
своих врагов, и тогда не ждите пощады. Потому спрячу я вас в
потайной комнате, там вы можете ничего не бояться.
Спрятала она молодых нартов в потайной комнате. А тут как раз
вернулся уаиг и сразу спросил у жены:
– Слышу я, пахнет аллон-биллоном?
– О муж мой! – ответила ему жена. – Наше селение посетили двое
юношей, один играл на свирели, а другой выплясывал на кончиках
пальцев. Люди диву давались, такого чуда никогда мы не видели. Вот
их запах и остался в этой комнате.
Больше ни о чем не спросил уаиг, только встал с места, сунул
руку между главным столбом и поперечной балкой потолка, достал
оттуда кинжал-невеличку, до блеска натер его и семь раз увеличил
этим свою силу. Затем положил он кинжал на место.
С утра уаиг опять ушел на охоту. А юноши вышли из потайной
комнаты, и еще лучше, чем вчера, заиграл Ацамаз на свирели, и на
остриях кинжалов сплясал нартскую пляску Сидамон.
А в селении уаига Схуалы все восторгались и удивлялись: что за
юноши, откуда они взялись? Слушая свирель Ацамаза, скот уаигов,
резвясь, рассыпался по пастбищам. Увидев это, уаиг Схуалы
напугался и прискакал на своем коне туда, где пасся скот и где
нарты должны были, по условию, дождаться Ацамаза и Сидамона.
Дыхание коня уаига подбросило вверх нартов, и лишь кое-кто
удержался, схватившись за деревья. Таким образом Сырдон оказался
вдруг около уаига Схуалы.
Уаиг с гневом спросил его:
– Что за собака, что за осел? Эго ты встревожил мой скот?
– Это ты сам осел и собака! А скот твой встревожил тот, кто
сейчас развлекает твою жену, – ответил ему Сыр-дон.
Эти слова взбесили уаига, и он повернул коня к дому. Пока он
добирался до дома, Сидамон успел спросить жену уаига:
– Если откроешь нам тайну жизни и смерти твоего мужа, мы
подарим тебе нашу свирель.
– Мужу моему смерть принесет кинжал-невеличка. Одной царапины
этого кинжала достаточно, чтобы умертвить его.
Показала она нартам, где спрятан этот кинжал, достал его
Сидамон и сказал Ацамазу:
– Торопись скорее к нашим! Угоняйте скот, а с уаигом я сам
управлюсь.
Ацамаз уехал к своим. Прискакал уаиг домой. Сначала они, не
слезая с коней, схватились с Сидамоном, но долго никто из них не
мог одолеть другого. Схватил тогда уаиг Сидамона и вместе с конем
швырнул его с Уартского хребта. Подломились ноги у коня Сидамона,
тогда уаиг соскочил со своего коня, и схватились они в пешем бою.
Сидамон швырнул уаига в болото. И уаиг там увяз. Сидамон
спустился к нему, и снова они схватились. Нарты издалека наблюдали
за битвой. Три дня и три ночи сражались они, но так и не одолели
dpsc друга. И тогда Ацамаз крикнул:
– Уаиг Схуалы! Угоняют твой скот!
И сразу у уаига силы пропали. Попытался он вырваться из рук
Сидамона и уже вырвался было, но Сидамон ударил его кинжалом-
невеличкой. Зашатался уаиг Схуалы и замертво упал на землю.
Как радовались нарты! Забрали добро уаига, его драгоценные
вещи, и угнали его скот, – а как же иначе? Ацамаз и не подумал
отдать жене уаига свою свирель, и с шутками и смехом вернулись
нарты домой.
На поминки отцу Сидамон отдал ту долю скота уаига, какую
полагалось отдать на поминки. Все остальное поровну разделили
между нартами. После этого Сидамон в почете жил среди нартов до
самой своей смерти.
САУУАЙ
САУУАЙ
За семь лет до поминания усопших стали нарты Бората собирать
плоды трудов своих, чтобы достойно справить поминки в честь
предков. Три года оставалось до поминания, и тогда послали они
глашатая, чтобы оповестил он нартов:
– Поминки в честь своих предков устраивают Бората через три
года. Кто хочет оказать честь нашим предкам, пусть хорошенько
объездит своего скакуна, чтобы участвовать в скачках. Между Белым
морем и Черным морем находится остров, оттуда начнутся скачки27,
а на Площади игр в селении нартов развеваться будет знамя. Тот,
кто первым к этому знамени прискачет, возьмет себе главную долю
победителя – пленного юношу. Кто второй прискачет, тот пленную
девушку возьмет. Но и другие, кто примет участие в скачках, без
награды не останутся: оружием, скотом и драгоценностями награжден
будет каждый.
Так оповестил глашатай, и стали все объезжать своих скакунов,
чтобы участвовать в скачках.
Старый Кандз, сидя, ранним утром на нихасе, тоже услышал слова
глашатая. Раздосадованный вернулся он домой и сердито опустился в
кресло свое. Разломилось под ним кресло из слоновой кости. И тогда
старуха жена спросила его:
– Что с тобой, старик наш? На что ты сегодня разгневался?
Ответил ей Кандз:
– Оповестил глашатай, что поминки в честь своих предков
устраивают Бората через три года и чтобы каждый объездил своего
скакуна. Победителю дадут в награду пленного юношу, кто второй
прискачет, тот получит пленную девушку. Да и никто, говорят, из
всадников без награды не останется. Знаю я, не ушла бы от меня
награда победителя. Но некому скакать на коне моем. Об этом-то я
досадую, и кресло треснуло подо мной – так я разгневан.
Три сладких пирога с медом испекла тут жена, налила она полный
кувшин ронга, на седьмой ярус дома быстро поднялась и взмолилась
Богу:
– О боже! Не оставь нас без потомства!
И сама, не отведав после молитвы пирога, вернулась обратно и
заставила старика своего выпить весь кувшин ронга и три пирога с
медом заставила его съесть. Затем приклонила она голову на грудь
мужа.
Бог услышал ее молитву, и вот однажды, в час, когда день
отделяется от ночи, родился у жены Кандза мальчик, и назвали его
Саууай. Мать приложила Саууая к груди, а он зубами укусил ее
грудь. Пригласили кормилицу к нему – он и ее грудь искусал. Узнал
об этом Кандз и велел своим младшим унести Саууая и бросить его в
расщелину ледника.
Унесли Саууая и бросили в расщелину ледника. Подобрали его
волки, и волчица выкормила его своим молоком. Не по дням и часам,
а по мгновеньям вырастал Саууай, и вот скоро стал он охотиться.
Когда до скачек осталось три дня, вернулся Кандз домой с
нихаса, сердито сел на кресло из слоновой кости, и на куски опять
разломалось кресло.
– Видно, чтоб подразнить меня, послал мне Бог этого мальчика,
которого я снова потерял, – сказал Кандз. Тут пришел к нему пастух
и сказал:
– Юноша бродит в горах и истребляет диких зверей. Услышав об
этом, насторожился Кандз и сказал младшим своим:
– Подите и приведите мне этого юношу. Ушли они и привели юношу.
– О чем ты печалишься, отец мой? – спросил Саууай. Рассказал
Кандз о предстоящих скачках.
– А где твой конь? – спросил Саууай.
– В подземной конюшне стоит мой конь. Некому его напоить и
накормить, и грызет он свои железные удила. Иди к нему, и если он
позволит тебе дотронуться до себя, значит, ты, правда, сын Кандза
Саумароты и сможешь оседлать моего коня. Если не на тебя, так на
кого мне надеяться!
Только вошел в подземную конюшню Саууай, как конь лягнул его
задними копытами. Но тут же за ноги схватил его юноша и, несколько
раз о землю ударив, сказал ему:
– Чтоб тебя посвятили покойникам! Разве не надоело тебе гнить в
навозе?
Схватил тут конь юношу зубами и поволок его по земле. А юноша
поймал коня за уши, опять несколько раз об землю ударил его и
сказал:
– Или нет у тебя охоты выйти отсюда? Не признал разве ты во мне
сына Кандза Саууая? И тут ответил ему конь:
– Как не знать мне, что ты сын Кандза! До тебя никто не смел
даже до волоска в хвосте моем дотронуться, а ты меня об землю бил.
Вижу я, что с этого дня будешь ты моим всадником.
– А ты с этого дня будешь мне верным конем, – сказал Саууай.
Поднялся он из подземной конюшни, пошел к отцу и сказал:
– Оружие для меня ты припас?
– Стальной клинок меча моего в жажде боя изогнулся, острием
вонзился в рукоять и синее пламя испускает; лук мой железными
цепями к железным столбам прикован, и в жажде боя испускает он
красное пламя. Возьми, сын мой, – вот семь ключей: шесть дверей
отомкнешь, и когда откроешь ты седьмую дверь, то там найдешь
оружие. Если сможешь овладеть им, оно твое, а не сумеешь – убьет
оно тебя, и меня в этом не вини.
Шесть дверей отомкнул Саууай, но только открыл он седьмую –
вперед клинком кинулся меч на него, встретил он на пути железный
столб и срезал его, как коса срезает стебель щавеля. Но тут Саууай
поймал его за рукоять и сказал ему:
– Не испускай больше пламени в жажде боя! Будешь ты теперь
висеть на поясе моем, здесь твое место.
Дотронулся до лука Саууай – и сразу лук сам пустил три стрелы,
к небесам рванулся и чуть не сорвался с железных столбов, но ловко
поймал его Саууай и вскинул на плечо. Так вооружился Саууай.
Конь его был такой, что много лет мог не пить воды. Но вот
настал час, когда ночь и день прощаются друг с другом, и повел его
Саууай к нартской Дзых-реке.
В этот час Шатана ходила молиться на седьмой ярус башни.
Оглядывала она все кругом и видела все счастливое и все
несчастливое, что случалось на земле и на небе. И оттуда увидела
она, что к нартской Дзых-реке привели коня на водопой. Увидела
Шатана, как он пьет воду, и признала в нем коня Кандза – потому
что только у этого коня светила на лбу звезда Бонварнон.
Сошла вниз Шатана и сказала Урызмагу:
– Прежде времени радовались мы будущей победе на скачках. Не
достанется нам пленный юноша. Видела я у Дзых-реки на водопое коня
Кандза. Но кто привел его на водопой, не могла я разглядеть.
Побранил тут Урызмаг Шатану: ведь известно, что в живых нет
детей у старого Кандза. Кто может вывести на водопой его коня?
И на следующий день, в тот же самый час, поднялась на седьмой
ярус башни Шатана, и сразу свой взор устремила она на Дзых-реку –
никуда больше она не глядела.
В этот час Саууай опять вывел коня своего на водопой. Еще
вернее признала коня Шатана, но так ярко светила звезда на лбу у
коня, что в лучах ее исчезал Саууай, и никак не могла она
разглядеть его.
Опять спустилась вниз Шатана и снова сказала мужу своему
Урызмагу:
– Прежде времени радуемся мы: не достанется нам пленный юноша.
Сегодня второй раз видела я на водопое у Дзых-реки коня Кандза, но
снова не могла распознать, кто привел его.
Опять рассердился Урызмаг, и еще крепче побранил он Шатану: не
говори мне, мол, неправды.
И на третий день Шатана в этот же час поднялась на башню и
стала глядеть на Дзых-реку. Зорко глядела и ясно разглядела:
только Кандзу принадлежать мог этот конь. Но никак не разобрать
Шатане, кто привел его. Даже повод недоуздка разглядела, но того,
кто держал повод, не удалось ей распознать.
Опять рассказала Шатана мужу своему Урызмагу, что только Кандзу
может принадлежать этот конь, но того, кто привел коня, не смогла
она распознать. Еще сильнее рассердился Урызмаг и упрекнул Шатану:
– Неправду ты мне говоришь, такая-сякая! И рассказала тут
Шатана Урызмагу свой сон:
– Видела я, будто кончились скачки и заспорил ты на Площади игр
– никому не хочешь уступать главную долю победителя. А на самой
вершине горы Уаскупп будто черный ворон сидит. Вдруг спустился он
на площадь, напал на тебя и девять ребер твоих поломал. А я будто
обернула тебя своим шелковым платком и на плечах своих принесла
домой. На кровать из слоновой кости положила тебя, и там лежал ты,
тяжело больной, а я неотлучно была около тебя. Будто даже и на
поминки к Бората ты не пошел и даже вторая доля – пленная девушка
– тоже тебе не досталась. Теперь, старик наш, запомни то, что я
сказала тебе, и не забывай моего сна.
Вот подходит время скачек. Целый год отдыхают скакуны между
Белым морем и Черным морем. Оседлал Саууай своего коня, надел
отцовские доспехи и сказал отцу своему Кандзу:
– В поход направляясь, как выезжал ты из нашего дома? И ответил
ему Кандз:
– В поход направляясь, выезжал я через верхнее наше окно.
И показал он сыну на то окно, что находится под самым потолком.
Хлестнул тут юноша коня, и, как муха, взлетел его конь и вынес
его через верхнее окно.
Держит путь юноша на остров между Черным морем и Белым морем –
туда, где собираются все, кто будет состязаться в скачках.
По лесам и равнинам едет юноша, убивает он оленей и диких коз и
на тонкие полоски режет их шкуры. Вот доехал он до места, откуда
должны начаться скачки, и нашел спящими всех участников скачек. Он
не стал их будить, починил все их уздечки и седла, сам же отъехал
подальше, седло положил в изголовье, потник подстелил под себя,
андийской буркой прикрылся, лег и уснул, коня же отпустил он на
волю. Пока он спал, конь выкупался в море.
Скачки уже начались, а Саууай еще спит. Близка Площадь игр, где
колышется знамя, которое должен схватить победитель. Но Саууай все
спит. Тут подошел к нему конь, разбудил его и сказал:
– Вставай поскорей. Сегодня закончатся скачки. Чист и блестящ,
точно яичным белком натерт, был конь после купания. Накинул на
него седло Саууай, вскочил и погнал его к цели.
Нартская молодежь с седьмого яруса башен следила за скачками.
Каждому хотелось видеть, чей конь идет первым. И вот впереди всех
показались скакуны Урызмага и Хамыца. Как запряженные волы, идут
они рядом, следом за ними бежит конь Сослана. А Сырдонов конь
отстал ото всех, и дразнить начала Сырдона нартская молодежь:
– Видно, тяжелую поклажу несет твой конь, лукавый Сырдон.
Вдруг увидели они коня Кандза. Одного за другим обгоняет он
нартских коней. А кто на нем сидит, не могут они разглядеть,
настолько он мал.
И сказал тут Сырдон:
– Конечно, мой конь позади всех тащится, тяжело навьюченный, но
это еще не самое удивительное. Вижу я коня со звездой на лбу. Вот
нагнал он моего коня и оторвал ему правое ухо, а вот сейчас нагнал
он ваших скакунов, вырывает он у одного за другим правые уши и
откидывает их налево. И вот теперь, гордая нартская молодежь, вам,
так же как и мне, не видать первой доли, как ушей своих скакунов!
Не вытерпел тут Сослан, вскочил на вершину башни, взглянул из-
под ладони и только разглядел своего коня, ухо его коня полетело
прочь, а потом полетело ухо Хамыцева скакуна, а затем и скакун
Урызмага остался без уха. Доскакали тут кони до Площади игр.
Саууай первый, как коршун, кинулся на знамя и, схватив его, сказал
Бурафарныгу – старшему из Бората:
– Неси мне теперь долю первого.
Злоба переполнила Урызмага, и сказал он Бурафарныгу:
– Не давай долю первого этому сыну ослицы, ведь у него с углов
рта материнское молоко еще капает. Саууай тут сказал Урызмагу:
– За седины твои я прощаю тебе, но не оспаривай мою долю
первого.
В ответ палкой пригрозил ему Урызмаг.
Не стерпел Саууай обиды, разогнал он коня и, как ворон, взлетел
на гору Уаз. Как коршун, спустился он оттуда на Урызмага, толкнул
его и сломал у него девять ребер.
Подбежала тут Шатана к Урызмагу, шелковым платком обвязала его,
на себе принесла домой, на кровать из слоновой кости уложила и
неотступно выхаживала его.
Вот начались поминки у Бората. И когда сели гости по своим
местам, тогда подошел Саууай к Бурафарныгу и сказал ему:
– Пленного мальчика моего, долю победителя, и вторую долю,
пленную девушку,–долю Урызмага, приведите сюда, ко мне.
Не посмел возразить Бурафарныг, исполнил требование Саууая,
привел к нему пленного мальчика и пленную девушку.
Саууай посадил их на круп своего коня и повез их домой к своему
отцу.
– Вот тебе моя первая доля – пленный мальчик. Он достался мне
как победителю. А вот вторая доля – пленная девушка, я силой отнял
ее.
И ответил Кандз Саууаю:
– Вижу, что годишься ты мне в сыновья, и с этого дня люди
называть тебя будут Саууай, сын Кандза.
Много дней прошло еще, и вот однажды зашел Саууай к отцу своему
и сказал:
– Я в поход отправляюсь.
– Что ж, иди, Саууай, мой маленький. Но лучше бы ты чем другим
развлекся, а то если узнает Урызмаг и родичи его, что ты один
отправился в поход, нападут они на тебя и погубят, как погубили
уже десять братьев твоих, и опять осиротею я без тебя.
– Не опасайся за меня, старый отец мой. Юноша и девушка,
доставшиеся мне, останутся вместо меня и будут тебя веселить. Меня
же Урызмаг и родичи его не одолеют ни хитростью, ни умом, да и
силой меня не победят, можешь на меня надеяться.
Сел Саууай на коня своего, пожелал ему отец доброго пути, и
уехал он со двора.
Приехал Саууай на Площадь игр и во весь голос крикнул:
– Эй, поедем, Урызмаг, со мной в поход!
От этого крика сажа посыпалась с потолка Урызмагова дома.
Второй раз Саууай крикнул, и от второго крика его доски
полетели с потолка, но все же не вышел к нему Урызмаг.
Третий раз крикнул Саууай, и от этого крика обрушилась кровля
дома. И тогда сказала Шатана Урызмагу:
– Посиди-ка ты здесь, я сама к нему выйду. Вышла Шатана из
дома, обернулась в сторону Площади игр, посредине которой
находился маленький Саууай на большом своем коне, и сказала ему:
– До утра подожди старика моего, я снаряжу его. Здесь же на
площади стал ждать Саууай. Слез он с коня, седло поставил себе под
голову, потник подложил под себя, андийской буркой накрылся и лег
спать. Вернулась Шатана домой и сказала Урызмагу:
– Этот юнец, что нам несчастье приносит, так прицепился к тебе,
что никак нельзя тебе отказаться ехать с ним. Но будь настороже с
этим юнцом. Возьми с собой своих младших и поезжай.
Послушался Урызмаг Шатану и снарядился в путь, но плеть нарочно
оставил дома, будто забыл ее. Взял он с собой Сослана и Хамыца.
Прибыли они на Площадь игр и видят: спит Саууай мертвым сном и
громко храпит.
– Вставай, юноша! – крикнул ему Урызмаг. – И едем скорее!
Вскочил Саууай, проворно оседлал своего коня, сел на него, и
двинулись они в путь. Довольно далеко отьехали, и тут вдруг сказал
Урызмаг:
– Плеть свою я забыл, придется мне за ней домой вернуться. Вы
поезжайте вперед, а я догоню вас. Но разве мог Саууай не услужить
старшему?
– Я съезжу за твоей плетью и скоро вас догоню, – сказал он,
отдал свою плеть Урызмагу и пустился вскачь к Урызмагову дому.
Вот приехал он, коня своего привязал к коновязи Урызмага, пошел
в покой для гостей и сел там.
Шатана видела, что приехал гость, и послала к нему свою дочь с
рукомойником и тазом. Полила девушка воды на руки Саууаю, умылся
юноша. А закончив умывание, вот что сказал он девушке:
– Хороша ты, девушка, только жаль, что хромая! С плачем
вернулась девушка к матери и говорит ей:
– До сих пор никто еще не смел так надо мной издеваться, как
этот гость издевался! Почему он назвал меня хромой?
Утешила Шатана дочку, сняла ее башмаки, осмотрела их и в одном
нашла зернышко проса. Тут стала она стыдить свою дочь:
– Как же это ты не почувствовала, что у тебя в башмаке зернышко
проса? А гость по походке твоей это заметил! Отнеси-ка ему фынг,
уставленный яствами, и увидишь, не назовет он тебя больше хромой.
Поставила девушка фынг перед Саууаем, и вот что сказал ей
Саууай:
– Хороша ты, девушка, да только малость кривобока. Видно, что
опух у тебя правый бок.
Опять вернулась девушка к матери своей и сказала:
– Этот гость назвал меня кривобокой и сказал, что у меня опух
правый бок.
Расстегнула тут Шатана застежки на платье дочери и достала из-
под платья нитку, не оборванную после шитья. И упрекнула тут дочку
Шатана:
– Не умеешь ты за собой следить. Иди-ка да унеси фынг. Если он
еще в чем осудит тебя, расскажи мне.
И когда пришла девушка в покой для гостей, чтобы убрать фынг,
вот что сказал ей Саууай:
– Эх, эх, девушка, хоть и красива ты, но жаль – крива на правый
глаз.
Унесла девушка фынг и, плача, передала матери обидные слова
гостя.
Осмотрела Шатана правый глаз дочери и поправила ресницу,
завернувшуюся под веко.
– Как же ему не называть тебя кривой? – сказала она и опять
упрекнула ее: – Девушка ты на выданье, а совсем не умеешь смотреть
за собой.
Тут подала ей Шатана плеть Урызмага и велела передать ее гостю.
Вынесла девушка плеть и подала ее Саууаю. А Саууай поблагодарил
девушку:
– Чья ты дочь, тем на радость живи много лет! Чья ты будешь
жена, живи тому на радость еще больше лет. Ты так прекрасна собой,
что лучше и быть не может.
После этого сел Саууай на коня своего и быстро догнал своих
спутников. Отдал он плеть Урызмагу, свою плеть взял обратно и
сказал своим спутникам:
– Я поскачу вперед и приготовлю привал, а вы не торопитесь.
Урызмаг, Хамыц и Сослан продолжали свой путь и думали про себя:
«Надо бы нам как-нибудь погубить этого юнца».
Конь у Сослана – подарок чертей – был стальнокопытый Дзындз-
аласа, знал он все дороги до самого края света, в подземную страну
и на небеса.
Урызмаг, Хамыц и Сослан задумали так, чтобы конь Сослана
погубил Саууая.
Много оленей и косуль убил Саууай по дороге. Выбрал место для
привала и сделал шатер из оленьих шкур, и шкуры косуль подостлал
для лежания; развел костер и к приезду своих спутников приготовил
шашлыки. Тем временем и они прибыли, угостились на славу шашлыками
и говорят, что им бы надо здесь отдохнуть дня три. Саууай был
младшим и остался на ночь караулить коней.
Когда наступило время ложиться спать, Сослан наказал своему
коню, чтобы он ночью ускакал за край земли и там притаился, да
так, чтобы Саууай не смог его найти.
Путники легли на шкуры косуль и заснули. Саууай, как младший,
остался охранять лошадей, но потом, решив, что никакой опасности
нет, тоже заснул.
Ночью конь Сослана, стальнокопытый Дзындз-аласа, по наказу
своего хозяина устремился на край света.
Тогда Саууая разбудил его конь и сказал ему:
– Скорей вставай и мчись за конем Сослана: он хочет убежать на
край света, и если только ему удастся уйти за край света, ты
никогда его не найдешь. Узнают люди, что не смог ты уберечь коней
своих старших, и позор падет на тебя!
Саууай вскочил на своего коня и пустился в погоню за Сослановым
Дзындз-аласа. Только передние ноги Сосланова коня отделились от
края земли, как Саууай схватил его за хвост, потащил обратно и
стал колотить об землю, а потом привел на место ночевки нартов.
Утром Сослан упрекнул своего коня: почему, мол, ты не
спрятался? Конь рассказал все, что случилось ночью. Сослан опять
наказал ему этой ночью уйти под землю и там спрятаться.
– Раз Саууай поймал меня на краю света, он меня и под землю не
пустит! – сказал конь. Но разве мог он ослушаться своего хозяина?
На вторую ночь Сослан сам хотел остаться охранять коней, но
Саууай, будучи младшим, никак не мог допустить этого. И он опять
остался охранять коней. Все заснули. «Ничего не угрожает коням!»
–подумал Саууай, лег и заснул.
Ночью конь Сослана, стальнокопытый Дзындз-аласа пробрался в
щель земли, чтобы убежать в подземную страну. Но Саууая опять
разбудил его конь и сказал, что конь Сослана спустился в
расщелину, чтобы исчезнуть в подземной стране.
Саууай погнался за Дзындз-аласа, нагнал и ухватил его за уши. И
опять стал Саууай колотить его об землю, – даже два ребра поломал
ему, – и пригнал его на место ночевки.
Утром Сослан опять спросил своего коня:
– Почему ты не скрылся в подземной стране? Конь ответил ему:
– Я уже совсем было ушел в подземную страну, но Саууай опять
догнал меня, поймал за уши, стал колотить об землю и даже два
ребра у меня сломал. Теперь я знаю, что мне от Саууая никуда не
уйти.
Опять наказал Сослан своему коню:
– Попробуй-ка еще. Может, тебе удастся этой ночью на небеса
ускакать.
Разве мог конь возражать! Он должен был выполнить волю хозяина.
Настала ночь, и поскакал на небеса конь Сослана.
А Саууая опять разбудил его конь. Погнался Саууай за Дзындз-
аласа, и когда тот уже приближался к небесам, он поймал его за
задние ноги, стянул вниз на землю, стал колотить его об землю и
сломал ему хребет.
– Ты успокоишься когда-нибудь? Попробуй-ка теперь убежать! –
сказал Саууай.
Когда нартские мужи встали утром, то Саууай обратился к
Урызмагу:
– Ну, теперь поведи нас в такую страну, где ты еще не бывал.
Ответил ему Урызмаг:
– Побывал я в молодости между двумя морями, и оттуда пегого
своего я еще жеребенком привел. Только эту страну не смог я
одолеть.
– Тогда вы здесь пока задержитесь, угощайтесь дичью, а я в ту
страну поеду на разведку, – сказал своим спутникам Саууай.
– Трудно будет туда добраться: нет через море дороги, пропадешь
ты, – предостерег его Урызмаг.
Не послушался его Саууай, оседлал своего коня и отправился в
путь.
Так же быстро, как скакал он по суху, так же быстро проскакал
по морю. Прибыл в ту дальнюю страну и увидел:
много пегих коней пасется здесь на равнине. Подскакал к табуну,
заарканил трехгодовалого пегого жеребенка и вывел его из табуна.
Потом еще раз вернулся обратно и погнал весь табун.
Забили тревогу хозяева табуна, но всех, кто выехал по тревоге,
истребил Саууай, а сам пригнал табун на привал, где остановились
его спутники.
После отдыха решили нарты делить свой табун. Так как старше
всех был Урызмаг, то его просили, чтобы он разделил добычу. Но
Урызмаг не соглашался. Долго шли споры-разговоры, и, наконец, все
порешили на том, что Саууай должен делить. Раз он сумел угнать
табун, то пусть сумеет его и поделить.
Согласился Саууай. Одного пегого жеребенка отделил он от табуна
и привязал отдельно, а всех остальных разделил на пять частей.
Никак не мог уразуметь Урызмаг, что за раздел задумал Саууай, и
сказал он Сослану и Хамыцу:
– Прикончить нам давно бы этого юнца. Видно, он намеревается
наделить нас долей незаконнорожденных.
– Не спеши, – успокаивали Сослан и Хамыц Урызмага. – Лучше
посмотрим, как хочет он раздать эти доли.
Вот Саууай начал раздел. Прежде всего обратился он к Урызмагу и
сказал, указывая на первую долю:
– Это тебе в знак уважения, как нашему старшему. Потом еще одну
долю он отдал ему:
– А это тебе, как товарищу нашему по походу.
Потом он дал право Хамыцу и Сослану выбрать каждому свою долю.
Последнюю, свою собственную, он тоже разделил на две равные части
и подарил их Хамыцу и Сослану. Только одного пегого жеребенка
оставил он себе и потихоньку объяснил Сослану, что должен он этого
жеребенка подарить Шатане. Ведь мать невесты его должна по обычаю
получить коня в дар.
Как тут было не понять Сослану, что Саууай собирается стать
зятем Урызмага?
После похода приехали они к Урызмагу. Ко времени их приезда все
нарты собрались в доме Урызмага. Рассказали тут Хамыц и Сослан о
силе и доблести и других достоинствах Саууая. Было чему подивиться
нартам. А Сослан в это время шепнул на ухо Шатане:
– И сам Уастырджи, и многие другие небожители сватались за
нашу сестру, но всем им она отказала. Теперь ее сватает этот
молодец. Нельзя нам не выдать ее за него.
– Если он такой с юных лет доблестный, то мы согласны, –
ответила Шатана.
Устроил тут пир Урызмаг в честь своего гостя Саууая. Много
народу собрал он на пир, и люди сразу поняли, в честь чего устроил
Урызмаг этот пир.
Преподнесли тут Саууаю почетную чашу Уацамонга, и до дна осушил
он ее. Три дня пировали нарты, а когда закончился пир и стали
гости расходиться, решил Саууай возвратиться домой. Поблагодарил
он своих хозяев и сказал:
– Ждите меня целый год, считая с сегодняшнего дня. В один из
дней этого года я приеду к вам.
И он вернулся домой.
Как не радоваться было Урызмагу, что Саууай засватал его дочь!
Но тревожило его то, что не знал он точно, когда приедет Саууай.
Не раз бывало, что откармливал он барана, но Саууай не приезжал.
Случалось принимать других гостей, и приходилось Урызмагу для них
резать барана.
Год подходил к концу, и как было не возмужать за этот год
Саууаю! Молодым волосом уже опушилось лицо его. Когда три дня
осталось до конца года, попросил он у отца своего разрешения
поехать в поход. Ни мать его, ни отец не знали еще, что засватал
nm дочь Урызмага.
Приехал Саууай в дом Урызмага, коня своего привязал к
Урызмаговой коновязи, сам зашел в покой для гостей и сел там.
В это время, кроме Шатаны и ее дочери, никого не было в доме.
Все мужчины Ахсартаггата приглашены были на пир к Бурафарныгу.
Посидел Саууай в одиночестве. Потом снял со стены
двенадцатиструнный фандыр Сослана, стал на нем играть и сам себе
напевать:
– Ах, пропасть бы вам, нарты! До какого вы позора дошли, что
некому у вас в доме присмотреть за гостем.
Услышала Шатана звуки фандыра и послала в гостевой покой:
– Узнайте-ка, что еще за гость посетил нас?
– Сидит там какой-то мужчина и играет на фандыре. Все лицо его
обросло волосами, – так сказали Шатане.
И велела тут Шатана вынести гостю золотой фынг и поставила на
нем остывшие остатки еды.
Когда увидел Саууай эту скудную еду, стало ему обидно: «Что я
им, голодный дровосек, что ли?»
Толкнул он ногой золотой фынг, на улицу вылетел фынг и
рассыпался на четыре части.
Обломки фынга собрали, принесли к Шатане и рассказали о
поступке гостя. Обиделась Шатана, позвала она пленного великана и
сказала ему:
– Иди в гостевую да поколоти-ка хорошенько этого гостя.
Осмелился он поступить с нами так, как никто еще не смел
поступать.
Вошел великан к Саууаю, и сошлись они. Саууай схватил великана,
ударил его о стену лбом и убил насмерть.
Когда Шатана узнала об этом, то послала на пир, чтобы подняли
тревогу:
– Торопитесь скорее домой, плохие дела у нас дома! Гости
бросили пир и хотели бежать скорее на помощь, но Урызмаг остановил
их:
– Сперва надо узнать, кто это нас посетил. Ведь мы дорогого
гостя ждем – может быть, это он?
Отборная нартская молодежь во главе с Сосланом вошла в покой
для гостей. Видят они, что Саууай играет на двенадцатиструнном
фандыре и поет печальную песню:
– Эй, пропасть бы семейству Урызмага, где не могут признать
своего гостя и ставят перед ним стол, накрытыи точно для голодного
дровосека!
Увидел Саууай Сослана, тут же повесил фандыр на стену и по
обычаю, как полагается зятю, скромно опустив голову, стал возле
дверей. Узнал тут его Сослан и сказал ему:
– Здравствуй, наш зять.
Когда весть об этом дошла до Шатаны, то и ей и дочери ее стало
стыдно: никогда, мол, не случалось с нами такого дела.
Сослан их утешил, народ перешел пировать в дом Урызмага. Стали
тут судить да рядить о выкупе за невесту:
– Сотню коней возьмем мы с него и к каждому коню все снаряжение
к походу: сбрую, бурки, башлыки и оружие. Да еще пусть пригонит по
сотне из каждой породы диких зверей.
Сообщили об этом Саууаю и сказали:
– Отправляйся за выкупом. А когда уплатишь его, делай свое
дело, забирай невесту28.
Согласился Саууай на такой выкуп. Попрощался он с нартами и
отправился в путь. Немного прошло времени, а он уже весь свой
выкуп доставил в дом Урызмага и сказал:
– Я прибуду к вам с дружками. Но если вы еще раз примете меня
так, как принимали, я этого вам не прощу.
Вернулся Саууай домой и отправил посредников к отцу своему:
– Без твоего ведома засватал я девушку из рода кровников наших.
Дал я согласие выкуп внести. Теперь ничего не поделаешь, надо
посылать людей за невестой.
И отец указал сыну дауагов восхода и заката, которые были
достойны стать сватами его. А старшим над ними – покровителя охоты
Афсати.
Оповестил Саууай всех указанных отцом. Сам он не открылся перед
ними, но только сказал, что в такой-то день Кандз Саумароты женит
сына своего и приглашает-де вас дружками, чтобы привезли вы
невесту в дом жениха. Но хотя Саууай не называл себя, небожители
сами опознавали его по коню, потому что на коне Кандза никто не
мог ездить верхом, кроме сына Кандза.
Поздно вечером добрался Саууай до жилища Афсати. Когда увидел
Афсати, что кто-то едет к нему на коне Кандза, то очень он
удивился:
– Кто бы это мог ехать на коне моего побратима? Признав же сына
Кандза, очень обрадовался юноше Афсати.
Послал к Афсати посредников Саууай:
– Просит Кандз прибыть тебя на свадьбу старшим дружкой. Не
поленись-де, потрудись для своего побратима!
Как же мог не поехать Афсати старшим дружкой на свадьбу сына
любимого своего побратима!
Поехали, захватили с собой также и дочь Афсати. Остальные
дружки уже собрались в доме Урызмага.
Тут, увидев Афсати, догадался Урызмаг и все родичи его, что
зять их – сын Кандза, так как знали, что Кандз и Афсати издавна
дружны.
Урызмаг и Кандз были кровники, и потому Саууай, когда сели за
фынг, сказал:
– Пусть помирятся кровники за этим столом, чтобы с сегодняшнего
дня жить нам дружно!
И примирение состоялось, – разве могло быть иначе!
Заиграл тут Афсати на своей свирели, и множество дичи заполнило
двор Урызмага. Это Афсати сделал ему подарок в честь Кандза.
Хорошо тогда попировали. Несколько дней подряд шел пир. А затем
увезли они свою невесту, нежную дочь Шатаны, в дом Кандза.
Прибыв в дом жениха, выкупала дочь Шатаны старого отца и старую
мать Саууая в воде из источника молодости, и сразу помолодели они.
Опять тут начались веселые пиры.
Так отпраздновали свадьбу. Народ не мог нарадоваться на
молодых, и Саууай с дочерью Шатаны любящими друг друга супругами
до дней своей старости прожили век.
ЖИЛИ-БЫЛИ НАРТЫ
(отдельные сказания)
НАРТЫ И КОСТИ УАДМЕРА
Именитые нарты, а их было двенадцать, поехали на охоту. Были
среди них Урызмаг и Хамыц, Сослан, Уон, Сырдон и Батрадз. Взяли
они с собой своих собак – оленегонов и гончих, да и дворняжек тоже
прихватили. Сколько они времени ехали, кто знает, но только нигде
не встретили никакого зверя.
Проехали они обширную степь и остановились на ночлег у опушки
кленового леса. Здесь посчастливилось им убить несколько оленей.
Вдоволь наелись они шашлыка, отдохнули, и тут вдруг сказал Сослан:
– Давайте-ка проведаем, что слышно в ущелье Тара.
– А что ж, проведаем! –согласились другие. Сели они на коней и
отправились дальше, в ущелье Тара. Выехали на какую-то равнину.
Тем временем нагнало туману, стемнело, но нарты продолжали свой
путь. Вдруг в темноте пика у Сослана зацепилась за что-то. Стали
они ощупывать, что бы это такое могло быть, и поняли, что попали в
какую-то пещеру. Удивились нарты: «Ни лесов, ни камней здесь нет,
так что же это за пещера среди чистого поля?»
Остановились они переночевать в этой пещере. Рано утром сели на
своих коней и, когда тронулись в путь, выехали на небольшую
поляну, заросшую тростником. Тут обернулись они назад и увидели,
что провели ночь внутри большого черепа, а около черепа разбросано
множество костей. Здесь и огромные человеческие, и лошадиные, и
собачьи, и кабаньи... Что такое? Сослан сказал:
– Старшие мои, что-то дивное произошло на этой поляне.
Посмотрите-ка внимательно, что это за кости?
Соскочил Сослан со своего коня, выбрал человеческие кости,
потом собрал лошадиные и тоже положил их отдельно, подобрал и
собачьи кости, и кости кабана. Из человеческих костей сложил он
скелет великана и сказал:
– А теперь я буду просить Бога, чтобы предстало перед нами это
чудесное существо таким, каким оно было в свое время!
– Зачем? – сказали ему его спутники. – Разве он нам зачем-
нибудь нужен? И Сослан ответил:
– Покоя мне не будет, если я не увижу, что это был за человек.
– И он стал просить: – О Бог богов! Оживи.
этого человека, только чтобы не было у него ног ниже колен и
чтобы глаза его ничего не видели.
Сразу после этих слов череп заколебался, потом приросли . к
нему все остальные кости, покрылись они мясом и кожей, и человек
ожил. Только не было у него ног ниже колен – потому не мог он
ходить, и не было глаз – и потому он ничего не видел.
Зашевелился великан, сел, потянулся. Нарты дивились на это
чудо. Великан услышал, как они разговаривают, и спросил:
– Кто вы такие? Какие вы?
– Мы люди! – ответили они.
– А какой вы человеческой породы? – спросил великан.
– Мы нартские люди! – ответил Сослан. Тогда великан спросил:
– Вы и есть знаменитые нартские люди?
– Да, это мы! – ответили они.
– А Урызмаг среди вас? И Хамыц тоже здесь? И Сослан тоже?
Батрадз, он тоже здесь?
Нарты со всех сторон стали спрашивать великана:
– Откуда ты знаешь о нас? И великан ответил:
– А я от предков слышал, что появится нартский народ и населит
он многие местности, и будут эти нарты храбрыми, мужественными
людьми, и покажут они себя один по-одному, другие по-другому.
Рассказывая, поднялся великан во весь рост и обратился к
нартам:
– Если вы меня оживили, то почему не вернули мне ноги ниже
колен, чтобы мог я ходить, и глаза, чтобы видеть?
– Такие уж мы люди, – ответил Сослан, – решаем сразу. И о чем
ты просишь, тому не бывать. Тогда великан сказал Сослану:
– Дай мне свою руку, я пощупаю, какова ваша порода. Сослан
хотел было подойти к нему поближе, но дыхание великана было так
отвратительно, что Сослана отбросило назад.
– Куда ты делся? – спросил великан.
– Из твоего рта мертвечиной пахнет, и потому нет у меня желания
подойти к тебе ближе.
– Тогда подойди ко мне сзади. Сослан подошел к нему со спины и
подал ему свою руку. Великан ощупал кости его запястья и говорит
ему:
– Что это у вас такое мелкое сложение? Скажи, а чем вы
питаетесь?
– Хлебом и мясом диких зверей, – ответил ему Сослан. Великан
махнул рукой и сказал:
– Жалкая у вас участь, если вы живете такой никчемной пищей!
Скоро, видно, ваша погибель придет. Огонь у вас есть?
– Есть,–ответил Сослан и спросил:–А вы чем кормились?
– Мы кормились охотой и соком земли, – ответил великан.
– А как же вы добывали сок земли? Засучил тут великан свой
рукав до самого плеча и запустил руку в землю. Выгреб он полную
горсть земли и сказал Сослану:
– Подставь свою ладонь.
– Подставил Сослан свою ладонь, сжал великан в кулаке землю, и
жирный сок земли закапал в ладони Сослана и сразу наполнил их.
– Ну, теперь вылижи это, – сказал великан. Сослан вылизал то,
что наполнило его ладони, – и сок" земли, подобно жирному мясу,
сразу ударил в его сердце. И так насытился сразу Сослан, что
показалось ему, будто он объелся.
– Теперь тебе не захочется есть целую неделю, – сказал великан.
– Только пить будешь время от времени. Сослан спросил великана:
– А ты из какого людского рода?
– Я из уадмеров, – ответил великан. Сослан спросил:
– Тогда как же ты сюда попал?
– Вот в этом тростнике залег большой кабан. Молва о нем слышна
была далеко. Приходили, бывало, охотники, пытались взять этого
кабана, но он их пожирал. Я тоже прослышал о нем и пришел испытать
свою силу. Прискакал я на коне, и были со мной две мои гончие
собаки.
Выгнали собаки кабана из тростника – и прямо на меня!
У меня в руках был аркан, но кабан толкнул моего коня и
раскидал собак. Я только и успел ударить его один раз дубиной, как
он ударил меня по ногам. Хоть я и переломал ему ребра, но
повалился вместе с лошадью.
– А как убивали вы зверей? – спросили нарты. – Покажи нам это.
– Покажу, – ответил великан. – Мы ловили зверей арканом, потом
убивали камнями. Пусть кто-нибудь из вас отойдет подальше.
Сослан отошел подальше. Тогда великан взял большой камень и
спросил:
– Где ты?
– Здесь! – откликнулся Сослан, агам отскочил в сторону. Бросил
великан камень и попал в то место, где раньше стоял Сослан. Бросил
еще камень, побольше, и опять окликнул Сослана:
– Куда ты делся? Неужто не попал в тебя мой камень?
– Не попал, потому что я увильнул, – ответил Сослан. И спросил
его: – А какими играми вы забавлялись в ваше время?
– Стоит ли вон там высокий курган? – спросил уадмер.
– Да, стоит, – ответил Сослан.
– Так вот заберись на его вершину, и я покажу тебе наши игры.
Взошел Сослан на вершину кургана, крикнул уадмеру: – Я здесь! –
но тут же сбежал с кургана.
Вырвал великан самое большое дерево и швырнул его на вершину
кургана. До самого основания разворотило дерево этот курган, и
землю разнесло во все стороны.
Тут спросил уадмер у Сослана:
– Эй, где ты? Неужели я не попал в тебя?
– Не попал, – ответил Сослан, – я в сторону увильнул.
– Увильнул?–спросил уадмер.–А что это значит: увильнул? Мы
этого не знали. Может быть, вы из породы чертей?
Тогда снова помолились нарты.
– О, Бог богов! Преврати его снова в то, чем он был. – И тут же
исчез уадмер, только череп его величиной с большую пещеру остался
лежать посредине равнины.
А нарты вернулись по домам, стали опять весело жить, сладко
есть и рассказывать о чудесах, которые видели, и об удивительных
делах, которые совершили.
НАРТ СЫБАЛЦ, СЫН УАРХТАНАГА
Нарт Уархтанаг прожил до старости без жены. И решили молодые
нарты: нет у Уархтанага наследников, нужно женить его. А если он и
теперь не захочет жениться, убить его камнями.
Кто-то передал эти слова Уархтанагу. А Уархтанаг дал смолоду
обет безбрачия. Когда услышал он, чего хотят от него молодые
нарты, он сказал:
– 0 Бог, я же решил, что до смерти не женюсь. Как же мне быть?
Жениться – так я нарушу обет, а не жениться – так я все-таки
прожил среди нартов в почете. И если предадут они меня позорной
смерти, то этот позор навеки останется на моем имени.
Молодые нарты прислали к Уархтанагу выборных своих людей, и те
сказали ему:
– Уархтанаг, ты среди нартов прожил почетную жизнь, но нет у
тебя потомства, нет наследника, и мы хотим, чтобы ты женился.
Уархтанаг не стал возражать и ответил выборным людям:
– В пятницу будьте наготове! Я скажу вам, к кому надо идти
свататься.
В пятницу молодые нарты собрались у Уархтанага, чтобы ехать за
невестой. Уархтанаг разделил их и расставил по порядку. Отдельно –
фандыристов и отдельно – плясунов, наездников – отдельно и певцов
– отдельно. В та-ком порядке построил он свадебный поезд.
Двинулись под звуки фандыров. Дочь стальноусого Хамыца, услышав
свадебную музыку, выглянула с седьмого яруса родовой башни.
Уархтанаг и раньше поглядывал на дочь стальноусого Хамыца, а
когда сейчас увидел ее, то сказал своим дружкам:
– Поворачивайте, солнышки мои, своих коней в дом стальноусого
Хамыца.
И свадебный поезд въехал во двор Хамыца: попировали, поплясали
и увезли для Уархтанага дочь Хамыца.
Сколько прожили вместе Уархтанаг и дочь стальноусого Хамыца,
кто знает об этом! Но вот родился у них сын, и назвали его
Сыбалцем.
Сыбалц родйлся ночью. А когда рассвело, то солнце заглянуло в
окно, и лучи его заиграли у Сыбалца в глазах. Как тут было не
осветиться всему лицу мальчика? И увидев это, Уархтанаг засмеялся.
– Чему ты так радостно смеешься, муж мой?– спросила его жена. И
Уархтанаг ей ответил:
– Я все боялся, что дело это не выйдет, но теперь все
получилось ладно. Сегодня в ночь родилась дочь у Солнца, только
что она заглянула в глаза нашему Сыбалцу и полюбила его. Этому-то
и радуюсь я.
Вырос Сыбалц и стал ходить в селение Солнца играть с
мальчиками. Однажды мальчики из селения Солнца подхватили
его–«вот, мол, наш зять!»– и привели его в дом Солнца. Там Сыбалц
и дочь Солнца Ададза познакомились друг с другом. Солнце отдало
свою дочь за Сыбалца.
Девушка и юноша как муж и жена жили в доме Солнца. Сколько они
прожили, кто может знать! Но что-то загрустил Сыбалц, и жена его,
красавица Ададза, спросила:
– Чего ты грустишь?
И Сыбалц ответил ей:
– Я не жалуюсь на свою жизнь. Мне живется здесь хорошо. Но все
вспоминаются мать и отец, и захотелось мне домой.
– А я хочу жить так, как ты живешь, – лучше в бедном доме у
мужа, чем у богатых родителей. И если ты желаешь, вернемся в дом
твоего отца.
Так Сыбалц и дочь Солнца красавица Ададза решили уйти из дома
Солнца. Перед тем как уйти, Ададза спросила своего отца:
– Что мне взять в подарок свекру?
– Возьми вот эту кольчугу, – сказало ей Солнце.
А кольчуга была такая, что воротник ее песню заводил, нагрудник
подпевал, рукава в лад хлопали, а полы сами плясали. Взяли молодые
кольчугу и пустились в путь – в дом старого Уархтанага. Там Сыбалц
и дочь Солнца красавица Ададза отпраздновали свадьбу.
Случилось так, что Сыбалц на год уехал в поход. А Уархтанаг в
отсутствии сына не раз, бывало, надев кольчугу, которую ему
привезла сноха, выходил на нихас, и народ, собравшись вокруг него,
любовался дивной кольчугой.
Однажды три сына Соппара увидели с вершины горы Уалыппа, что на
нартском нихасе сидит старый Уархтанаг в своей кольчуге.
– Что за дивную кольчугу напялил на себя этот никчемный старик
Уархтанаг? Давай-ка пойдем к нему и отнимем у него эту кольчугу,
да еще, может, пару ремней вырежем у него из спины, – так говорили
между собой сыновья Соппара.
Сказано – сделано. Пришли три сына Соппара к Уархтанагу и
отобрали у него кольчугу.
– Был бы дома мой сын, он бы вам задал, – сказал Уархтанаг.
– Ты еще нам грозить! – И сыновья Соппара, набросившись на
старика, вырезали у него из спины два ремня и ушли.
И бедный Уархтанаг, весь скорчившись, вернулся домой, вошел к
себе в комнату и, свернувшись, прилег в углу.
Прошел год, и Сыбалца, всего израненного, принес его конь. Это
случилось поздней ночью. Приехал Сыбалц и постучался в комнату
своей жены. Она ответила ему из-за двери:
– Я тебе не открою, пока не дашь ты мне нартского слова
исполнить то, о чем я тебя попрошу. И Сыбалц ей ответил:
– Даю нартское слово. Но дрался я с войском Айгана и Агузна,
они изрешетили меня всего, скорее открой – я умираю!
Красавица Ададза открыла дверь, и Сыбалц перевалился через
порог. Когда он раздевался, стрелы с шумом сыпались из его одежды,
и он со стоном сказал жене своей:
– Умираю, все болит у меня!
Но тут красавица Ададза проскользнула между кожей его и мясом,
выбросила застрявшие в теле наконечники стрел, и раны его
мгновенно залечились. И тут Сыбалц спросил у нее:
– Скажи-ка теперь, почему ты не открывала мне дверей, когда я
постучал? Почему ты взяла с меня нартское слово? И сказала
красавица Ададза:
– Если ты спрашиваешь, почему, так я отвечу! Потому что пришли
к нам три сына Соппара. Поиздевавшись над старостью твоего отца,
отняли они у него кольчугу, вырезали у него из спины два ремня, и
он с тех пор в своей комнате, свернувшись в клубок, лежит в углу.
Ты должен отомстить тем, кто оскорбил твоего отца.
На следующий день, встав с первыми лучами солнца, Сыбалц
наладил свой плуг, выехал с ним со двора и стал пахать поле
Соппара. Взглянули три сына Соппара с вершины Уалыппа, увидели на
своем поле человека, который распахивал их земли, удивились они и
сказали друг другу:
– Что за дерзость? Кто без нашего дозволения распахивает наше
поле?
И братья втроем пошли на свое поле. Приблизившись, они узнали
Сыбалца и сказали:
– Да это же сын никчемного старика нарта Уархтанага задумал нам
отомстить за обиду отца. Двое старших сказали младшему:
– Поди и задай ему как следует, а мы пока поохотимся. Двое
старших ушли на охоту, а младший подошел к Сыбалцу и сказал:
– Ты, рожденный собакой! Подумай, на чью землю посмел ты
посягнуть! Уж не задумал ли ты отомстить за обиду своего отца? Но
сейчас увидишь, что с тобой будет!
Схватились они друг с другом, долго боролись, потом изнемогли,
и оба повалились и отползли в разные стороны. Отдохнув, снова
возобновили борьбу – и Сыбалц убил младшего сына Соппара.
Два других сына Соппара вернулись с охоты, и старший сказал
среднему:
– Пойди-ка узнай, что там наш младший сделал с Сыбалцем?
Пошел средний брат узнать о судьбе младшего брата. Сыбалц,
увидев его, тут же схватился с ним. Долго боролись, устали, на
время прекратили борьбу. Но как только Сыбалц отдохнул, наскочил
он на среднего сына Соппара и его тоже убил.
А тут пришел старший брат, и с ним схватился Сыбалц. Сколько
длилась их борьба, кто знает! Но оба изнемогли, разошлись в разные
стороны и легли полумертвые.
И тут стальноусый Хамыц услышал в Стране мертвых:
– Убил твой внук двух сыновей Соппара, с третьим он тоже
сразился, и оба лежат они на земле полумертвые!
Услышав об этом, стальноусый Хамыц схватил свою войлочную
плеть, вышел из Страны мертвых и мгновенно очутился возле Сыбалца.
Ударил его войлочной плетью, Сыбалц сразу вскочил и стал в семь
раз здоровее и сильнее, чем был раньше.
Старший сын Соппара, вытянувшись, полумертвый лежал на земле, и
Сыбалц спросил его:
– Скажи, где кольчуга моего отца и те два ремня, которые вы
срезали с его спины?
Ответил старший сын Соппара:
– Все, о чем ты спрашиваешь, спрятано в глубине ущелья Тара, в
большой пещере Соппара.
И Сыбалц, узнав, где спрятаны кольчуга его отца и ремни,
срезанные с его спины, тут же убил старшего сына Соппара, а сам
поехал в ущелье Тара. Нашел он пещеру Соппара, вынес оттуда
кольчугу своего отца и те два ремня, что были срезаны с его спины.
И сказал ему Хамыц:
– А теперь поедем на охоту!
Согласился Сыбалц, и разошлись они по двум разным дорогам. Но
вместо того чтобы охотиться, Хамыц вернулся в Страну мертвых, а
Сыбалц пришел к условленному месту с тушей оленя за плечами. Долго
ждал он Хамыца, но не дождался и понял, что Хамыц вернулся в
Страну мертвых. И тогда Сыбалц собрал все оленью тушу, кольчугу,
ремни, вырезанные из спины его отца, войлочную плеть, оставленную
ему Хамыцем, и вернулся домой.
Уложил он на спине отца ремни, из нее вырезанные, ударил по ним
войлочной плетью, и спина стала такой же, как прежде. Отдал он
отцу чудесную кольчугу.
Жена обрадовалась Сыбалцу и похвалила его за то, что он
отомстил обидчикам своего отца.
Так сын нарта Уархтанага и жена его, дочь Солнца Ададза,
счастливо жили среди нартов до самой смерти.
УАСТЫРДЖИ И НАРТ МАРГУДЗ БЕЗНОСЫЙ
Две жены было у Уастырджи. Однажды, собираясь в далекий поход,
сказал он своим женам:
– Приготовьте мне в дорогу поскорее мою одежду да соберите еды,
и повкусней, но такой, чтоб легко было нести ее.
Обе женщины принялись снаряжать в поход своего мужа, и старшая
сказала младшей:
– Шей скорее. Наш муж торопится. Младшая жена ей ответила:
– Что это ты так боишься мужа? Ведь не нарт же Маргудз он!
Старшая тогда сказала младшей:
– Именем мужа нашего Уастырджи товарищ товарищу клянется. Все
честные люди клянутся друг другу именем нашего мужа. А кто такой
Маргудз? О нем что-то ничего не слышно.
И с утра до вечера старшая жена больше слова не сказала
младшей.
Вечером, когда пришел Уастырджи, она и с ним говорить не стала.
– Что с тобой?– спросил Уастырджи.– Почему молчишь?
– О чем же мне говорить с тобой после того, что услышала я от
этой вот любимой твоей жены! «Пошевеливайся, шей, – сказала я ей,
– попроворней, ведь муж наш в поход уезжает». А она мне на это: «И
чего это ты боишься нашего мужа! Ведь он же не нарт Маргудз!»
Легли они спать... Наутро Уастырджи, встретив свою младшую
жену, сказал ей:
– Ты, дерзкая, что вчера наболтала? Ответила ему младшая жена:
– Конечно, я наболтала. Подожди, я сейчас все тебе расскажу.
И сказал ей Уастырджи:
– Если нарт Маргудз не окажется таким, как ты говорила, во всем
совершенным, то горе твоей голове: я привяжу тебя к хвосту
необъезженной лошади и погоню ее по полям и равнинам. А если твое
слово окажется верным, то дороже тебя никого не будет у меня на
этом свете.
Сел Уастырджи на своего подобного буре коня и отправился
разыскивать нарта Маргудза. Хлестнул он несколько раз своего коня
серебряной плетью и поехал.
Долго ли, коротко ли ехал Уастырджи, но вот попал он в
бескрайние, широко зеленеющие степи. Множество одинаковых коней
серой масти паслось в этой степи. Даже ноги, даже уши были у них
одинаковые.
Удивился Уастырджи: «Неужели все эти кони принадлежат одному
человеку? Нет, не может один человек иметь столько коней». И
спросил он табунщиков:
– Чьи это кони? Они так похожи один на другого, будто всех их
одна мать родила.
– Это кони нарта Маргудза, – ответили табунщики. Еще сильнее
удивился тут Уастырджи:
– Да умрет лучший из его дома, – что это еще за человек?
Никогда не встречал его и с небожителями.
Ночью, чтобы приготовить завтрак для гостя, зарезали табунщики
жеребенка, которого еще ни разу не седлали. Рано утром Уастырджи
позавтракал, сел на своего коня и поехал. И вот он увидел
множество быков – все серые, а морды у них белые. Спросил у
пастухов Уастырджи:
– Пусть многочислен будет ваш скот! Чьи это быки?
– Это быки нарта Маргудза, – ответили пастухи.
– Что это за человек? На земле нигде не встречал я его и среди
небожителей не видел! – не может надивиться Уастырджи.
Пастухи зарезали для Уастырджи жирного быка и хорошо его
угостили. А утром Уастырджи сел на своего коня и поехал дальше.
Еще один день ехал, и встретилась ему отара овец. Шли они, плотно
сбившись, как прибрежная галька. Куда ни глянь, везде овцы, и все
одинаковые, черноногие, черноголовые. Спросил у пастухов
Уастырджи:
– Чьи это овцы?
– Нарта Маргудза, – отвечали пастухи.
– Что за диво? Откуда у одного человека такое богатство? Ни
одного небожителя я не знаю, у которого было бы столько скота!
Дальше едет Уастырджи. Проехал он столько, сколько можно
проехать за день, и встретилось ему стадо дойных коров – все одной
хорошей породы. Опять удивился Уастырджи, и спросил он пастухов:
– Чьи же это коровы?
– Нарта Маргудза.
Ночью зарезали для него пастухи жирную телку. Рано утром,
позавтракав, сел Уастырджи на своего коня и поехал дальше. Еще
день миновал, и приблизился он к какому-то селению. Видит, на
окраине селения сидят два старика. Один из них пасет телят, другой
– ягнят, и они беседуют друг с другом.
– Добрый вам вечер, – приветствовал их Уастырджи.
– Пусть к тебе, гость, милостив будет Бог! Прибывай к нам в
добром здравии.
– Простите за вопрос мой, но не скажете ли вы мне, где живет
нарт Маргудз?
Удивились старики этому вопросу: что за человек который не
знает, где живет нарт Маргудз?
Уастырджи сказал им:
– Не судите меня строго, я издалека приехал. Посмотрели старики
друг на друга и сказали:
– Значит, есть еще страна, в которой Маргудз не побывал.
И они сказали Уастырджи:
– Ладен ты, красив, и конь твой снаряжен богато. Поезжай по
главной улице селения – и скоро увидишь три дома для гостей. Самый
высокий – для небожителей, пониже его – для алдаров, еще ниже –
для свободнорожденных. Коновязь у гостевой для небожителей –
золотая, дорожка от коновязи и до дому стеклом выложена. Коновязь
возле гостевой для алдаров–серебряная, а дорожка тоже из стекла.
Коновязь возле гостевой для свободных людей из меди сделана, а
дорожка досками покрыта.
Поехал Уастырджи. Вот и дома, отведенные для гостей.
Разглядывая их, подумал он: «Нет, не возвышу я себя над другими.
Остановлюсь там, где останавливаются люди попроще».
Сошел он с коня возле гостевой для свободных людей, привязал
коня своего к коновязи, а сам пошел в дом. Выбежали прислужники
Маргудза и увидели коня нового гостя. Подковы у него из золота,
седло и сбруя драгоценностями осыпаны. И, увидев такого чудесного
коня, не решились слуги войти к гостю, а поднялись в покои
Маргудза и сказали ему:
– Прости нас, но в нашу гостевую для свободных людей прибыл
гость. Мы же, обойдя вокруг его коня, видим, что такой это конь,
какого не бывало и у небожителей, нас посещавших.
Сказал им Маргудз:
– Идите и узнайте у него, кто он и откуда. Заглянули слуги в
окно гостевой, но не посмели войти туда. В гостевой был зажжен
свет, но доспехи гостя светили сильнее света. Опять поднялись
слуги в покои Маргудза и сказали ему:
– Мы войти к нему не решились, а только на него посмотрели, –
видно, что он скучает. Удивителен его вид.
Любопытно стало Маргудзу:
«Ведь из моих прислужников есть такие, что и небожителей
сопровождали. Так что же это за человек, перед которым они робеют?
Много слышал я об Уастырджи, но видеть его мне не пришлось. Дай
кликну-ка я тревогу – говорят, Уастырджи к тревоге очень чуток.
Если это он, то я сразу узнаю».
И тут выпустил Маргуда черную лисицу, такую, что каждый ее
волос, подобно солнцу, смеялся и, подобно звезде Бонварнон,
блистал.
Погналась молодежь за лисицей по равнине, но лисица прибежала
обратно к околице селения. Пробежала она посреди селения, по
главной улице.
– Беда! – закричали тут женщины, у которых был нрав побойчее. –
И чего это мечется по степи сумасшедшая наша молодежь? Зверь-то
ведь вот он!
Где не будет слышен крик женщины? В гостевой для свободных
людей услышал его и Уастырджи. Выбежал он из дома и вскочил на
коня.
Тут одна из женщин сказала ему:
– Как же не стыдно тебе, юноша! Зверь уже пробежал, люди
поскакали за ним – почему ты отстал от других? Если ты испугался,
дай я на тебя свой платок накину.
– Подожди, огонь очага моего. Я тоже постараюсь сделать все,
что в моих силах.
Поскакал Уастырджи, мигом догнал лисицу и поднял ее на копье.
Идет он по улице, высоко несет на копье лисицу, а люди идут за ним
следом, удивляясь его ловкости, осанке и красоте.
Маргудза тоже удивило проворство гостя, и он выехал навстречу
ему на коне.
– Во здравии прибывай к нам, – приветствовал он гостя.
Гость и хозяин, любезно беседуя, дошли до двора Маргудза. Занял
Маргудз разговорами гостя и привел его в гостевую для небожителей.
Чудесно построена была эта гостевая: стена из меди, на потолке
вместо светильника сверкала утренняя звезда, вешалка из оленьих
рогов, а стулья из слоновой кости с тонкой резьбой.
Опомнился Уастырджи:
– Ведь не здесь остановился я. И хотел он отнести своего коня к
медной коновязи. Но слуги не пустили его туда, и пришлось ему
войти в гостевую для небожителей.
Принесли ему фынг, уставленный едой, и он сказал:
– Вы простите меня, но хотя я еще молод, все же пока не придет
Маргудз, не притронусь к еде.
Рассказали Маргудзу о том, что гость не притрагивается к еде.
Надел Маргудз башмаки, накинул на плечи соболью шубу и вошел в
гостевую.
– Добрый вечер тебе, – сказал он гостю.
По обычаю оказали они почести друг другу, сели за стол, стали
есть и пить.
Уастырджи, глядя на Маргудза, думал:
«Боже! Нет на свете такого человека, которому ты не послал бы
счастья. Но кого же ты на этот раз осыпал счастьем? Ни роста у
него, ни осанки, а на лице даже носа нет. Можно ли назвать его
счастливым?»
Поели, попили.
– Может, вместе и в поход отправимся? – предложил тут Маргудз
гостю.
Согласился гость. И приказал тут Маргудз своим младшим:
– До рассвета двух коней мне из табуна приведите. И до рассвета
двух коней привели младшие из табуна.
Маргудз сказал Уастырджи:
– Конь твой утомился, поезжай в поход на любом из моих коней.
– Кроме своего коня, ни на чьем не смогу я поехать в поход, –
ответил гость.
– Послушай меня, гость, утомился твой конь. Возьми лучше моего
коня, а твой пусть пока отдохнет.
Посмотрел Уастырджи на улицу. Увидел, что к коновязи привязан
оседланный конь – худой, с облезлой гривой и облезлым хвостом. Тут
подумал Уастырджи: «Какого коня может дать мне тот, кто даже для
самого себя жалеет лучших коней из своих табунов?»
И спросил он Маргудза:
– На этом коне ты поедешь? Маргудз ответил:
– Да, я поеду на этом коне.
– Но как же так?–спросил Уастырджи.–Ведь не мать же твоя родила
тех коней, что я видел в твоих табунах? Иначе чего ты их так
жалеешь? Почему не поедешь на лучшем из них?
И ответил ему Маргудз:
– Неразумен ты, гость. Разве не знаешь ты, что по внешности не
судят о силе?
– Что ты за человек? – сказал Уастырджи. – Ну подумай сам, что
скажут люди, когда увидят тебя на этаком коне рядом со мной?
– Ну разве можно, гость, назвать тебя разумным? Ведь я же
сказал тебе: не по внешности судят о силе.
– Разве нет в твоем табуне коня попригляднее, но одной крови с
этим и равного ему по силе? – спросил Уастырджи.
Не понравились Маргудзу слова гостя, и сказал он:
– Стоит жаркая пора, жалеть надо хороших коней!
Отправились они и три дня ехали без остановки. На четвертый
день, рано утром, сказал Маргудз:
– Если мы до вечера не доедем до цели, напрасен будет весь наш
поход.
И они снова двинулись в путь. Тут начал уставать конь
Уастырджи. Хлещет его Уастырджи плетью, пробежит конь немного
рысью и опять начинает сбавлять шаг. А худой конь Маргудза с
облезлой гривой и облезлым хвостом так мчится вперед, что взглядом
за ним трудно угнаться. Обернулся тут Маргудз к Уастырджи:
– Подгони-ка хорошенько своего коня. К вечеру должны мы быть на
месте. Не мать же твоя родила его – чего ж ты его жалеешь?
Дернет Уастырджи поводья, прибавит конь шагу, но тут же опять
сбавляет шаг, и снова отстает Уастырджи.
– Что за молодежь пошла? Пережить бы вам всех своих родных! –
сказал Маргудз. – И чего это нынешние молодые люди так жалеют
своих коней? Конечно, у коней этих золотые подковы, но копыта,
верно, слабы, как лягушачьи лапки.
Только головой покачал Уастырджи на эти слова и подумал про
себя: «А какой же породы твой конь, какого же рода ты сам? Даже у
небожителей не видел я вам подобных!»
Доехали до какого-то кургана. Маргудз остановил своего коня,
спешился, повернулся лицом к кургану, и в голос заплакал.
Уастырджи тоже слез с коня. Удивился, конечно, – что это, мол,
произошло с моим спутником? – но ничего не сказал.
Долго плакал Маргудз, потом сели они на коней и отправились в
путь.
Сколько они ехали, кто знает! Но вот они подъехали к берегу
большой реки.
Встревожился Уастырджи, увидев реку: «Если нужно нам
перебраться через эту реку, то ведь мой усталый конь не справится
с ней, и унесет нас».
Маргудз хлестнул своего коня, и конь его, даже не замочив
копыт, перенес его через реку. Уастырджи поскакал за ним, но конь
его не смог перепрыгнуть через реку, оказался в воде, и река
понесла его. Вернулся тогда Маргудз, посадил Уастырджи к себе на
круп своего коня, а коня Уастырджи он повел за повод, и тот, как
бревно, тащился за ним по воде.
– О, чтоб стать вам наследниками всех ваших родных, нынешние
юноши! Подобно кошке, фыркаете вы, попав в воду, – так говорил
Маргудз.
К вечеру доехали они до границы чужой страны, – туда, куда
направлялись. Маргудз сказал тут Уастырджи:
– Ты подожди меня здесь, а я кругом оглянусь. Выбрался он на
высокую вершину. А когда вернулся назад, Уастырджи увидел, что он
плачет.
– Маргудз, хозяин мой гостеприимный, неужто ты так слезлив?
– Как же не прослезиться! Взберись-ка на ту скалу и оглядись
кругом. Но только смотри, чтобы тебя не заметили.
Взобрался Уастырджи на высокую вершину, снял шапку и осторожно
огляделся.
«О боже! Что за чудо это? – подумал он. – До сегодняшнего дня
только на небе видел я солнце, а сейчас вижу его на земле».
Спустился он вниз и сказал старому Маргудзу:
– До сей поры только на небе видел я солнце, но на земле вижу
ecn в первый раз.
– Это не солнце, гость мой, – это медный котел, но такой котел,
что напитка, однажды сваренного в нем, хватает на семь лет, и
потом каждый день сколько ни пей, а котел делается все полнее и
полнее. Чудесное свойство имеет этот напиток: если смочишь им лоб
новорожденному, то ребенок целый год не нуждается в груди.
Сокровищем наших предков был этот большой котел, но силой отняли
его у нас донбеттыры.
– Сделаем все, что можем, – сказал Уастырджи.
И когда совсем рассвело, превратился Уастырджи в черную лисицу,
такую, что каждый волос ее, подобно бубенцу, смеялся и, как
колокольчик, звенел. Пробежала лисица по краю селения, кинулись за
ней лучшие из молодежи. Еще раз пробежала она и даже детей и
стариков увлекла за собой.
Превратил Маргудза в орла Уастырджи, такого орла, что не меньше
бурки было каждое крыло его, толщиной с березу была каждая его
нога, и как наковальня нартской кузницы – его голова.
Когда все селение гналось за лисицей, старый Маргудз, описывая
в воздухе круги, плавно спустился в селение, схватил когтями котел
за два его уха и унес котел прочь.
А в это время лисица, высунув язык и тяжело дыша, скрылась от
погони. Встретились Маргудз и Уастырджи, снова превратились в
людей, быстро вскочили на коней и двинулись в путь.
Когда опять подъехали они к берегу реки, совсем выдохся конь
Уастырджи. Тут Маргудз посадил Уастырджи позади себя, коня же его
повел на поводу, ударяя его плетью по нижней части брюха, и конь
Уастырджи поплыл за ними.
Когда они переправились на другой берег, Маргудз так сказал:
– О боже, как сердце мое болит за гостя! Пусть всегда болит так
за гостя сердце того, кого люди считают достойным имени человека!
Сел Уастырджи на своего коня. Теперь он ничего не боялся.
Добрались они до высокого кургана, сошли с коней и пустили их
на траву. Уастырджи стал сторожить коней, а Маргудз взобрался на
вершину кургана и стал молиться. И столько слез пролил он на
курган во время этой молитвы, что земля на кургане стала влажной.
После этого сели они опять на своих коней и разъехались:
Маргудз направился в свою сторону, а Уастырджи – к себе.
Расставаясь, поблагодарили они друг друга.
– Ничего нет дороже гостя, – сказал Маргудз и подарил Уастырджи
чудесный медный котел.
Вот едет Уастырджй домой, раздумывает обо всем, что произошло,
и удивляется:
– С каким доблестным человеком встретился я! Ведь даже среди
небожителей не встречал я такого. Но как мог лишиться носа этот
доблестный человек? Право, лучше мне умереть, но должен я узнать
об этом деле.
Повернул он коня своего и догнал Маргудза.
– Подожди-ка меня, мой гостеприимный хозяин, – сказал
Уастырджи. – Три вопроса хочу задать я тебе. Во всем ты ладен,
Маргудз, но как это получилось, что лишился ты носа? Ты уже стар,
но почему нет у тебя жены? А третий вопрос такой: о чем ты плакал,
когда молился на кургане?
– 0 гость мой, лучше было бы, если бы ты не спрашивал меня обо
всем этом! Но раз спросил, расскажу я тебе о своих делах. В
молодости я был такой, что какой бы зверь ни пробегал по черной
земле, я по запаху узнавал его – такой был нюх у меня. Три сестры-
красавицы жили под небом. Одна стала моей женой, на второй женился
Уацилла, а на третьей – Уастырджи. Где я только не побывал в то
время! Часто бывал я в походах. Возвращался я однажды из дальнего
похода, и вдруг из спальни моей донесся запах незнакомого мужчины.
И, почуяв этот запах, вскочил я на того коня, которого ты видишь,
– от чертей происходит эта порода, – и мигом примчался домой.
Вбежал в дом, вижу – рядом с женой моей спит кто-то. Выхватил я
свой меч, изрубил их на куски, а сам лег спать в покое для гостей.
Утром слышу: плачут нарты на моем дворе. Я вышел к ним и, будто
ничего не знаю, спросил их: «О чем плачете, нарты?»– «О чем
плачем?– сказали они. – Да ведь вчера ты зарезал своего сына и
свою жену».
Похоронили их, и, вернувшись с кладбища, я отрезал себе бритвой
нос. Под тем курганом, на котором лил я слезы, находится их
могила. Вот так-то, гость мой.
И сказал тут Уастырджи:
– Вернемся к тому кургану, где они похоронены, и помянем их.
Подошли они к кургану, раскопали могилу. Уастырджи снял свою
бурку и расстелил ее рядом с курганом.
– Ну, а теперь, хозяин мой, вынеси покойников и положи их на
эту бурку.
И когда Маргудз выполнил все это, Уастырджи ударил войлочной
плетью по останкам женщины и мальчика – и вмиг ожили они.
Войлочной плетью провел он по носу Маргудза – и снова вырос нос на
лице Маргудза.
– Не знаешь меня Маргудз? – спросил Уастырджи.
– Нет, – сказал Маргудз.
– Я небесный Уастырджи и приехал, чтобы познакомиться с тобой.
– Но ведь, стало быть, мы с тобой родственники, – сказал
Маргудз. – Твоя младшая жена и моя хозяйка от одного отца и от
одной матери рождены.
Подобно солнцу, просветлело лицо Уастырджи. Как ему было еще не
радоваться!
Прибыли они в дом Маргудза. Устроил Маргудз большой пир. Весь
нартский народ был на этом пире, яствам, напиткам, пению и пляскам
не было конца.
Но вот попрощался Уастырджи со своими хозяевами, сел на коня,
взлетел к себе домой, и обрадовались ему небожители.
– Не сердись на слова моей младшей жены, – сказал Уастырджи
старшей жене. – Хотя нарт Маргудз земной человек, но, так же как
я, мужествен он. И сказал он своей младшей жене:
– Много страданий принял я из-за тебя, но зато подружился с
доблестным человеком. И ответила ему младшая жена:
– Без всякой вины пропала сестра моя, жена Маргудза. Ты же все
силы свои отдаешь, чтобы помочь людям. Вот и упомянула я о
Маргудзе, надеясь, что ты не оставишь его без своей помощи.
– Пусть успокоится твое сердце: я вернул к жизни сестру твою и
сына ее, – сказал Уастырджи.
НАРТ ДЗЫЛЫ И ЕГО СЫН
В те давние времена, когда нарты были в полной славе, когда
море было им по щиколотку и широко была открыта им дорога на небо,
жил в почете нарт по имени Дзылы. Богат был Дзылы: и хлеба и скота
– всего было у него вдоволь, но только один сын был у Дзылы.
Голодный год выдался как-то у нартов. Совсем без пищи остались
они. К тому шло дело, что всем им предстояло протянуть ноги и
умереть с голоду.
Обеднел и Дзылы. Он уже не знал, что ему делать: никого не
осталось в живых, у кого он мог бы попросить хотя бы зерно. И вот
раз утром позвал Дзылы своего сына и сказал ему:
– Свет мой, волка ноги кормят. Если будем мы сидеть на одном
месте, нам никто ничего не принесет. Здесь на земле у меня никого
не осталось, кто мог бы дать нам хлеба. Давай попросим небесного
Уациллу. Жил он когда-то здесь, на земле, сверстником и другом был
он мне, и я еще надеюсь на него. Потому поезжай поскорее к нему и
попроси у него хлеба.
Когда он узнает, чей ты сын, то даст тебе столько, сколько ты
сможешь взять. С пустыми руками он тебя не отпустит.
Сын Дзылы с сомнением выслушал отца, потом пошел посоветоваться
к женщине-вещунье Кулбадагус. И сказала ему вещунья:
Не печалься, нартский юноша, полезай ко мне на чердак, там ты
увидишь сухую конскую шкуру – снеси ее вниз и три раза встряхни.
Потом помолись, оборотясь лицом к востоку: «Бог богов, меня
создавший, преврати эту шкуру в то, чем она была!» Если Бог нартов
еще благоволит к тебе, то он превратит эту шкуру в коня, семь раз
лучшего, чем когда он был жив. А был этот конь из крылатых коней
Уастырджи. Ты вскочи на него, и он доставит тебя туда, куда тебе
нужно. Когда ты предстанешь перед небесным Уациллой, он по
сходству с отцом узнает тебя, хорошо тебя примет и будет тебя
одаривать. Но ты ничего этого не принимай. После долгих уговоров
он скажет: «Если ты вернешься от меня, не взяв никакого подарка,
то кто тогда поверит, что ты добрался до неба и повидал Уациллу? И
потом, что ты ответишь отцу? Как ты докажешь, что выполнил его
поручение?» И тогда ты скажи Уацилле: «Раз уж мне нельзя
возвращаться без подарков, то подари мне тот старенький совочек из
клена, что лежит за дверью твоего амбара». Он даст тебе этот
совок, тогда ты поскорее возвращайся домой. Этот старый совок
имеет такое свойство, что в том доме, где будет он находиться,
никогда не иссякнут запасы хлеба. Сверху берешь, а снизу
нарастает...
Полез сын Дзылы на чердак, нашел там сухую конскую шкуру, три
раза встряхнул ее, как ему наказала вещунья, помолился Богу – и
мигом шкура обратилась в крылатого коня, оседланного и
взнузданного. Юноша вскочил на коня и приказал ему:
– Скорее доставь меня к небесному Уацилле.
Очутился он перед Уациллой, и разве мог Уацилла не признать,
чей сын перед ним? Обрадовался Уацилла при виде сына своего друга,
щедро угостил его, а потом спросил:
– Зачем ты прибыл и не нужна ли тебе моя помощь? И сын Дзылы
подробно рассказал, что его привело к Уацилле... Тогда Уацилла
указал ему на свои амбары, засыпанные красной пшеницей.
– Пусть все это будет твоим, – сказал он.
– Не смогу я забрать все это, – ответил сын Дзылы. – Но вон
там, за дверью твоего амбара, спрятан старый совок, подари мне
его.
Уацилла подарил ему старый совок, и юноша поскорее вернулся
домой.
Когда старик Дзылы увидел, что руки у его сына пустые, а под
мышкой старый совок, то он нахмурился и спросил:
– Я посылал тебя за хлебом, почему же ты привез этот старый
совок?
– Ничего, отец. Не позже, чем завтра, ты узнаешь, что за
сокровище этот совок. Теперь не беспокойся, хлеба с избытком будет
не только в нашем доме, но и у всех нартов.
Он своими руками подмел самый большой из амбаров, через порог
забросил в него старый совок, закрыл двери, навесил замок. Наутро
пришел, чтобы проверить, правду ли сказала вещунья, и увидел, что
амбар до самого потолка полон красной пшеницей. От радости забыв
все на свете, он громко запел. Эта песня пробудила старого Дзылы.
В тот день словно солнце взошло над тремя селениями нартов.
Конца не было ликованию. Каждый торопился к дому Дзылы и, сколько
хотел, набирал пшеницы. Нарты друг к другу бежали с
поздравлениями. Теперь у них было вдоволь хлеба, стали они жить
беззаботно и благодарили Дзылы и его сына.
И только Сырдон – сын Гатага, зло нартов, – по ночам не имел ни
сна, ни покоя, все думал, как бы подкопаться под Дзылы, погубить и
разорить его. И стал он натравлять на Дзылы именитых нартов,
притворяясь, что болеет за них душой и беспокоится за их славу.
– Разве вы хоть что-нибудь значите сейчас, никчемные нарты! О
вас никто уже не говорит. Поедешь вверх от селения – только и
слышно, что о сыне Дзылы, вниз от селения поедешь – опять только и
говорят, что о сыне Дзылы, направо поедешь – сын Дзылы, налево
поедешь – то же самое... Каков же ваш вес? И зачем без славы
прозябаете вы между небом и землей, если о вас даже никто не
говорит?
Так шли дни за днями. Опять Дзылы позвал своего сына и сказал
ему:
– Зерна у нас теперь много, а скота нет. Поезжай к небесному
Фалвара и попроси у него скота. Когда-то давно он тоже был мне
другом, он обрадуется тебе и не отпустит с пустыми руками.
Опять взяло сомнение сына Дзылы, и он пошел к вещунье и
рассказал ей о том, что поручил ему отец.
И снова сказала ему вещая женщина:
– Заберись опять на чердак ко мне и возьми ту же самую конскую
шкуру, преврати ее в крылатого коня, и он принесет тебя к Фалвара.
Фалвара, конечно, обрадуется, увидев тебя, и угостит как
полагается. Будет он предлагать тебе подарки, но ты ничего не
бери. На чердаке его, в хлеву, на средней балке спрятан березовый
прутик. Только этот прутик и проси у Фалвара. Обладает этот прутик
такой силой, что хлев, где он лежит, будет все время наполняться
скотом, и сколько бы скота ты ни брал из этого хлева, стадо в нем
me уменьшится.
Юноша слазил на чердак, взял там сухую конскую шкуру, превратил
ее в крылатого скакуна, и вот на небесах предстал он перед
Фалвара.
Фалвара обрадовался гостю, зарезал барана и обильно угостил
юношу. Предлагал он ему много скота, но сын Дзылы от всего
отказался и только попросил березовый прутик, который был спрятан
над средней балкой в хлеву у Фалвара. Дал Фалвара юноше этот
березовый прутик, и, сунув его за пояс, сын Дзылы вернулся домой.
Когда Дзылы увидел, что не пригнал его сын скота, хмуро взглянул
он на него.
– Не беспокойся, дада, не позже чем завтра узнаешь ты, какой
силой обладает этот березовый прутик.
И взяв метлу, сын Дзылы подмел самый большой хлев, положил над
балкой березовый прутик, прикрыл дверь хлева и повесил на нее
замок.
Поутру рано вскочил юноша и поскорее открыл дверь хлева. И
когда он увидел, что хлев переполнен белошерстными и
длиннохвостыми курдючными овцами, то запел от радости во весь
голос.
Пробудился Дзылы, и когда они вдвоем открыли дверь хлева и это
необыкновенное стадо рассыпалось по степи, то люди в этот день
только и делали, что любовались чудесным скотом, только и
говорили, что о Дзылы и его сыне.
А нарты у себя на нихасе, а также на пирах и поминках сажали
Дзылы на почетное кресло, под ноги ему стлали шкуру белого
медведя, трое младших стояли по бокам и позади него и не
допускали, чтобы муха тревожила его.
А Сырдон, сын Гатага, – разве мог он успокоиться и оставить
свои злокозненные, коварные дела? Он пустил в ход свой ядовитый
язык и стал натравливать молодежь, подстрекая ее погубить Дзылы
вместе с его сыном. И однажды, подученные Сырдоном, нарты на
нихасе сказали Дзылы:
– Из твоего сына вышел настоящий мужчина. И тебя он прославил,
и нас тоже. Мы очень ему благодарны, но вот что мы требуем еще от
него: он должен для тебя достать соболью шубу алдара, что живет
вон там, на Черной горе. Очень хорош был бы ты, если бы, надев эту
шубу, сидел на своем почетном месте.
Мрачный вернулся домой Дзылы, сердито опустился на кресло.
Долго раздумывал он, долго прикидывал так и этак. Потом позвал
своего сына и сказал ему:
– Гатагов сын Сырдон хочет нас погубить. Он натравил на нас
молодых нартов. Готовься в путь. Поезжай вон туда, к алдару, что
живет на Черной горе, и добудь мне его шубу, что сшита из самых
ценных собольих шкурок. Другого у нас выхода нет. Так хочет
нартская молодежь, и ты или выполнишь ее требования, или позор
падет на твою голову.
– Пусть будет так!– сказал юноша.– Если, считая сегодняшний
день, я возвращусь через две недели, то привезу с собой соболью
шубу алдара с Черной горы, если же к этому сроку не возвращусь,
значит, нет меня в живых и ничем не могу я помочь тебе.
И он, печальный, снова пошел к вещунье и рассказал ей обо всем.
H ответила ему вещунья:
– Нелегкое дело поручил тебе твой отец. Никто не осмеливался
даже близко подойти к замку алдара, что живет на Черной горе. Под
отвесной скалой расположен его замок, и одна лишь дорога ведет
туда. Дорогу эту охраняют семь волков, у них железные пасти. На
вершине горы сидят семь орлов, у них железные клювы, и по всем
окрестным степям они не то что человека не пропустят к замку, но
даже и птице пролететь не дадут. Чтобы попасть в замок, надо
пройти семь железных дверей. Сами открываются и сами закрываются
эти двери. Посторонний человек не может их открыть и не может их
закрыть. До замка Черной горы я тебя доведу. Но как ты одолеешь
самого алдара, я не знаю. Это дело твоего ума и твоей силы.
– Перед тем как отправиться в путь, – продолжала вещунья, –
зарежь семь баранов и семь индюков, прихвати все это в дорогу, да
еще добавь семь больших курдюков бараньего жира. Когда ты
подойдешь к замку алдара Черной горы, на тебя сперва кинутся семь
волков, разинув свои железные пасти. Но пусть не пугается твое
сердце! Брось каждому из них по одной бараньей туше, и пока будут
они нажираться, проскочи мимо них, ближе к замку Черной горы. Тут
налетят на тебя семь железноклювых орлов, бросай тогда каждому из
них по индюку. Голодные орлы схватят и унесут на вершину горы эту
свою добычу, а там возьмутся за нее. Когда же насытятся, то
заснут. А ты за это время должен добраться до замка алдара Черной
горы. Первую же дверь смажь бараньим жиром из первого курдюка, и
сама откроется перед тобой дверь, а ты скорее спеши ко второй
двери. И со второй дверью поступи так же: смажь ее бараньим жиром
из второго курдюка, она тоже сама перед тобой откроется, тогда
устремись скорее к третьей двери. Так поступишь с остальными
дверьми, а когда пройдешь через седьмую дверь, то там один на один
встретишься с алдаром Черной горы – и тогда собери все свое
мужество. Если он осилит тебя, то бросит на съедение своим волкам.
А если ты осилишь его, тогда скорее сорви с него соболью шубу, ни
до чего больше не дотрагивайся: торопись, чтобы выскочить из
замка, пока волки и орлы будут сыты.
Сын Дзылы снял все с того же чердака все ту же конскую шкуру,
встряхнул ее и помолился. И опять перед ним встал крылатый конь,
оседланный и взнузданный. Вскочил на него юноша и поскакал к
Черной горе, захватив с собой туши баранов и индюков, а также
бурдюки с жиром.
Только сын Дзылы приблизился к замку алдара Черной горы, как
выскочили ему навстречу семь волков, раскрыв свои железные пасти.
Не испугался юноша и бросил в каждую пасть по бараньей туше.
Голодные волки набросились на добычу и разбежались в разные
стороны, а юноша хлестнул коня и поскакал дальше.
Недалеко проехал он, как с вершины горы на него налетели семь
орлов с железными клювами. Им он тоже швырнул их добычу. Схватили
орлы каждый по индюку, взлетели обратно на вершину горы и стали
там расклевывать добычу.
А сын Дзылы доскакал уже до наружной двери замка, соскочил со
своего коня, целый курдюк жира вмазал он в петли первой двери, и
дверь сама перед ним открылась. И со второй дверью он сделал так
же, и с третьей. Так он прошел все семь дверей, а когда миновал
седьмую, выскочил на него алдар Черной горы. И тут началась битва.
Юноша быстро сбил с ног алдара, сдернул с него соболью шубу – и
скорее прочь из замка. Пришел алдар в себя, видит, что юноши уже
нет. И тут спросил он у дверей:
– Куда девался этот юноша? Отчего вы пропустили этого
грабителя?
И двери ответили ему:
– Сколько мы служим тебе, никогда даже кусочка жира от тебя мы
не видали, и ржавчина нас заела. А он каждой из нас отдал по
курдюку жира. Так как же могли мы не пропустить его!
Выбежал алдар из замка и закричал своим железноклювым орлам:
– Эй, скорее! Ограбил меня сын нарта Дзылы, летите за ним,
растерзайте его!
– Из поколения в поколение стережем мы твой замок, – ответили
ему железноклювые орлы. – И за все это время ты никогда нам не
бросил даже дохлого цыпленка. А он сразу скормил каждому из нас по
жирному индюку. Так за что же нам терзать его?
И крикнул алдар волкам, охранявшим его:
– Эй, скорее, мои волки! Сын нарта Дзылы ограбил меня, гонитесь
за ним, разорвите его! Но в ответ ему провыли волки:
– За всю нашу жизнь ты даже обглоданной кости нам не кинул, а
он каждому из нас дал по откормленному барану. Так с чего же нам
гнаться за ним? Нет, управляйся с ним сам, как можешь!
Привез сын Дзылы своему отцу соболью шубу алдара Черной горы, и
когда сел Дзылы в свое кресло на самом почетном месте среди
нартов, каково было глазам Гатагова сына Сырдона глядеть на все
это!
И начал Сырдон тут же строить новые козни. Сидели опять нарты у
себя на нихасе. На самом почетном месте восседал Дзылы. И вот
завел тут хитрую речь Сырдон, обращаясь к Дзылы:
– Подобного и равного тебе не было бы на всем свете, если бы
был у тебя конь Уастырджи. И если уж сын твой так удачлив, пусть
добудет он для тебя этого коня. Тогда подобного тебе на всем свете
не будет.
Так говорил Сырдон, уверенный, что сын Дзылы не сможет добыть
коня Уастырджи.
Мрачный пришел домой Дзылы и сказал сыну:
– Снова нартская молодежь по наущению сына Гатагова стремится
нас погубить. Видно, придется тебе съездить к покровителю путников
Уастырджи, – попроси у него коня для меня.
Сел опять юноша на крылатого коня из конской шкуры, поднялся на
небо к Уастырджи. И Уастырджи не пожалел для него одного из своих
коней. Юноша в тот же день привел его к отцу.
Когда недруги Дзылы с утра увидели Дзылы верхом на коне
Уастырджи, то пали они духом. Но Сырдон не сдался и придумал новое
испытание.
На нихасе Сырдон сказал Дзылы:
– Теперь уже подобного тебе нигде не найти: все у тебя есть.
Вот если бы ты обладал усами Бога, стал бы ты сам земным богом.
Дзылы теперь во всем надеялся на своего сына и, придя домой,
сказал ему:
– Нет нам теперь другого выхода. Поднимись до Бога, попроси для
lem его усы.
– Будь что будет! – сказал юноша. И даже не спросив совета у
вещей женщины, вскочил он на коня Уастырджи, предстал перед
Великим Богом и рассказал ему просьбу своего отца. Долго улыбался
Бог, потом достал шелковый платок, отдал юноше и сказал:
– Возвращайся! И когда ты этим платком проведешь по усам своего
отца, то они станут у него такими же, как мои.
Спустился сын Дзылы на землю, провел шелковым платком по усам
отца, и стали они во всем подобны усам Бога. Разгладил Дзылы свои
новые усы, закрутил их, пошел на нартский нихас и воссел на своем
кресле на самом почетном месте. Когда враги увидели его, они
окончательно пали духом и со всех ног побежали прочь с нихаса. А
кто любил Дзылы, те радовались его победе и еще сильнее возвышали
его. Но Сырдон продолжал строить свои козни, продолжал плести свои
хитрости. Обернулся он ласковой кошкой и так и терся возле Дзылы.
А к вечеру, когда все собрались на нихасе, громко сказал он,
обращаясь к младшим нартам:
– Посмотрите-ка вы все, что за старший сидит у нас выше всех.
Есть ли еще в какой стране такой старший? Не являет ли он собой
образ небесного Бога? Вам надлежит поднять своего старшего,
объехать с ним все страны света и всюду его показать, чтобы все
величали его!
Обрадовались младшие и все в один голос стали упрашивать Дзылы:
– Не сочти за труд! Сделай так, чтобы весь свет повидал и тебя
и нас.
И они подготовились к походу, будто бы для того, чтобы показать
всему свету своего старшего Дзылы. Много ли, мало ли ехали – кто
знает? – но под конец заехали в пустыню. Остановились на дневной
привал и сказали Дзылы:
– Вот мы уже на границе чужой страны. Дай мы побреем тебе
голову и усы твои немного подправим, чтобы стали они еще красивее.
Дзылы разрешил. И младшие нарты под видом того, что они хотят
побрить Дзылы голову, по наущению Сырдона зарезали острой бритвой
своего старшего в этой пустынной степи.
Но как только конь Уастырджи увидел, что Дзылы мертв, он
захрапел и улетел к своему хозяину. И тут же Уацилла забрал свой
старый кленовый совок, а Фалвара – свой березовый прут.
И теперь из-за злого дела, совершенного над Дзылы, вместо
зрелых пшеничных всходов на полях у нартов простерлись пески,
стада их овец обратились в камни, быстроногие кони их потеряли
свою быстроту, острые мечи затупились, а бойкие языки оцепенели.
ДОЧЬ АЛЫМБЕГА ИЗ РОДА АЛЫТА
Алымбег из рода Алыта всю свою жизнь был у нартов старшим мужем
в совете и предводителем в походах. Он помогал бедным: встретив
бедняка, не отпускал, не обласкав его.
Если, бывало, с вечера украдут у кого-нибудь скот, он ночь не
поспит, разыщет вора и к утру же вернет украденное хозяину. Нигде
дочь не выдавали замуж, не спросив Алымбега, и ни одна свадьба не
обходилась без него.
Нарты даже новорожденным имени не давали, не спросив совета
Алымбега. Но в одном Алымбег был несчастлив – хотя было у него
семь жен, но не рожали они ему детей, и только от седьмой жены
родилась у него одна дочь.
Вскоре после ее рождения Алымбег заболел и умер. После его
смерти никак не могли нарты поставить во главе совета достойного
мужа. И такое подошло время, что нартский народ из-за того, что
некому было его направлять, шел к гибели. Тогда решили трое юношей
из нартов: «Сходим мы к Ацамазу из рода Ацата. Всю жизнь он был из
умных умный, а сейчас состарился. Спросим у него, как нам жить
дальше». И пришли они к старому Ацамазу.
– Желаем тебе доброго дня, Ацамаз, – сказали они.
– Пусть будет к вам милостив Бог за то, что вы снизошли, чтобы
меня приветствовать.
– Почему ты так говоришь о себе, Ацамаз? Ведь мы пришли к тебе
спросить совета.
– А что могу присоветовать я, старик?
– Мы хотим спросить у тебя: в давние времена нарты во всем были
хороши. Скажи – почему сейчас не так?
– Вы хотите знать, что надо сделать, чтобы нарты опять стали
нартами?–спросил старый Ацамаз.–Сделайте так: пойдите и созовите
всех нартов. И когда все соберутся, изберите новых начальников. Но
избирайте из таких родов, которые за последние три поколения
давали нартам самых лучших людей.
Поблагодарили юноши старого Ацамаза и все сделали по его
совету. Послали они глашатая, чтобы он собрал нартов по одному
мужчине от каждой семьи на нартскую площадь. А семья, которая не
пришлет мужчину, должна будет отдать в рабство девушку из своей
семьи.
Сидят нарты, обсуждают свои дела, думают, кого избрать мужами
совета.
А из дома Алымбега на это собрание не мог никто явиться. Сидят
семь вдов Алымбега вокруг колыбели своей маленькой девочки и
плачут. «Никогда раньше нартский народ не собирался без нашего
мужа. А теперь, когда собрались, так от нашей семьи там никого
нет, да еще отберут у нас наше маленькое солнышко!»– так, проливая
слезы, говорили жены Алымбега.
И тут девочка, лежавшая в колыбели, увидела, как встревожена
вся ее семья, и вдруг спросила:
– Если ваш муж был такой прославленный нарт, так неужели не
осталось после него коня, оружия и всего, что полагается иметь
воину?
– И конь остался, и оружие, и все, что полагается воину, –
ответили жены Алымбега.
– А где все это хранится? – опять спросила девочка. Ей обо всем
поведали, и тогда она сказала, обращаясь к своим семи матерям:
– Испеките хлеб, по величине не меньше меня самой. И когда я
съем его, то смогу явиться на собрание нартов.
Исполнили женщины то, о чем она просила. Девочка сразу же съела
этот хлеб и сказала;
– Было б хлеба побольше, была бы я еще сильнее. После этого
сломала девочка свою колыбель, встала и вывела из подземелья коня,
принадлежавшего ее отцу. Намылив арык-мылом, выкупала его, и стал
он гладкий, как яйцо. Вскочила она на коня и помчалась к берегу
моря, еще раз выкупала его в солнечной воде, подобно дикой утке,
пролетела на нем над морем и обратно примчалась в селение нартов.
Подбила коню булатные подковы, наложила на него седло и с такой
силой подтянула она заднюю подпругу, что у коня чуть глаза не
выскочили.
– Дай-ка теперь, – сказала девочка сама себе, – облачусь я в
мужское одеяние. Может, никто не признает во мне девочку?
Вынесла она одежду отца, как следует вычистила и надела ее на
себя. Потом, как пушинку, сняла со стены тяжелые доспехи отца,
вскинула их на плечо, вскочила на коня и спросила своих матерей:
– Какова я теперь?
Похвалили ее женщины и сказали, что очень она хороша на коне. И
только прославленный конь Алымбега Алыта в печали подумал: «Горе
мне! Были до сих пор моими всадниками лучшие из нартских мужей, а
теперь моим всадником стала девчонка!»
Но дочь Алымбега угадала мысли умного коня, рассердилась,
несколько раз хлестнула его плетью и заставила перескочить через
каменную стену.
– Что ты теперь скажешь? – спросила девочка.
– Это мне нравится,–ответил конь.–Твой отец ни разу не решился
перепрыгнуть на мне эту каменную стену.
И поскакала дочь Алымбега на Площадь нартских игр, где шло
собрание. А там молодежь, в расчете на то, что из дома Алыта не
будет мужчины, говорила между собой:
– Уж с этого-то дома возьмем мы рабыню. Но когда на площади
показался конь Алымбега и нарты увидели, что на нем сидит юноша,
стали все удивляться: не божье ли здесь чудо? Когда родился юноша
в роде Алымбега? Ведь муж совета Алымбег не оставил после себя
наследника мужчины! Хоть издавна известно, что плохой в их роду
никогда не рождался...
Тогда один из стариков сказал молодежи:
– Узнайте у него, кто он такой.
Подошли к молодому всаднику юноши и спросили:
– Кто ты и откуда? Конь и оружие, мы видим, принадлежат
Алымбегу, славному мужу совета из рода Алыта. Но кем ты
приходишься ему?
– Да будет счастливо ваше собрание, – ответила им дочь
Алымбега. – Да, мой конь и оружие действительно принадлежали
Алымбегу из рода Алыта, а я его сын. Доблестные нарты! Будьте во
всем счастливы всегда, но вам известно, что у отца моего – да
будет светла его память! – в доме осталось семь жен. Седьмая,
самая младшая, и родила меня на свет, а на воспитание я был отдан
в род Камбадата.
Очень обрадовались нарты, услышав это. Ведь старый Ацамаз
посоветовал им избирать своих старших из таких родов, которые в
трех поколениях становились все лучше. Оглядели они фигуру
всадника, приметили умное выражение лица, долго беседовали с юным
наследником Алымбега и поняли силу его ума. Даже в нартских играх
испытали они его. И во всем оказался первым этот юноша,
неизвестный сын Алымбега. И сказали тут некоторые нарты:
– Если бы этот доблестный юноша был среди нас, наверняка
годился бы он нам в предводители. Полный сил, храбрый и ловкий, и
oph этом одарен светлым умом.
А те, кто питал неприязнь к роду Алыта, сказали:
– Ладно, пусть послужит гонцом.
– Нет, – возразили другие, – не подобает сыну Алымбега Алыта
служить гонцом.
– Ну что же, сделаем его послом. Если он окажется достоин,
изберем в предводители.
Долго судили-рядили нарты, но по чести не могли они мужчину из
славного рода Алыта сделать гонцом или послом. И выбрали они юношу
своим предводителем.
Тут позвали они того, кто раньше был старшим мужем совета,
сняли с его шеи почетную цепь, позвали сына Алымбега и повесили
ему на шею эту цепь.
Вернувшись домой, сказала дочь Алымбега своим семи матерям:
– Совсем я пропала, мои любимые мамы! И зачем я только
нарядилась в мужскую одежду? Зачем избрали меня в предводители?!
Не всякий мужчина справляется с этим сложным делом, а я ведь
девица, как же я управлюсь? А если проведают, кто я, позор падет
на весь наш род.
Не много прошло времени с тех пор, как дочь Алымбега выбрали
главным предводителем нартов, а дела у нартов пошли все лучше.
– Трудиться нужно! – так учила дочь Алымбега. И огромные
кладовые нартов, как и в давние времена, переполнились запасами.
Клубком ума оказалась маленькая дочь Алымбега. Все силы нартов
объединила она против врагов. Вороные кони нартов рвались в бой и
в нетерпении ржали, отточенное оружие сверкало, как алмаз, и,
подобно яхонтам, заблистали селения нартов.
Как и добрый отец ее, маленькая дочь Алымбега не допускала
несправедливости. Если, бывало, в каком-нибудь селении украдут
овцу, как и отец ее, еще темным утром она разыщет пропавшую и
доставит хозяину. Если встретит бедняка, то обласкает его теплым
словом.
Но однажды коварный Сырдон – попасть бы ему в беду!– вышел на
нихас, подложил себе под голову шапку и лег ничком. Молодежь тут
же собралась вокруг него:
– Вставай-ка, Сырдон, ты опять что-то затеял! Ну гово-ри, где,
что разузнал?
На два-три вопроса Сырдон даже и головы не поднял. И тут
сказали юноши:
– Давайте-ка бросим его в реку! Тогда Сырдон повернулся лицом
кверху, схватился руками за живот и сердито спросил:
– Чего вы от меня хотите, спесивые нарты? Понятно, вам стыдно,
так почему свое зло срываете на мне?
– Какое еще зло? – в недоумении спрашивали нарты.–И чего нам
нужно стыдиться? Что значат твои слова?
– Если хотите знать, то эти слова вот что значат: вы так низко
пали, что выбрали девицу своим предводителем.
– Ишь ты, проказник Сырдон, что выдумал, – растерянно
заговорили юноши. – Разве плохи наши дела и тебе досадно это?
– Хоть бы вы ее птичьим молоком вымыли, все-таки выбрать девицу
предводителем нартов – позорно! – И, обернувшись к нарту Сослану,
который уезжал лечиться, сказал:
– Ты вот пока свою руку лечил, Алымбегова сына из рода Алыта
выбрали предводителем нашего войска. И выходит, твои войска,
Сослан, попали под женскую руку.
Не поверил Сослан словам Сырдона, но все же и он, испытанный
военачальник нартских войск, и весь нартский народ задумались:
«Ведь если наш главный предводитель – женщина, это в самом деле
позорно!»
И нарты старались всячески узнать, мужчина или женщина правит
ими.
Пригласили они своего предводителя на нихас и сказали:
– Мы просим тебя, наш предводитель, найди себе жену! Потому что
должен у тебя родиться умный наследник. Это нам будет на пользу.
Ответила им дочь Алымбега:
– Наши дела еще не налажены так, как должно! Потому дайте мне
срок. А кроме того, и отец мой, светлая ему память, тоже
наказывал, чтобы не торопился я с женитьбой.
– Дела наши идут хорошо, поручи их кому-нибудь из младших, а
сам подыщи себе жену, – сказали нарты.
Тут уже ничего не могла возразить дочь Алымбега и обещала своим
младшим найти себе жену. А сама сказала своему коню:
– О, мой добрый конь! Нельзя нам жить среди нартов, надо уехать
в далекую сторону и там себя погубить. Чем здесь умирать в позоре,
лучше умереть подальше отсюда. Если умру я здесь и узнают, что я
девица, то не только себя, но и весь род наш я опозорю.
И отправилась доблестная дочь Алымбега искать себе невесту.
Пока пряма была дорога, ехала она по дороге, а потом свернула по
бездорожью, через грязь, камыши и кустарники. И вдруг снова
выехала на дорогу. Следуя по ней, нагнала седобородого старика на
белом коне.
– Да будет пряма твоя дорога! – сказала она.
– В благополучии пребывай, юноша!
– Куда едешь, старик?
– Еду в страну между Белым морем и Черным морем, – ответил он
ей. – А вот я смотрю на тебя и дивлюсь. Сдается мне, что твой конь
– это конь Алымбега из рода Алыта и оружие твое – тоже как будто
оружие Алымбега. Чей ты сын и куда ты едешь?
– Правильны твои слова, старик, – ответила девушка. – Этот конь
и доспехи принадлежали Алымбегу. Я сын его, а в тебе я узнал
названого брата своего отца.
Обрадовался старик, просветлело его лицо. Это был небожитель
Уастырджи, давний побратим Алымбега Алыта. И сказал Уастырджи:
– Мы с отцом твоим побратались, из одного кубка пили. А куда ты
едешь? – спросил он.
– Невесту себе ищу. Подумал Уастырджи и сказал:
– Едем со мной на берег моря. Там в медной башне живет
смуглолицая красавица, дочь богатого Адыла, посмотрим ее.
Согласилась дочь Алымбега, и направились они к медной башне,
что на берегу моря. Сколько ехали они, кто знает? Но вот
поравнялся с ними еще один всадник на гнедом коне.
– Да будет удача на вашем пути! –сказал новый путник.
– Пусть удачными будут твои дела, побратим моего отца!–
ответила ему дочь Алымбега.
Как с другом поздоровался новый путник с Уастырджи и спросил у
дочери Алымбега:
– А ты чей сын?
– Я сын Алымбега из рода Алыта, – ответила девушка.
– Значит, ты и вправду сын моего побратима? Мы оба были друзья
твоего отца – и Уастырджи, и я, небесный Уацилла.
Как было не радоваться девушке, встретившей двух друзей своего
отца!
Уастырджи рассказал Уацилле, зачем они едут, и втроем выехали
они на берег моря, к медной башне.
Высокой стеной ограждена медная башня, и, как алмазы, сверкают
в ней отточенные колеса, быстро вращаются они и мешают проникнуть
кому-либо в медную башню. В верхнем ярусе этой башни живет
смуглолицая красавица – дочь Адыла. Один взгляд ее – солнце солнц,
улыбка исцеляет от всех болезней, ее длинные косы чернее воронова
крыла, ее черные брови подобны дугам полумесяца.
Едут три всадника и советуются:
– Трудно будет похитить девицу из медной башни, – сказал
Уастырджи.– Но если не поможем мы сыну нашего названого брата, то
что скажет нам Алымбег?
– Да, Уастырджи, должны мы помочь ему, – ответил Уацилла. – Я
буду небо и землю ударять друг о друга, чтобы до самой основы
сотрясалась медная башня. Дочь Адыла напугается и выглянет из
окна,–так помогу я сыну моего друга.
– А я, – сказал Уастырджи, – приму образ орла, и как только
девица выглянет из окна, я сразу же схвачу и вынесу ее из башни. А
дальше пусть действует наш доблестный юноша.
Когда они приблизились к медной башне, дочь Алымбега несколько
раз хлестнула плетью коня отца своего, и молнией пронес конь
своего всадника между спицами вращающихся, как алмаз, отточенных
колес, и сразу опустил его у подножия медной башни.
И тут стал Уацилла бить небо о землю, и на землю опрокинулся
ливень, и видно было, как сквозь потоки ливня сверкали молнии, и
гром гремел непрестанно. Медную башню трясло, она клонилась то в
одну, то в другую сторону, как будто хотела опрокинуться.
Выглянула в окно дочь Адыла, чтобы узнать, не погибли ли все люди.
А Уастырджи, приняв вид орла, сидел на карнизе башни и, как только
выглянула она, сразу кинулся к ней, схватил ее своими когтями и
опустил девушку к подножию башни. И тут дочь Алымбега, положив
дочь Адыла на седло впереди себя, замахнулась плетью на своего
коня и сразу проскочила сквозь стену между спицами сверкающих, как
алмаз, и вращающихся колес.
«Забрать-то мы забрали девицу, но сам похититель – тоже девица,
– думал всеведущий Уастырджи. – Это дело достойно сострадания, и
надо помочь молодым».
И когда они к вечеру добрались до раскидистого дерева, которое
одиноко росло среди степи, Уастырджи сказал:
– Вы здесь отдохните, а мы поедем дальше. И достав из кармана
яблоко, отдал он его дочери Алымбега и сказал:
– Съешь-ка семечки этого яблока, а мякоть дай дочери Адыла.
Небожители поехали дальше, а две девушки остались под деревом.
Съела семечки яблока дочь Алымбега и тут же стала юношей.
Opnbekh они вместе эту ночь под деревом и рано утром отправились к
нартам. Юноша сидел в седле, а девица впереди его.
Когда сын Алымбега из рода Алыта с молодой женой показались из-
за поворота улицы, нарты сразу увидели их.
– Вон сын Алымбега везет себе жену! – радовалась молодежь.
Весело пошли им навстречу все нарты, подняли их на руки и
внесли в дом Алымбега Алыта. Когда же молодые нарты проходили мимо
дома Сырдона, они кричали ему:
– Э-эх, лживый Сырдон, и на этот раз солгал! Что ты на это
скажешь?
Но, выбежав на улицу, Сырдон сказал:
– А что я? Я из-за того и старался, что, может быть, думаю,
найдется какое-нибудь средство превратить ее в мужчину. А вы меня
опять в плохом заподозрили!
Что ему могли ответить на это нарты?
Доблестный сын Алымбега из рода Алыта так и остался
предводителем нартов до самой своей смерти, а от красавицы жены,
дочери Адыла, родились у него дети, и остались Алыта славным родом
среди прочих нартских родов.
КРАСАВИЦА УАДЗАФТАУ, ДОЧЬ АДАКЫЗ
Жил среди нартов бедняк, и росла у него дочь по имени
Уадзафтау. Рано умер отец Уадзафтау, и осталась она сиротой со
своей матерью Адакыз. Так красива была Уадзафтау, что сравниться с
ней не могла ни одна девушка. Лучшие люди сватались к ней, но
никому не давала она согласия, у каждого находила какой-нибудь
недостаток.
Когда прослышали об этом Ахсартаггата, то сказали:
– Какой недостаток может найти она у нас? Нужно постараться,
чтобы она стала нашей. Посватаем ее в жены старшему нашему
Урызмагу.
Обрядили они Урызмага как жениха, посадили на большого коня
его, Арфана, из лучших нартских мужей подобрали ему двенадцать
дружек и послал» свататься к дочери Адакыз красавице Уадзафтау.
Свадебный поезд Урызмага прибыл в селение, где жила Адакыз со
своей дочерью, и остановился в одном из богатых домов. С утра
гости дали понять хозяевам, для чего они приехали, и послали
хозяина с двумя спутниками сватать дочь Адакыз.
Почему было бы Адакыз не угостить хорошо таких гостей? Поели,
попили сваты и рассказали Адакыз о цели своего посещения:
– Среди нартов всегда на виду славный род Ахсартаггата. И вот
старший из них, Урызмаг, хочет породниться с вами.
– Разве можно что возразить против Ахсартаггата?– ответила
Адакыз.– Так велика их доблесть, что небо не осмеливается греметь
над ними. Они достойны не только со мной породниться, но даже и с
лучшими из нашего рода. Если Ахсартаггата хотят высватать мою
дочь, то я лучшей доли для нее и не ищу. Но нет у нее ни отца, ни
брата, и поэтому спросите у нее самой, как примет она лестное ваше
сватовство.
И Адакыз обратилась к дочери:
– Скажи, мое солнце, твое решение!
– Простите, почтенные сваты, – ответила Уадзафтау,– моя мать
предоставляет мне самой решить мою судьбу, и я скажу вам мое
слово. Правду она сказала, не таковы братья Ахсартаггата, чтобы их
можно было в чем-либо опорочить. И почему бы не выйти мне замуж за
Урызмага? Он очень достойный мужчина, и я посчитала бы его
подходящим для себя. Но есть у него один недостаток, очень для
меня заметный. Когда собака состарится, то не в силах она гнаться
за зверем, не может она, хватая его, сомкнуть челюсти и не
выбегает, когда слышит собачью тревогу. Таков сейчас Урызмаг.
Состарился он и не может плотно сомкнуть свои челюсти, не может
удержать он слюны во рту, в людскую борьбу не вступает. Вот почему
не могу я выйти за него замуж!
Сваты возвратились и рассказали Урызмагу, что ответила им
Уадзафтау.
Как тут было не огорчиться Урызмагу! Сгорбившись и опустив
голову, вернулся он домой. И по всему селению нартов прошел слух,
что Уадзафтау отказала Урызмагу.
«Хамыц моложе, давайте сосватаем его Уадзафтау!» – решили
Ахсартаггата.
Как жениха обрядили они Хамыца, еще богаче, чем Урызмага, и
послали его с двенадцатью дружками свататься к Уадзафтау. И они
тоже остановились в богатом доме. С утра прихватили с собой
хозяина, чтобы он их проводил, и пришли в дом Адакыз. Присели
дружки и завели речь, всячески расхваливая Ахсартаггата. Адакыз
ответила:
– Я о них все сама знаю. Род Ахсартаггата первый среди нартов.
Почему бы мне не породниться с ними? Но дочь моя сама должна
решить свою судьбу.
Встала девица перед сватами и сказала:
– Вы ждете от меня ответа, и я сейчас его дам. Не считаю, что
чем-либо плох род Ахсартаггата, а именем Хамыца при случае люди
клянутся. Должна бы я выйти за него только из-за одного его
золотого зуба. Но не пойду я за него! Ржавчина появилась на
золотом его зубе, а изо рта у него так пахнет, что не могу я к
нему лицом повернуться. – И отослала она сватов ни с чем.
Тогда Ахсартаггата сказали:
– Ну давайте пошлем к ней Сослана. Уж против него она не найдет
что сказать.
По-жениховски обрядили Сослана, двенадцать дружек из лучших
нартов сопровождали его. Они тоже прибыли в селение, где жила
Адакыз, и остановились в неплохом доме.
Утром сваты, захватив хозяина, пошли в дом Адакыз.
Хозяйка и сваты обменялись приветствиями, потом сваты стали
всячески расхваливать Сослана.
Боясь разгневать Сослана, Адакыз не посмела сказать «нет» и
ответила:
– Я согласна.
Тогда сваты обратились к Уадзафтау:
– Ты, девушка, отклонила сватовство Урызмага и Хамыца, потому
что они для тебя слишком стары. А теперь Ахсартаггата сватают тебя
в супруги молодому Сослану.
И тут Уадзафтау им сказала:
– Я знаю, моей матери очень хочется выдать меня за Сослана.
Слышала я о мужестве Сослана, и хотя не пришлось мне видеть его
раньше, все же слух о том, что доблестнее нет никого в нартской
стране, дошел до меня. Но каждому живому человеку хочется жить
подольше и оставить после себя достойных детей. Сослан силен, но
всегда, колеблется он, как вода, налитая в тарелку. Он легко
нарушает любое слово, самую страшную клятву–значит, те, кого он
породит, будут так же нечестны и вероломны и возмездие постигнет
их. Разве могу я идти замуж за того, от кого нельзя мне ждать
достойного потомства?
Услышав такой ответ, сваты вскочили со своих мест, поскорее
ушли. Передали они Сослану ответ Уадзафтау, и он, не глядя от
стыда на людей, вернулся домой.
Опять собрались Ахсартаггата
– Что, если мы засватаем дочь Адакыз, красавицу Уадзафтау, за
сына Урызмага Айсану? Что сможет она сказать против него? И лицом
и статью ему равного нет. Когда женщины, идя по воду, встречают
его, разливают они воду и падают в обморок. Как же может Уадзафтау
отказать ему? – говорили Ахсартаггата.
Нарядили они Айсану так, что лучше нельзя, и с двенадцатью
дружками послали сватать дочь Адакыз Уадзафтау. Приехали и тоже
остановились в неплохом доме. На следующий день сваты прихватили с
собой своего хозяина и пришли к Адакыз.
– Теперь среди нартов всем в пример ставят сына нарта Урызмага
Айсану. Он и лицом и статью своей превзошел всех. Этот юноша в
любом деле прославит свое имя. И вот мы сватаем его к твоей
дочери.
– А что же, я согласна! – сказала Адакыз. – По слухам я знаю
его таким, как вы о нем говорите, но моя дочь сама решает свою
судьбу.
– Скажу я вам свое мнение, – ответила сватам Уадзафтау. – То,
что Айсана, сын Урызмага, юноша статный, это так и есть. Много
хорошего рассказали вы о нем. Но среди сверстников своих он еще
ничем не прославил себя. Он похож на девицу, и за то время, что
живет среди нартов, он ни разу не пригнал добычи. Не пойду я за
него, он не сможет меня прокормить!
Опять ни с чем вернулись сваты Ахсартаггата и рассказали все
своему жениху. И Айсана, весь ссутулившись от стыда, вернулся
домой. И снова прошел слух среди нартов, что и молодой Айсана
вернулся с отказом.
Тогда Ахсартаггата послали женихом Хамыцева сына Батрадза.
Сваты старались изо всех сил, расхваливая его. Адакыз сказала:
– Почему бы сын Хамыца из рода Ахсартаггата не годился мне в
зятья? Но приказывать дочери в этом деле я не могу. И тогда
сказала им Уадзафтау:
– Сын Хамыца Батрадз не таков, чтобы его хаять. Слава о нем
далеко разнеслась по свету. Но разве охота по своей воле и своими
ногами идти в могилу? О нем говорят, что зимой, когда вода в реке
Идыл подергивается льдом и нартские дети играют на льду в альчики,
Батрадз, приняв вид черной лисицы, по одному, а то и по два
утаскивает их под лед и там высасывает у них кровь из пяток. Я
боюсь, а вдруг он и на меня рассердится и тогда съест меня! Вот
почему не пойду я за него.
После этого поехал сватать за себя дочь Адакыз удалой Саууай,
сын Кандза.
Послал Саууай сватов к Уадзафтау, но она и ему отказала.
– Зачем ты беспокоился, маленький Саууай, сын Кандза? Ведь я
недавно сама собиралась поехать к тебе. Среди нартов нет
мужественнее тебя, но нет, не пойду я за тебя замуж! Твоя мать
прикована к стене двенадцатью цепями, она выбрасывает изо рта
горящие головни, и они падают на землю холодными льдинами. А что,
если одна из них упадет на меня? Я ведь умру... Если ты свою мать
не можешь избавить от этих страшных мучений, чего я могу ждать от
тебя?
И Саууай вернулся ни с чем, – разве могло быть иначе? Тут среди
нартов пошла молва, что к Уадзафтау сватались пятеро лучших из
рода Ахсартаггата, да еще шестой – удалой сын Кандза Саууай, и она
всем им отказала.
Однажды ночью старый Аца из рода Ацата сказал жене:
– Хочу тебе, наша хозяйка, поведать, какое я дело замыслил, и
узнать, как оно тебе покажется.
– Какое же это дело, да будет оно удачным?–сказала жена.
– Слышно, что у Адакыз растет единственная дочь, а у нас –
единственный сынок. Давай соединим их!
– Конечно, конечно,– сказала жена.– Если бы только Бог нам дал
ее. Но ведь она отклонила сватовство стольких из рода
Ахсартаггата, да еще отказала удалому Саууаю, сыну Кандза!..
– Это ничего не значит,– сказал Аца. Он поднялся на заре,
поскорее запряг лошадь в арбу и попросил жену:
– Дай скорее поесть мне, наша хозяйка, и я поеду! Жена
покормила его, Аца вскочил в арбу и рысью погнал лошадь, чтобы
скорей посватать за своего сына красавицу Уадзафтау, дочь Адакыз.
Ехал он вниз по улице, через селение нартов, и всякий встречный
спрашивал его:
– Куда ты собрался, Аца, так рано?
– Еду к Адакыз, хочу посватать Уадзафтау за своего сына,–
отвечает он.
– О-о! Можешь считать, что она уже твоя!..–издевались над
стариком спесивые нарты.
Едет Аца мимо нартского нихаса. Старейшие из рода Ахсартаггата
были уже там, и спросили они у Аца:
– Аца, куда это ты так поспешаешь на своей арбе?
– Собираюсь женить своего сына на дочери Адакыз красавице
Уадзафтау.
Расхохотались тут Ахсартаггата и говорят:
– Конечно, самое трудное–это доехать туда. Выходит, вся твоя
надежда на коня! Понукай его как следует, и дело будет сделано!..
И Аца продолжал гнать коня. Старики Ахсартаггата посмеивались
ему вслед.
– Дождемся здесь и будем свидетелями, как он приедет с пустыми
руками.
Доехал Аца до башни Адакыз,–как же иначе? Быстро распряг свою
лошадь и задал ей корму. Ни проводника, ни свата – никого не стал
он искать, сам вошел в дом. Назвался приезжим и завел разговор с
Адакыз.
Расспрашивают они друг друга, как это водится при первой
встрече. Поставила перед ним хозяйка обильно накрытый стол, досыта
поел и попил Аца, и сказал он Адакыз:
– Вчера ночью мы с моей хозяйкой решили так: у Адакыз растет
единственная дочь, у нас – единственный сын, надо их соединить. Из-
за этого я и приехал. Удостой нас и выдай дочь за моего сына.
Адакыз ответила:
– Неплохие женихи сватались к моей дочери, но не решилась я
распоряжаться ее судьбой. Все Ахсартаггата приезжали к ней
поочередно. Саууай, сын Кандза, тоже был у нас. Но Уадзафтау
отклонила их сватовство. И теперь тоже не от меня зависит это
дело. Спроси вот ее.
Тогда Аца обратился к девице:
– Я из рода Ацата,– съесть бы мне твою болезнь, Уадзафтау! Дай
нам благоприятный ответ, посчитай нас достойными тебя!
– Пусть не будет мне в осуждение то, что я скажу. Моя мать
хорошо знает, что не пойду я за того, к кому не лежит мое сердце.
Потому теперь я скажу тебе, о моя мать, что хочу я быть у Ацата, и
ты пожелай мне этого! Я готова, я согласна сделать то, о чем вы
просите!
Пожали друг другу руки Аца и Адакыз, чтобы счастливо было это
дело.
– Ну, невестка моя,–съесть бы мне твою болезнь!– собирайся
давай, и едем домой.
Уадзафтау тут же собралась, положила свои пожитки в арбу, Аца
сел впереди, Уадзафтау–позади, и они тронулись в путь.
Уже солнце заходило, когда провез Аца Уадзафтау мимо большого
нихаса нартов. Нартские старики по-прежнему сидели на нихасе.
– Пусть добро принесет вам сегодняшний вечер, нартские
старики!– сказал им Аца, нахлестывая уставшую лошадь.
– Пусть счастье, только счастье принесет в твой дом она!–
ответили нартские старики. Но из рода Ахсартаггата никто даже
слова не вымолвил.
Так женил Аца своего сына Ацамаза на дочери Адакыз красавице
Уадзафтау.
НАРТ ОДИНОКИЙ
В селении нартов проживала вдова из рода Ахсартаггата. Был у
нее единственный маленький сынок, и прозвали его Одинокий.
Раз вечером кто-то крикнул у дома вдовы:
– Эй, Одинокий, здесь ли ты? Одинокий быстро вышел на улицу.
– Я здесь. Кто ты и откуда?
– Я от нартского общества выборный,– ответил тот.– Завтра твоя
очередь пасти скот нартов, и я сообщаю тебе об этом.
Опустив голову, вернулся в дом Одинокий. Он раздумывал о том,
как ему справиться одному с таким множеством буйного скота.
– Что с тобой, мальчик, почему ты вернулся печальным?– спросила
его мать.
– Чего же мне веселиться: завтра моя очередь пасти буйный
нартский скот. Разве одному мне под силу справиться с таким
огромным стадом?
– Не печалься, мальчик. Одинокий всегда выносливее всех, как-
нибудь справишься.
В то время, когда вели они этот разговор, опять кто-то окликнул
с улицы:
– Эй, Одинокий, здесь ли ты? Одинокий быстро вышел из дома.
– Здесь я, а где же мне быть? Кто ты и откуда?
– Я к тебе гонцом,– ответил тот.– У побратимов твоего отца на
востоке будет завтра семейный раздел, и если ты не будешь у них,
навлечешь на себя их недовольство29.
Опечалился Одинокий и, вернувшись в дом, не говоря ни слова, в
тяжком раздумье опустился на скамью.
– Что с тобой, мальчик? Что тебя так вдруг рассердило?– опять
спросила его мать.
– Как же мне не сердиться? Завтра у побратимов моего отца на
востоке будет семейный раздел, и я должен обязательно
присутствовать при этом. Если же я не буду там, навлеку на себя их
недовольство. А тут еще надо завтра пасти буйный нартский скот.
– Не горюй, мой мальчик. Одинокий вынослив, может, как-нибудь
справишься,–сказала мать.
Пока они вели этот разговор, кто-то опять крикнул под окном:
– Эй, Одинокий, здесь ли ты?
И опять Одинокий быстро вышел из дома.
– Здесь я, а где же мне быть? Кто ты и откуда?
– Я принес тебе плохую весть. Завтра рано утром убийца твоего
отца собирается увезти девицу, просватанную за тебя, в жены своему
сыну. Торопись, не то убийца твоего отца ускользнет от тебя, да и
невесту свою прозеваешь!
Одинокий вернулся домой, сел на скамью, и слезы градом
посыпались у него из глаз.
– Что с тобой?–спросила мать.–О чем ты плачешь, мой мальчик?
Что тебя опечалило?
– Как мне не плакать, нана,– ответил Одинокий,– как не
печалиться! Некому за меня заступиться, и никто меня не боится!
Когда я вырасту, и то люди будут издеваться надо мной и кричать:
"Одинокий! Одинокий!»
– Ничего, мое солнышко,–сказала ему мать.–С утра не на весь
день погода. Что тебя еще опечалило?
– Получил я плохую весть: завтра рано утром убийца моего отца
хочет увезти девицу, за меня просватанную, в жены своему сыну.
«Поторопись,– сказал мне вестник,– не то убийца твоего отца
ускользнет от тебя, да и невесту свою прозеваешь!» Все худшее
собралось вместе на завтрашний день. И очередь пасти нартский скот
подошла, и побратимы отца моего совершают раздел, и я должен
присутствовать при этом, а тут еще завтра рано утром убийца моего
отца увезет мою невесту в жены своему сыну. Разве, по чести, могу
я упустить убийцу моего отца, прозевать свою невесту, хотя я и в
глаза не видел убийцу своего отца и совсем не знаю девицу, за меня
просватанную! Что же может быть хуже всего этого, нана, что?
И мать ответила своему единственному дорогому дитяте:
– Ничего, единственный свет в моем окошке! Погода с утра не на
весь день становится. Подумай, может, что и придумаешь... Ты
многого не знаешь, я все тебе расскажу. Был у твоего отца побратим-
товарищ, и однажды вместе ушли они на охоту. Я тогда ожидала тебя,
а жена побратима–товарища твоего отца–тоже ожидала ребенка. И дали
клятву друг другу отец твой и его друг-побратим: «Если у нас у
обоих родятся сыновья–пусть будут братьями! Если родятся
девочки–станут сестрами друг другу, если же у одного родится сын,
а у другого дочь – мы их поженим!» У побратима твоего отца
родилась дочь, а у нас родился ты. Вот откуда у тебя невеста. А
убийца твоего отца – это жестокосердый Сайнаг-алдар, чтобы без
остатка расплескалась его спесивая сила! А ты пока расти-
подрастай, мой светик, и помни: с утра не на весь день становится
погода!
Так утешала бедная вдова своего сына, хотя сама чувствовала,
как тревога подступала к самому ее горлу. Молча сидели мать и сын,
и тут вдруг юноша спросил:
– А как ты думаешь, белый конь моего отца еще годен на что-
нибудь?
Мать сразу ободрилась, услышав этот вопрос.
– Белый конь твоего отца хорош,– сказала она,– если только ты с
ним справишься!
– А сохранилось ли после моего отца что-нибудь из его
оружия?–спросил Одинокий.
– Как же, как же! На чердаке сохранились и кинжал его, и меч,
но покрыла их ржавчина,– ответила мать.
Всю ночь не сомкнул глаз Одинокий. Разыскал он заржавленный меч
и кинжал своего отца и до блеска наточил их на камне. Навострил он
также и стрелы. Долго занимался он отцовским белым конем, готовя
его к трудному дню. На следующий день рано утром сел Одинокий на
белого отцова коня и спросил у матери:
– Каков я, нана, на отцовом коне?
– Пусть нана твоя за тебя принесена будет в жертву!– ответила
ему мать.– Как утренняя роса блестит под лучами солнца, так ты
блестишь на отцовом коне.
– Чем человеку жить бесславно, лучше совсем не жить...–грустно
сказал Одинокий, взмахнул плетью и поехал со двора.
– Мальчик мой, очаг дома моего! Задержись, я еще что-то тебе
скажу!– крикнула мать.
Юноша придержал коня, и мать сказала ему:
– Как утренний ветер при утреннем солнце серебристый колышет
ковыль на белой горе и он красуется и сверкает, так ты красуешься
и сверкаешь на белом отцовом коне!
– Если я так прекрасен30, то что может
лучше предвещать мне прекрасную жизнь? Можно ли досыта насладиться
радостной жизнью и боевыми походами!– весело воскликнул Одинокий,
взмахнул плетью и поскакал на своем белом коне на нартскую
площадь, быстро собрал в одно стадо буйный скот нартов и погнал
его на пастбище. Оставив скот пастись, направил он белого отцова
коня на восток, туда, где жили побратимы – друзья его отца, и
вскоре был уже с ними.
Пожелал он братьям, друзьям, своего отца, доброго дня и
посоветовал им:
– Лучше живите по-прежнему вместе! О том, что одинокий беднее
бедного, этого никто не знает лучше меня. Но ответили ему братья:
– Пусть мы будем самые несчастные после раздела, но все же мы
просим: раздели нас по справедливости!
– Прошу вас, откажитесь от этой несчастной мысли о разделе!–
сказал им Одинокий.–Ведь большую ошибку вы совершаете. Разделиться
легко, но каждый из вас станет одинок, а одинокий подобен
единственному дереву, что выросло у дороги. Каждый норовит ударить
по стволу и он покрывается шишками. Когда у дороги растет одинокое
дерево, каждый норовит пригнуть его и сесть на него, и оно
вырастает искривленным. Я одинок, и сегодня три обязанности сразу
легли на меня. А как я могу, одинокий, исполнить все три? Вот об
этом-то я и горюю, потому и прошу: выкиньте из головы эту затею,
прекратите раздел, живите вместе!
– Об одном мы просим тебя: раздели нас, пожалуйста!– сказали
три брата.– Долго раздумывали мы о том, что ты сказал, и пока была
у нас возможность жить вместе, мы за тобой не посылали. Но не
можем мы больше жить вместе, вот и послали мы за тобой и просим:
раздели нас!
Видит Одинокий, нет у него иного исхода, и он по справедливости
разделил братьев. Тут же вывел он своего коня и вскочил на него.
– Что это ты? Куда ты торопишься?– спросили его братья.
– У меня дело!– ответил Одинокий.
– Нельзя тебе так быстро от нас уезжать, садись с нами за стол,
помолись за нас, поешь на дорогу.
Но Одинокий не соглашался. Тогда вышла их мать и сказала:
– Я знаю о твоем деле. Но прошу, слезай с коня, выпей хоть чашу
ронга, отведай жертвенный кусок, приготовленный моими руками. И
тогда будет путь твой удачен.
Разве мог возразить Одинокий? Слез он со своего коня и вошел
обратно в дом. Сесть за стол он не сел, стоя произнес молитву,
выпил чашу ронга, но ничего не отведал,– он сыт был своими
заботами. Поблагодарил, вскочил на своего белого коня и тронулся в
путь. Скачет, скачет Одинокий, и вот в полдень прибыл он в селение
побратима своего отца. Несколько раз ударил он плетью своего коня,
и просватанная за него девица, по удару плети узнав, что приехал
Одинокий, выглянула из окна. И Одинокий сказал ей:
– Эй, коварная, почему ты обманула меня?
– Я ни в чем не виновата, это меня вынудили,– ответила девица.
– Если так, то выходи ко мне, садись со мной на седло, и
поедем!
И девица сказала:
– Разве достойно тебя так увозить меня? Нет, поезжай отсюда
вниз, на развилку семи дорог, и сам узнаешь, как тебе надлежит
поступить.
Ударил Одинокий своего коня и быстро поскакал на развилку семи
дорог. Там надел он на коня треножные путы, пустил его пастись, а
сам, подложив под голову седло, лег и попробовал уснуть. Но разве
могли заботы оставить его в покое?
«Обманула меня коварная...»– подумал он, вскочил с земли,
быстро сел на коня и хотел вернуться к дому своей невесты. Но
только немного проехал – вдруг земля заколебалась, туман наплыл, а
над ним что-то вроде дыма заклубилось, и выше тумана и выше дыма
взлетели черные вороны. Удивился Одинокий: откуда бы все это в
такой солнечный день? А это дружки Сайнаг-алдара ехали за
невестой. От топота их коней земля дрожала, туман – это была пыль,
поднявшаяся из-под копыт, а что казалось дымом – было паром,
вылетавшим из конских ноздрей. И не черные вороны взлетали – это
комья земли вылетали из-под копыт коней.
Одинокий ехал навстречу им, и каждый из спесивых дружек своим
конем норовил толкнуть коня Одинокого: давай, мол, посостязаемся
на конях!
– Оставили бы вы меня лучше в покое, ведь я еду своей дорогой,
– сказал Одинокий.
Тогда четыре всадника из тех, что ехали за невестой, повернули
обратно. А нужно знать, что один из них был сам Сайнаг-алдар.
Повернули они коней и сказали Одинокому:
– Давай посостязаемся на конях.
– Давайте посостязаемся,– ответил Одинокий.
– Если состязаться, то вот как,–сказал ему Сайнаг-алдар.–Ты
встань мне поперек дороги, а я толкну тебя конем: если ты
сдвинешься с места–значит, ты проиграл, если уступлю я – я
проиграл!
– Пусть будет так,–согласился Одинокий и поставил белого коня
своего отца поперек дороги. Отъехал далеко Сайнаг-алдар, потом
разогнал коня вскачь, со всей силы толкнул Одинокого, но его белый
конь даже не шевельнулся.
– Ты проиграл, Сайнаг-алдар,– сказал Одинокий,– но я прощаю
тебе. Теперь ты становись, и я толкну тебя!
Не стал далеко отъезжать Одинокий, прямо с места направил он
коня своего на коня кровника. Толкнул его – и похоже, что толкнула
его гора,– в сторону отлетел Сайнаг-алдар, и разорвало его надвое,
а конь свалился по другую сторону – тоже разорвало его на две
половины.
Тут дружки жениха кинулись на Одинокого, но он выхватил свой
меч. Как махнет в одну сторону – сразу улица, махнет в другую
сторону – переулок. Так Одинокий истребил всех, кто покушался
увезти его невесту.
После этого прискакал Одинокий туда, где жила его невеста,
хлестнул он коня плетью три раза, и конь взлетел выше башни ее.
Выглянула девица из башни, увидела своего Одинокого, засмеялась от
радости и прыгнула ему в объятия. Превратилась ли она в муху, стал
ли он комаром, только оба они унеслись прочь, и никто их не видел.
Солнце еще стояло высоко, когда Одинокий, вернувшись домой,
быстро внес девицу в свой дом, а сам опять вскочил на белого коня,
поскакал туда, где паслось нартское стадо, и, покрикивая, пригнал
его целым-целешенько в селение нартов.
Когда Одинокий вернулся домой, все нарты собрались к нему и
устроили большую свадьбу. Целую неделю, от одного сегодня до
другого сегодня, просидели они за столами, плясали и пели,
пировали и дивились доблести Одинокого. Да и как было не дивиться!
За один день Одинокий сумел и буйное нартское стадо выпасти, и
пригнать его в целости в селение, и побратимов отца своего
разделить, и убийцу отца наказать, и привезти в дом свой невесту.
НАРТ ЗИВАГ, ЛЕНИВЕЦ И КРАСАВИЦА АГУНДА
ДОЧЬ БУРАФАРНЫГА ИЗ РОДА БОРАТА
Два нартских рода – Ахсартаггата и Бората – жили по соседству.
В роду Ахсартаггата было много доблестных мужчин, но жили они
победнее, чем Бората. Зато в роду Бората мужчины были слабее. Но и
среди Ахсартаггата проживал один никчемный нарт, и звали его
Зиваг, что значит «ленивец».
Однажды все именитые мужи Ахсартаггата ушли в поход, и в домах
Ахсартаггата даже дров не стало, так как некому было ездить за
ними в лес. А Зиваг не хотел работать и даже не выходил из дома.
Лежал все время на боку и даже ел лежа. Женщинам Ахсартаггата
надоело топить дровами, которые они выпрашивали у соседей, и одной
из них пришло в голову: давайте, мол, запряжем волов, положим
Зивага на арбу и погоним волов прочь из дому. Или Зиваг пропадет,
или уж привезет откуда-нибудь дров.
Запрягли две пары волов, одну арбу привязали позади другой, в
заднюю арбу положили Зивага, который даже и не проснулся, и
погнали волов прочь из селения. Пришли волы в глубь леса, куда они
привыкли ходить за дровами. Пока волы шли, Зиваг спал, и так
проспал целый день. А когда волы остановились, он проснулся, видит
– уже солнце клонится к вечеру.
«Теперь гибель моя пришла»,– сам себе сказал Зиваг. Что делать?
И он взмолился:
– Прошу я, Бог, такой милости, чтобы мои две арбы наполнились
самыми лучшими дровами и чтобы волы сами повернулись головами к
селению!
А у нартов был такой дар: о чем они ни попросят Бога, то
исполнится. И тут же исполнилось то, о чем просил Зиваг: обе арбы
оказались полны дров и волы повернулись головами к селению. Волы
тронулись, и Зиваг беззаботно развалился на дровах.
Волы шли себе и шли, и под конец пришли в селение нартов.
Дорога из лесу пролегала мимо башни Бурафарныга из рода Бората.
Как только арбы достигли этой башни, дочь Бурафарныга красавица
Агунда посмотрела с вершины башни и расхохоталась:
– Вот так чудо! Каких два огромных воза дров привез этот
никчемный нарт из рода Ахсартаггата!
Обиделся на это Зиваг, посмотрел он вверх на красавицу Агунду и
сказал:
– Агунда, дочь Бурафарныга из рода Бората! Ты издеваешься надо
мной. Так пусть в наказание за обиду, которую ты мне нанесла,
случится такая беда, что ты родишь ребёнка, не познав мужчины. И
все нарты будут смеяться над тобой.
И волы, волоча возы с дровами и Зивагом, лежащим на дровах,
добрались до дому. Женщины Ахсартаггата были очень удивлены и
обрадованы и говорили между собой:
– Посмотрите, сколько дров привез нам Зиваг! А Зиваг слез с
арбы, вошел в дом, сел у очага и сказал женщинам:
– А вы что думали, я пропаду?
Проклятие Зивага над дочерью Бурафарныга красавицей Агундой
вскоре исполнилось, она оказалась беременна. Каково это было
Бурафарныгу! Многие сватались к его дочери, и он всем отказывал,
не находя достойного для нее человека. А теперь – что за позорное
дело случилось! Да и семи братьям Агунды было нелегко, когда среди
нартов разнеслась молва, что красавица Агунда беременна неизвестно
от кого. Девицу спросили, как это с ней случилось и от кого она
понесла. Дгунда сказала:
– Никого я не знаю и ничего я не совершила! Но было так, что
посмеялась я раз над Зивагом из рода Ахсартаггата, и он проклял
меня: «За то, что ты надо мной посмеялась, наступит такой день,
что ты, не познав мужчину, родишь ребенка!»
– На свете нет никого хуже Зивага Ахсартаггата,– говорили
Бората.– И если в нем причина этой беды, так надо уничтожить и
его, и Агунду.
– Еще не было такого случая у нартов, надо тут рассудить,–
говорили нарты.
Передали дело судьям, и те рассудили так: зашить Зивага и
Агунду в буйволиную шкуру и бросить их в реку. К тому времени у
Агунды родился сын, и его решили оставить при матери: пусть
разделит ее судьбу!
Целиком, как для бурдюка, содрали шкуру с буйвола, чтобы зашить
в нее Зивага, Агунду и ее сына и бросить всех в реку. Тогда Агунда
сказала:
– Вот вы нас губите, хотя мы ни в чем не виноваты, но, говорят,
невинный и в реке не тонет. Всяко бывает! Потому дайте мне взять с
собой мои вещи: ножницы, иголку, наперсток и нитки. Может, все это
еще понадобится мне.
Люди согласились исполнить ее просьбу. Потом их втроем зашили в
буйволиную шкуру и бросили в большую реку.
Кто знает, как долго несла их река, но под конец выбросила их
на берег. Поняв это, Агунда попросила Зивага:
– Сын Ахсартага, кажется, что мы теперь уже не на воде. Если бы
ты выглянул наружу...
– Ой, дочь Бурафарныга Бората, не жди от меня таких трудных
дел, делай сама, что придумала.
Тогда Агунда взяла ножницы, разрезала буйволиную шкуру по шву,
и они вышли наружу.
– Вот мы на твердой земле,– сказала Агунда Зивагу.– И надо,
чтобы не лил на нас дождь и не жгло нас солнце. Давай построим
шалаш и натянем на него эту буйволиную шкуру.
– Нет, не жди от меня ничего! Если что задумала сделать, делай
сама,– ответил Зиваг.
И бедняжка Агунда кое-как построила шалаш и накрыла его
буйволиной шкурой.
– Теперь у нас есть кров. Но что нам делать, чтобы раздобыть
пищу?– спросила Агунда.– Я уже испытала, какой у тебя есть дар,
так попроси, чтобы мы не умерли с голоду.
И взмолился Зиваг:
– О Бог, ты видишь, мы были невинны, и все же нарты хотели нас
погубить! Ты нас спас, так не дай нам погибнуть!
И сразу перед ними оказалась пища, и они насытились,– а как же
иначе?
Так и зажили они. Мальчик подрос, сделал себе лук, сызмальства
начал охотиться. Убивал он зайцев и прочую мелкую живность. Ведь
охотиться на оленей у него еще сил не хватало. Один раз мальчик,
вернувшись с охоты, сказал:
– Вон там, на высоком месте, вышел я на чудесную поляну.
Давайте перейдем туда жить!
Перенесли они свой шалаш и стали жить на новом месте. Сколько
там прожили, кто знает, но вот Агунда сказала Зивагу:
– Ну-ка, пошевеливайся! Неужели тебе твой чудесный дар
понадобился только для того, чтобы взвалить на меня свою обиду?
Доколе мы будем жить в шалаше? Помолись, чтобы для нас здесь
воздвигся красивый дом.
Даже молитва казалась Зивагу таким трудным делом, будто ему
приходилось платить за нее большие деньги. Но женщина не давала
ему покоя, и он взмолился:
– Боже, сделай так, чтобы здесь воздвиглась бы для нас высокая
башня и железный замок!
И молитва его тут же исполнилась. Высокая башня и железный
замок встали перед ним.
Живут Агунда и Зиваг в этом замке, стали даже и хлеб засевать.
Мальчик подрастал и охотился.
– Есть у нас и дом и пища,– сказала опять Агунда.– Но хорошо бы
иметь нам табуны коней, отары овец и стада коров вместе с
пастухами.
И стоило Зивагу опять помолиться, как на равнине возле замка
появилось все то, о чем он просил. Стали они жить-поживать,–а как
же иначе?
Поднялся раз отец Агунды Бурафарныг на вершину своей башни и
оглядел все вокруг. И вдруг увидел, что далеко в степи, где раньше
никто не жил, поднялась высокая башня и рядом с ней замок. Пришел
Бурафарныг на нихас и сказал:
– Поглядите-ка, нарты, вон в ту сторону: ведь там никогда никто
не жил. А теперь там виднеется башня. Что бы это могло значить?
Старики, сидевшие на нихасе, потолковали, поговорили и решили,
что надо бы послать туда и разведать, кто там живет. Род
Ахсартаггата послал Сослана, а род Бората – Бурафарныга.
Приехали разведчики к берегу большой реки и видят: на том
берегу башня, и замок при ней. Попытались Сослан и Бурафарныг
перебраться через реку, но кони их не шли в глубокую воду, и они
вернулись домой. Агунда видела, как искали они брода, и сказала
Зивагу:
– Без соседей не сможем мы жить, а кто к нам сюда доберется?
Потому проси у Бога, чтобы через реку перекинулся мост, тогда
возле нас поселятся люди.
Помолился Зиваг, и перекинулся через реку крепкий мост.
Поехали раз на охоту нарты, четверо Ахсартаггата и четверо
Бората. Были среди них Сослан и Бурафарныг. Случайно оказались
нарты поблизости от того места, где жили Зиваг и Агунда. Смотрят,
в том месте, где искали они брода, перекинут через реку крепкий
мост. Удивились Сослан и Бурафарныг: кто его так быстро построил?
Перешли нарты по мосту, чтобы узнать, что за башня и железный
замок. Когда приблизились они к замку, оттуда выбежал мальчик и
повел их в гостевую.
Агунда, конечно, узнала нартов, но не вышла к ним.
– Скажи хозяину, что мы хотели бы его повидать,– передали нарты
через мальчика.
Мальчик рассказал матери их просьбу.
– Скажи им, что хозяин уехал в поход и вряд ли даже через
неделю вернется,– ответила Агунда. Выслушав мальчика, нарты
сказали:
– Мы его и неделю подождем!
Целую неделю, от одного сегодня до другого сегодня, угощала
нартов Агунда. Кушанье за кушаньем, напиток за напитком посылала
она им. Но сама к ним не показывалась, и прислуживал им мальчик. И
тогда Сослан сказал Бурафарныгу:
– Они уже неделю кормят нас, а хозяина дома все не видно. Пора
нам уехать.
– Едем,–сказал Бурафарныг.– Зайди и поблагодари хозяйку.
Сослан зашел в ту комнату замка, где горит огонь в очаге.
Агунда сидела у очага, но даже лица своего не открыла и ни единого
слова ему не сказала. И даже не предложила ему запаса пищи,
которую полагается дать гостю в дорогу. Нахмурил брови Сослан и
вернулся к своим товарищам в гостевую.
– Что с тобой? Чего ты так нахмурился?–спросил Бурафарныг.
– Хозяйка была ко мне неприветлива – так чему же мне
радоваться?– ответил Сослан.
– Не уеду я отсюда, не повидав этой хозяйки,– сказал
Бурафарныг.– Если она поначалу оказала нам такой ласковый прием,
значит, за что-то она рассердилась на нас.– Пошел Бурафарныг к
хозяйке, но только он глянул в дверь комнаты, где горел огонь в
очаге, сразу узнал он свою дочь. Крепко обнялись они.
Оленье бедро и кувшин с ронгом поднесла Агунда Бурафарныгу, и
Бурафарныг принес все это как дар хозяйки своим товарищам. И стал
он смеяться над Сосланом:
– Ты считаешь себя среди нас самым доблестным, а теперь видно,
кто из нас настоящий мужчина. Хозяйка на тебя как следует даже и
не взглянула, и слова тебе не сказала, и подарка тебе не поднесла,
а видишь, какой она мне прием оказала! Будешь ли ты после этого
считать себя более достойным мужчиной, чем я?
Сослан не спускал обиды никому. Схватился он за рукоять меча и,
конечно, натворил бы бед, но Бурафарныг рассмеялся и сказал ему:
– Эх, Сослан, да ведь хозяйка этого дома приходится тебе
невесткой! По обычаю она стесняется тебя, потому и не глядела она
на тебя и не заговорила с тобой.
И когда Сослан и нарты поняли, что случилось, очень
обрадовались они. И еще лучшие блюда стала посылать им Агунда.
– Вот досада какая: ведь здесь живут свои, нартские люди, и мы
об этом не знали!–сказал Сослан. И обратившись к мальчику, он
попросил: – Иди и скажи хозяйке: в этом доме, наверное, и хозяин
есть, пусть она его покажет нам!
Мальчик передал матери слова Сослана:
– Ну, пусть тогда придут к нашему хозяину,– сказала Агунда. А
сама пошла к Зивагу, который по своему обыкновению лежал.
– Они придут к тебе, и ты скажи им так: не стоите вы того,
чтобы с вами разговаривать и чтобы ради вас вставать с постели. Вы
хотели погубить нас, невинных, но видите, невинный и в воде не
тонет.
Когда Сослан и с ним другие нарты зашли к Зивагу и узнали его,
он им сказал все то, чему научила его Агунда. Молча выслушали они
его. Потом Зиваг спросил их:
– А как вы сейчас живете?
– Живем, как прежде жили,– ответили нарты.
– Если так, то поселяйтесь вот здесь, рядом с нами, как-нибудь
проживем.
И тут Сослан и Бурафарныг, поняв, что справедливы были слова
Зивага и что оба они с Агундой невинны и Бог потому наградил их,
печальные вернулись в селение нартов.
Люди собирались вокруг охотников и спрашивали, где они были
столько времени. Охотники рассказали, как хорошо живут те самые,
кого они хотели погубить, и нартам стало стыдно.
– Мы сами перед ними виноваты, неправилен был наш суд! Верно
говорят: невинный и в воде не тонет.
После этого нарты стали часто навещать Агунду и Зивага. Им
понравилась местность, где стоял замок. И некоторые нарты решили
туда переселиться. Агунда пришла к Зивагу и сказала:
– Попроси-ка у Бога дома для тех людей, которые хотят стать
нашими соседями.
Зивагу не хотелось делать этого, он еще зол был на нартов, но
женщина опять взяла верх над его ленью, и он помолился:
– Прошу тебя, Бог, пусть ниже нас по течению реки построится
много домов, но чтобы ни один не был лучше нашего!
Все стало по этой молитве. В новом селении поселились
Ахсартаггата и Бората и стали жить дружно.
ДОЛЯ СТАРШЕГО И ДОЛЯ МЛАДШЕГО
Возвращаясь после походов, нарты все, что там добывали, поровну
делили между собой. Однажды отправились они в поход поживиться.
Доехали до земель кривого Али. Было у кривого Али три сына –
Саргой, Гургой и Анабар. Нарты остановились у кривого Али.
Хорошо угощал их Али, рассадил их за трехногими столиками, а у
нартов в то давнее время старшие сидели вместе с младшими. Кто где
садился, тот там и сидел.
Тогда кривой Али спросил:
– Нарты, кто из вас старше всех по годам?
– Урызмаг старше всех,– ответили нарты.
– Так пусть он и садится за старшего.
И Урызмаг сел за столом на место старшего.
– А после Урызмага кто из вас старший?– спросил опять Али.
– Хамыц и Сослан,– ответили нарты.
– Тогда садитесь вы по обе стороны Урызмага,– сказал Али Хамыцу
и Сослану.
И они тоже сели на указанные места.
Так кривой Али по старшинству рассадил всех нартов, а затем
сказал:
– Батрадз, Ацамаз и Елтаган, вы, как младшие, будете
прислуживать за столом.
И стали Батрадз, Ацамаз и Елтаган прислуживать,– как же иначе?
Кривой Али угощал нартов от одного сегодня до другого сегодня,
а затем сказал:
– Мои три сына живут в трех ущельях, завтра съедутся они ко
мне. Прошу вас остаться до их приезда.
Нарты не стали возражать и задержались еще на один день.
Наутро съехались сыновья Али.
Нарты снова сели за столы в таком порядке, как их рассадил
кривой Али. Они пили, ели и захмелели. Кривой Али сказал своим
сыновьям:
– А теперь поблагодарите гостей! Старший сын, Саргой, взял с
блюда воловью голову вместе с языком, положил ее перед Урызмагом и
сказал:
– Ты старший среди нартов, ты и глава! Отныне пусть будет в
обычае оделять старшего в доме головой. Да будет он, подобно
голове, одарен разумом, и пусть, получив язык, он языком своим
научает младших, остается для них наставником, чтобы они внимали
каждому его слову.
Урызмаг тоже сказал спасибо Саргою.
– Вот тебе сгуы! Как бы ты его ни изрезал, что бы ты с ним ни
сделал, не скажет «ой» этот сгуы! И так же, как он остается
нечувствителен, так чтобы и ты не чувствовал никогда боли в ногах
и никогда не уставал бы от ходьбы!
После этого второй сын кривого Али, Гургой, взял шею барана,
которым угощали за столом, преподнес ее Хамыцу и сказал ему:
– С честью сиди рядом со своим старшим, главнее всех голова, но
чтобы высоко держать голову, нужна шея. Как бы ни была тяжела
голова, у тебя должно хватать силы держать ее. Пусть крепка будет
шея, чтобы никто никогда не сломил ее. Оставайся при старшем
навеки вторым старшим, а если не станет твоего старшего, будь
готов наставлять своих младших.
Хамыц тоже поблагодарил его, затем отрезал ухо у барана и
протянул его Гургою.
– Будь бдителен! Вовремя услышь грозящую беду и готов будь
встретить ее. Будь достоин того, чтобы лучшие из молодежи брали
пример с тебя, и всегда отвечай на их вопросы. Среди сверстников
пусть твои добрые дела прославляются открыто и пусть за глаза люди
повсюду говорят о твоей отваге!
И, наконец, подошел к старшим третий сын Али, Анабар. Он
положил перед Сосланом курдюк и сказал ему:
– Тебе выпала честь сидеть рядом со старшими, так будь им
помощником и во всем равняйся на них. Пусть потомки с честью
произносят твое имя. Если чего не смогут достичь своим разумом
старшие, пусть твой ум придет им на помощь. Пусть младшие тебя
почитают, а старшие любят.
Сослан тоже встал с места, взял с блюда ребро, поднес Анабару и
поблагодарил его.
– Пусть твое имя будет примером для младших! Терпеливо и
неустанно служи старшим, будь для младших достойным товарищем.
Пусть никто не сможет сказать тебе: сядь-ка пониже или сядь-ка
повыше. Будь средним и гордись этим местом!
Так обменялись они благодарственными речами и с тех пор
повелось перед старшими класть на стол голову, шею и курдюк,
младшим давать как долю сгуы, ухо и ребро.
Просидели до самого рассвета нарты за столом у кривого Али, а
поутру он им сказал:
– А теперь, нарты, разъезжайтесь охотиться по трем моим
ущельям. Пусть будет вам от меня подарком то, что больше всего
придется вам по душе.
И Саргой повел нартов в Погибельное ущелье. Ехали они день,
второй, третий, неделю ехали и третий месяц и достигли берега
большой реки. На берегу реки у моста, преграждая им дорогу, лежал
семиглавый уаиг.
– Сейчас же вставай, иначе я убью тебя!– сказал ему Саргой.
И ответил ему семиглавый:
– Проезжайте все по моей спине! Силы наши испытаем, когда
будете возвращаться.
Проехали нарты по спине уаига, а он даже и не обернулся на них.
Добрались они до входа в Черное ущелье, заглянули туда–даже склоны
тор покрыты там черным-пречерным скотом. Саргой обернулся к нартам
и сказал:
– Все это вам дар от отца моего, кривого Али. Угоняйте их. А я
не допущу, чтобы вам пришлось сражаться с семиглавым уаигом, и сам
с ним сражусь. Если до вечера не вернусь я домой, пусть ваш
младший возьмет мою свирель и заиграет на ней. Если свирель станет
жалобно причитать, знайте, что нет меня в живых, если же заиграет
она веселую песню, это значит, что я скоро вернусь. Дарю я свою
свирель младшему из вас.
И нарты пригнали черные стада в дом кривого Али.
Али знал своего сына и спросил нартов:
– Кто из вас самый младший?
– Ацамаз,– ответили ему нарты.
– Тогда пусть он приложит к губам свирель моего сына, и мы
узнаем, что с ним стало.
Приложил Ацамаз свирель к своим губам, и стала она жалобно
причитать.
– Мой сын Саргой погиб,–сказал кривой Али.–Сидеть бы ему в раю,
а свирель да будет его подарком Ацамазу, памятью о моем старшем
сыне.
На следующий день поехали нарты на охоту во второе ущелье с
Гургоем, средним сыном кривого Али. Гургой ехал впереди и
показывал путь. Три месяца ехали они, добрались до берега большой
реки. На берегу у моста, преграждая им путь, лежал девятиглавый
уаиг. И сказал ему Гургой:
– Если не встанешь, я убью тебя!
– Проезжайте по моей спине, а силы свои испытаем, когда будете
возвращаться, – сказал уаиг.
Проехали они по спине уаига, он даже не поглядел на них.
Добрались они до Белого ущелья, огляделись. Так здесь много белого
скота, что гор не видно. И сказал нартам Гургой:
– Весь этот скот дарит вам мой отец, кривой Али. Угоняйте его
поскорее, а я вступлю в борьбу с девятиглавым. Когда вернетесь к
моему отцу, ждите меня до вечера. Если я не вернусь, налейте воды
в мою чашу Уацамонга, и пусть средний из ваших младших уронит в
эту воду свою слезу. Если суждено мне вернуться, тогда слеза эта
превратит всю воду в белую пену. А если меня не будет в живых,
вода помутнеет. И пусть тогда в память обо мне возьмет мою чашу
Уацамонга тот младший, чья слеза упадет в чашу.
Нарты пригнали свой скот к дому кривого Али и стали ждать
Гургоя. Но Гургой не вернулся до вечера, и тогда кривой Али вынес
чашу Уацамонга и наполнил ее водой. Уронил Елтаган в нее свою
слезинку, и сразу вода замутилась. Так узнал кривой Али о гибели
своего второго сына и сказал:
– Погиб мой сын Гургой. Возьми, Елтаган, его чашу и сохрани
среди нартов память о Гургое!
И опять отправились нарты с младшим сыном кривого Али,
Анабаром, в третье ущелье. Сколько они ехали – кто знает! – но
добрались до большой реки. Смотрят, у моста, преграждая им путь,
лежит двенадцатиглавый уаиг.
– Лучше встань, не то убью тебя! – сказал Анабар.
– Проезжайте по моей спине, а когда будете возвращаться,
испытаем силу друг друга.
Проехали они по спине уаига, едут дальше, и вот перед ними
Красное ущелье. Огляделись нарты – кругом, куда ни кинешь взгляд,
полно красного скота, и как только его земля держит?
Анабар сказал нартам:
– Это вам дар от отца моего, кривого Али. Скорее угоняйте этот
скот, а я поеду следом за вами. Мне еще нужно сразиться с
двенадцатиглавым уаигом. У отца моего хранится мой трехногий
столик. Если до вечера я не вернусь домой, то пусть вынесут из
дома этот столик и поставят его на солнце. Если белыми лучами
засверкает столик, – значит, я жив, а если лучи переломятся
радугой – знайте:
нет меня в живых. И самому отважному из ваших младших пусть
перейдет этот столик в подарок от меня. Он будет указывать верный
путь и освещать дорогу.
Нарты угнали скот и прибыли к кривому Али. Солнце уже
склонялось к закату, когда кривой Али вынес трехногий столик,
поставил его под солнечный свет, и сразу радугой преломились лучи
солнца. С тех пор небесным луком прозвали радугу.
И сказал тогда кривой Али нартам:
– Пусть этот столик будет подарком Батрадзу, отважнейшему из
ваших младших, от имени сына моего. Анабаром звался он и погиб
храброй смертью. Я ничего из своего добра не жалею для вас. Берите
все, и пусть пойдет оно вам впрок!
И ответил ему Урызмаг:
– Нет, кривой Али, так не будет! Ты научил нас разуму, указал
младшим, как вести себя со старшими, не пожалел для нас своего
добра. Славным и благородным предстал ты перед нами. Мы со
вниманием слушали тебя. А теперь ты выслушай нас: тот, кто
слушает, получит долю слушающего, тот, кто идет, получит долю
идущего. За то, что ты так обласкал нас, мы просим тебя поехать с
нами. С почетом будешь ты жить среди нартов, почетом будет для нас
то, что мы станем оберегать тебя.
Не стал возражать кривой Али. Но хотя он и выехал вместе с
нартами, но не суждено ему было достигнуть селения нартов.
Скончался он на границе нартской земли, и нарты соорудили склеп и
с почетом похоронили кривого Али. Затем они добрались до своего
селения и весь скот и все добро, что привезли с собой, поделили
поровну.
НАРТ БЗАР И ЕГО СЫН
Лучшие из нартов по воле Бога погибли, уцелели только последыши
их, никчемные и слабенькие. На окраине нартского селения проживала
в то время вдова с грудным ребенком. Это был мальчик, назвали его
Бзар. Когда Бзар вырос, воздвиг он семиярусную башню и сказал
нартским последышам:
– Не позволим себя опозорить в глазах людей. Будем держаться
заветов наших старших, и тогда никакой насильник не будет нам
страшен.
И стали нарты во всем слушать Бзара и поступать так, как он их
учил.
Был в то время у нартов враг и ненавистник – племянник Бога
Елой Елынаты. Однажды, когда Бзар уехал в поход, Елой Елынаты,
направляясь в нартское селение, приметил у обочины дороги три
одинаковых молодых деревца и сказал себе:
– Одно из них я срежу себе на палку. А это были три деревца
человеческой доли. Одно из них – деревце решимости – приносило
удачу, а другое, наоборот, – неудачу. А последнее деревце
создавало путаницу.
Схватился Елой за это деревце, но тут с небес крикнул ему
ангел:
– Не трогай его, Елой, это деревце приносит путаницу! Взялся
Елой за второе деревце, и опять кричит ему с неба ангел:
– Это тоже не трогай, Елой, это деревце неудачи!
Схватился Елой за первое деревце, и сказал ему с небес ангел:
– Вот-вот, Елой, срезай это деревце, и никто никогда не одолеет
тебя!
Елой срезал деревце, сделал из него палку, и с тех пор никто не
lnc одолеть его.
Да, таким свойством обладала эта палка. У кого она была в
руках, тому сопутствовала удача. Владея этой палкой, чего только
не добивался Елой!
Далеко прошла молва о палке Елоя. Нарты не раз пытались
завладеть ею, но это им не удавалось.
Вернулся Бзар из похода, рассказали ему о палке Елоя.
– Я пошлю к Елынаты Елою, пусть по-хорошему отдаст свою палку,
иначе должны мы снять с него голову и водрузить ее на острие нашей
башни.
Тут сказала Бзару его мать:
– Эта палка так просто тебе не достанется. Поступи лучше так:
посватайся к Елынаты. У них гостит сейчас девушка – диво красоты!
Это племянница Елоя – Чендзена. Если она тебе достанется, то и
палку ты получишь, иначе погубит тебя Елой.
Сел Бзар на своего резво пляшущего коня и поехал в дом к Елою
Елынаты. Добравшись до моста, позвал он со двора:
– Елой, выгляни-ка сюда!
Но Елой послал вместо себя свою племянницу. И так она была
хороша, что Бзар не мог устоять, тут же схватил ее за руку и
похитил ее.
Так как девушка не вернулась домой и не сообщила о том, кто
вызывал Елоя, он сам вышел во двор. Видит: нет девушки, ищет
повсюду, но где мог он ее найти? В разные стороны разослал погоню
– все безуспешно.
Бзар поселил Чендзену у братьев своей матери, а сам вернулся
домой. Из людей Елоя, посланных в погоню, некоторые побывали в
нартском селении, но, не найдя девушки, вернулись и сообщили ему:
_ Нарты все дома. А о Чендзене никто не слышал, о похищении ее
они от нас узнали.
– Снова отправляйтесь на поиски, ищите ее всюду и никому ничего
не рассказывайте! А кто ее найдет, пусть тому она и достанется.
Разъехались люди Елоя в разные стороны, искали, как могли, но
ничего не нашли и, опустив головы, возвращались обратно.
А у Бзара к концу года родился сын. Мальчик подрос,
воспитывался он у бабушки, матери отца. Спустя год Бзар послал к
Елою гонца.
– Отдай мне свою палку, Елой, иначе тебе не жить! Сниму твою
голову с плеч, будет она красоваться на острие моей башни.
С чего было Елою отдать свою палку Бзару? Даже внимания он не
обратил на его угрозу. Тогда Бзар собрал войско из нартской
молодежи, и, вооружившись, двинулись они на Елоя, чтобы отнять у
него его палку. Елой в эту ночь увидел сон, будто ему крикнул кто-
то:
– Насильник идет на тебя, Елой. Готовься! С утра Елой, как мог,
подготовился к встрече с врагами и помолился своей палке:
– Пусть тот ангел или дух, что указал мне тебя, поможет мне!
Идет против меня насильник, и нужна мне твоя помощь.
Потом Елой сел на коня и, собрав войска, отправился на границу
своей страны. Шли они, пели боевые песни и вдруг видят – на краю
степи показалось нартское войско.
Посредине степи встретились войска Елоя и Бзара. Встали они на
виду друг у друга, и Бзар передал Елою через гонца:
– Отдай мне свою палку, Елой, тебе лучше будет. Елой с этим же
гонцом послал свой ответ:
– Пока я жив, ты ее не получишь! Если по добру не оставишь меня
в покое, давай встретимся и поговорим. Бзар и Елой съехались, и
Елой сказал Бзару:
– Давай не будем губить своих людей, а сразимся один на один.
Если поборешь меня, снимешь мою голову и палка будет твоей. Если
же я поборю тебя, тогда я сниму твою голову.
Согласился Бзар, сразились они, и по воле небесного Бога Елой
положил Бзара на обе лопатки. И тогда Бзар сказал своим воинам
последнее слово:
– Передайте моей матери, пусть возьмет к себе моего сына!
После этого Елой отсек Бзару голову, положил ее в суму и
повесил в своем склепе. Войска Бзара, как условлено было перед
поединком, взяли труп Бзара и, оплакав его, ушли в нартское
селение. А войска Елоя подняли белое знамя победы и с песнями
вернулись к себе на родину.
Нарты принесли мертвое тело Бзара к его матери. Снова оплакали
его и сказали:
– Если голову Бзара оставили мы в руках его врага, тогда мы
сами должны считать себя мертвецами. Не может быть большего позора
для нас. Похоронить его изуродованным нельзя. Пойдем к Елою,
может, он отдаст нам его голову.
Никак иначе не могли поступить нарты! Собрали они напитки и
кушанья, а также выбрали скотину для заклания и поехали на арбах к
Елою. Вели они для Елоя коня с седлом и уздечкой, несли меч белой
стали и лук со стрелой.
А в это время Елой со своими слугами возил из леса дрова на
ослах. Елой не узнал нартов, и нарты не признали его. Елой спросил
у них:
– Похоже, что вы кого-то просить едете?
Нарты ответили:
– К Елою Елынаты мы едем. В его руках голова Бзара, и мы
надеемся, что он осчастливит нас и вернет нам ее. Покойника без
головы не можем мы похоронить.
Елой ничем не выдал себя и только сказал:
– Возможно, что отдаст он вам голову. Поезжайте к нему.
Приехали нарты в дом Елоя. А Елой по другой дороге поторопился
их опередить и, добравшись домой, переоделся, надел свои доспехи и
вышел к ним навстречу, думая про себя: «Погодите, нарты! Я из вас
сделаю данников и буду еще вас продавать на невольничьем рынке!»
Поздоровались нарты с Елоем, и он тоже приветствовал их. Елой
велел собраться всем его людям, и они собрались, – как же иначе.
Нарты принесли ему свои дары, и он принял их. На следующий день
были устроены поминки. Елой подошел к склепу, открыл дверь склепа
и, плача, вынес в шелковой суме голову Бзара. Все собравшиеся еще
раз оплакали Бзара, Елой отдал нартам голову Бзара и даже одарил
их и проводил с почетом.
Нарты вернулись домой. Голову Бзара приложили к его туловищу и
положили в склеп. На другой день после похорон мать Бзара одела
все черное и пошла в родительский дом своего мужа. Взяла она сына
qbnecn сына и лелеяла его, пока он не вырос.
После смерти Бзара Елой Елынаты решил поработить нартов. Пришел
он к ним с войском и наложил на них тяжелое бремя. На стариках он
землю пахал, на старухах боронил, юноши у него навоз возили,
молодые девушки ему белье стирали и ноги мыли. Исстрадались за это
время нарты, но что станешь делать? Терпели!
А сын Бзара подрастал. Он уже мог стрелять из лука.
Играл он с мальчиками, которые происходили из рода матери его
отца, и во всем брал над ними верх. А каждый вечер радостно
возвращался домой к матери своей Чендаене.
Однажды вздумалось ему пойти на охоту. Мать и бабушка не
пускали его, но никак не могли отговорить, и он отправился с семью
товарищами. Дошли они до кургана, который служил приметой
путникам, и встретили там двух нартских юношей. Спросил у них сын
Бзара:
– Кто вы и откуда?
– Мы-то из нартов, – ответили юноши. – А вы кто?
– Давно мечтаю я встретить нартов, – ответил сын, Бзара. – Я
тоже их крови.
Юноши переглянулись удивленно, и понял сын Бзараза что они
своим его не признают. Тогда он сказал:
– Что вы удивляетесь? Моего отца звали Бзар, умер он своей
смертью, а я его сын!
И юноши ответили ему:
– Если твоего отца действительно звали Бзар, тогда умер он не
своей смертью, а убил его Елой Елынаты. Когда вернешься домой,
спроси свою мать и бабушку, и они тебе обо всем расскажут.
Промолчал сын Бзара, но, вернувшись домой, пошел он к братьям
своей бабушки, где жила его мать Чендзена, отозвал он ее в сторону
и спросил:
– Я теперь знаю, что отец мой не своей смертью умер. Но если ты
не скажешь мне правду, кто его убийца, то вырву я твои груди,
которыми ты меня вскормила!
Чендзена ответила сыну:
– Убил его Елой Елынаты. Он мой дядя, и не пожалел меня, и
сделал вдовой.
– Тогда я пойду и отомщу за кровь моего отца! – сказал юноша.
– О, не справишься ты с ним! Он приходится Богу племянником, и
небесный ангел дал ему счастливую палку решимости. Потому никакой
насильник не может взять над ним верх. Была бы у тебя эта палка,
ты бы его осилил, а иначе он погубит тебя.
Сын Бзара пошел тогда к своей бабушке и спросил у нее:
– У Елоя Елынаты есть счастливая палка решимости. Скажи, как я
могу получить ее?
– О, да буду я жертвой за тебя! Откажись от этой мысли. Елой
Елынаты – старый враг нартов, и палкой решимости он обладает по
воле Бога. Поработил он нартов, на стариках пашет, на старухах
боронит, молодые нарты у него навоз возят, молодые девушки его
белье стирают и моют ему ноги. Горю и страданиям подвергает он
нартов. Сам же он приходится Богу племянником, и нет на него
простой смерти. Но конец его может прийти только из ямы, что в
середине нартской Площади игр. В той яме спрятано небесное железо,
и если ты попросил бы Курдалагона выковать из него меч, то этим
мечом ты мог бы разнести, как тыкву, голову Елоя Елынаты и этим
спасти всех нартов.
Пошел сын Бзара, прихватив с собой несколько товарищей, на
Площадь игр, там разрыл старую яму и достал из нее небесное
железо. Отнес он это железо Курдалагону и попросил сначала
выковать ему шило. Потом вернулся он к товарищам, и стала
готовиться нартская молодежь к великой битве с лютым своим врагом.
Вечером сын Бзара опять пришел к Курдалагону, и тот вручил ему
меч. Юноша попробовал этот меч просверлить своим шилом, выкованным
из небесной стали, и шило пронзило меч насквозь. Значит, скован он
был из простого железа.
– Эй, Курдалагон! Тащи мне такой меч, который был бы меня
достоин! Иначе я заброшу тебя за горы! – пригрозил сын Бзара.
Вынес ему Курдалагон другой меч. Сын Бзара стал шилом сверлить
его, и опять насквозь прошло шило.
– Скорее неси мне меч, который был бы меня достоин! Не то,
собачий сын, свихну тебе шею! – закричал на него юноша.
Что делать было Курдалагону! Вынес он сыну Бзара достойный его
меч в ножнах. Бзар выхватил меч из ножен, и меч засвистел, и на
лезвии его заиграли звезды. Попробовал на нем свое шило сын Бзара,
но шило отказало и даже царапины не оставило на мече.
– Молись своей судьбе, Курдалагон, что ты уцелел, – сказал сын
Бзара. Ударил мечом по наковальне, и на две равные части
раскололась наковальня.
Узнав, куда ушел ее сын, Чендзена побледнела и сказала:
– Лучше мне самой умереть, чем услышать о смерти моего сына!
Достала она нож из небесной стали фатыг, приложила к горлу и
убила себя. Узнал сын Бзара о смерти матери, прибыл к ней и быстро
похоронил ее в Арадз-склепе. А потом сказал бабушке:
– Ты мне теперь должна заменить и мать и отца. Отомщу я сыну
Елына за кровь отца и позор нартов, так ты гляди, как я стану с
ним бороться.
Привел он ее обратно в нартское селение, и тут увидела она, что
дома нартов превратились в конюшни и хлевы. Повел сын Бзара свою
бабушку на верхний ярус башни, построенной Бзаром, и попросил ее:
– Стой здесь на страже! Я соберу нартскую молодежь, а ты
обратись лицом туда, откуда будет на нас надвигаться вражеская
сила. Взглянув на тебя, я буду знать, где находится враг. Но не
вздумай спускаться вниз.
Обошел сын Бзара всю нартскую молодежь, собрал ее вместе и
спросил молодых нартов:
– Чего вы хотите? Позорной ли жизни или за честь сочтете
погибнуть в борьбе с насильником?
– Лучше смерть, нежели жить дальше такой позорной жизнью! –
ответила нартская молодежь.
Тогда сын Бзара построил их по-военному и обратился к Елою
Елынаты:
– Сегодня последний день твоей жизни, Елой! Покажи свою отвагу
и не прячься от меня. Елой помолился своей палке:
– Мне сегодня понадобится твоя помощь, и тогда пусть в
червонное золото превратится тот ангел, который дал мне тебя!
Услышали ангелы молитву Елоя и сгрудились над нартами. А
Уастырджи издавна был добр к нартам и сказал повелителю туч:
– Те тучи, которые ты приготовил на весь этот год, собери
сегодня вместе и расстели над нартской землей. Сегодня там будет
бой, испытание сил, и пусть самим себе предоставлены будут
сражающиеся.
И повелитель туч расстелил над нартской землей тяжелые черные
тучи. Сквозь их толщу небесные ангелы не могли разглядеть ни
людей, ни селения. Как же могли они вмешаться в борьбу Елоя и сына
Бзара?
Сын Бзара еще раз послал сказать Елою:
– Выходи на бой, испытаем наши силы. Жду тебя! Как мог иначе
поступить Елой? Он ответил сыну Бзара:
– Давай встретимся лицом к лицу. Если ты поборешь меня – сними
с меня голову, если я тебя поборю – я сниму с тебя голову. Не
будем губить своих людей!
Согласился сын Бзара. Вступили они в сражение. Боролись с утра
до вечера, а потом изнемогли и разошлись в разные стороны. На
второй день еще отчаяннее сражались, но не могли одолеть один
другого. И упали один в одну, а Другой в другую сторону и затихли.
В полночь Елой с трудом поднялся и потихоньку убежал к себе в
крепость.
На третье утро встал сын Бзара, увидел, что нет Елоя.
Разгневанный, вступил он в бой с войсками Елоя, перебил передних,
а кто был позади, тех уносил кровавый поток. Так истребил он их
всех до одного. А в это время Елой стал подкрадываться к нему с
тыла. Но сын Бзара как раз глянул на башню, и по тому, в какую
сторону смотрела бабушка его, он понял, где находится Елой, и
погнался за ним. Елой опять хотел спастись в крепости, но едва он
переступил ее порог, сын Бзара настиг его и с плеча рубанул мечом,
выкованным из небесного железа.
Пришелся удар по косяку двери, рассек ее всю сын Бзара, острие
меча прошло сквозь спину Елоя, вышло ниже пупка, и надвое рассечен
был Елой. Полумертвый упал он на землю. Сын Бзара подошел к нему и
сказал:
– Ты – нечто, порожденное собачьей утробой! Ты – убийца моего
отца и злейший враг нартов!
Левой рукой схватил он Елоя за волосы и приставил меч к его
горлу. Уронил Елой счастливую палку решимости, отсек сын Бзара
голову Елою, насадил ее на длинный шест, а шест воткнул в навоз.
Так сын Бзара спас нартский народ от гнета и гибели.
КАК ЖЕНИЛСЯ НАРТ ЕЛТАГАН
Зашел однажды на нихасе разговор о Зилахур, дочери Тарагана,
владетеля Черного моря. Девушка эта обладает силой мужчины, и кто
на ней женится, навсегда будет спасен от бедности – так богат ее
отец. Из нартской молодсжи не осталось никого, кто не сватался бы
к Зилахур. Но ни за кого не пошла Зилахур.
В эти дни у Алагата родился мальчик, и нарекли его Елтаган.
Один раз мать вынесла его погреться на солнце.
Увидев, что молодые нарты ходят по улице с поникшими головами,
Елтаган вдруг спросил из своей колыбели:
– Нана, почему так угрюмы сегодня молодые нарты? Мать ответила
ему:
– О, да будет твоя нана принесена за тебя в жертву! У владетеля
Черного моря Тарагана есть единственная дочь Зилахур. И равной ей
нет по красоте. Со всех концов света съезжаются к ней женихи, но
она ни за кого не хочет выходить замуж. Из наших нартов никого не
удостоила она этой чести. Вот и обиделись они.
– Неужели и за меня она не пойдет? – спросил Елтаган.
– В жертву бы меня принесли за тебя! Куда тебе соваться? Ты еще
не дорос до нее.
Еще неделю полежал Елтаган в колыбели, а потом попросил, чтобы
вынесли его на солнце. И только вынесли его колыбель, как он
потянулся, а на куски разлетелась колыбель. Встал тут Елтаган и
сошел вниз, на нартский нихас. Присел он поодаль и стал слушать
разговоры.
Один из старших сказал:
– Позор нам и смерть, если кто-нибудь раньше, чем наши женихи,
возьмет в жены дочь Тарагана! Елтаган тут же вышел вперед и
сказал:
– О славные нартские старики! Если из нашей молодежи никто не
осмелится пойти со мной, так хотя издалека поглядели бы вы на то,
как приведу я сюда эту девушку.
Нарты удивились, посмеялись, а потом сказали:
– Ладно, мы будем наблюдать за тобой с горы Уарпп. Елтаган
вернулся в дом отца и спросил его:
– Или никогда у тебя коня не было, мой отец? Ведь ты среди
нартов известен своей воинской доблестью! Неужели ничего у тебя не
найдется из оружия, чтобы было мне чем позабавиться?
Ответил ему отец:
– Как не найтись, найдется! Но чтобы держать мое оружие в
руках, надо мужчиной стать, а ты пока еще малолетний, малосильный.
– Если так, то приготовь мне к завтрашнему дню все доспехи: я
должен привезти сюда Зилахур, дочь Тарагана, владетеля Черного
моря.
Удивился, растерялся, взволновался отец Елтагана, но сын так
пристал к нему, что к утру он приготовил все, что надобно воину.
Наутро Елтаган облачился в доспехи отца и сел на отцова коня.
Конь вдруг как взыграет, как подскочит к облакам. А опустившись на
землю, он спросил у Елтагана:
– Жив ли ты еще?
– Еще бы не жив! Или тебе пришлось видеть мертвеца, гарцующего
на коне?
Конь промолчал, – нечего ему было сказать на это.
Поскакал Елтаган к замку Тарагана, а нарты заторопились на гору
Уарпп, чтобы посмотреть, что будет.
Крикнул Елтаган по-соколиному, взвизгнул по-звериному, и конь
одним прыжком очутился у замка Тарагана. Увидел Елтаган самого
Тарагана – сидит он на своем пружинном перламутровом кресле,
обхаживают его слуги, даже мухе не позволяют сесть на него.
Елтаган позвал со двора:
– Эй, хозяева, не примете ли гостя?
– Гостя Бог посылает. Заходи к нам в дом. Елтаган вошел. Его
угостили на славу, а затем Тараган спросил:
– Откуда, куда едешь, мой гость? Без дела ты бы к нам не
заехал.
– Я нарт из рода Алагата, Елтаган мое имя. Приехал свататься к
твоей дочери. Что ты на это скажешь?
– Мне лестно, что ты считаешь мою дочь достойной себя. Но
только до завтра ничего не скажу я тебе.
Елтаган остался переночевать в этом доме. На ночь положили его
в гостевой и крепко-накрепко заперли дверь снаружи. И тут Тараган
сказал своим рабам:
– Этот щенок из той породы, которая загрызла моего отца. И
хорошо получилось, что он попал мне в руки. Подожгите со всех
сторон гостевую, пусть обратится он в серый пепел.
В полночь по слову Тарагана подожгли гостевую. Когда на
Елтагана сверху упали горящие угли, он проснулся, своими руками
раздвинул горящие стены и растоптал их ногами. Затем дунул что
было силы, и пламя пожара перекинулось на огромное расстояние,
огонь охватил всю землю Тарагана. Елтаган, обнажив меч, весь
опаленный, выскочил из огня и один на один стал биться с войсками
Тарагана. И вскоре погнал их перед собой.
А Тараган с дочерью укрылись в башне. Разгромил Елтаган все
войско Тарагана, а затем прыгнул в башню. Приподнял он
краеугольные камни башни, и половина ее обрушилась. Что тут делать
Тарагану? Выпрыгнул он из окна с обнаженным мечом, и стали они с
Елтаганом наносить удары друг другу. Когда сталкивались их мечи,
сыпались такие искры, что лес загорелся, горы оползли, удары грома
гремели. И нарты, смотревшие на этот поединок с горы Уарпп,
изнемогли от огня.
Поднял Елтаган Тарагана на ладонь, перебросил через три хребта
в Черное море, а потом посадил Зилахур на коня и направился на
гору Уарпп. Видит: нарты попрятались кто куда, забились в
кустарники, сидят под деревьями. Елтаган их спросил:
– Что это вы разбрелись во все стороны, нарты?
– Тебе-то что, сын Алагата, ты ведь сражался. А почему ты нас
раскидал во все стороны своим дыханием?
Улыбнулся Елтаган. Нарты сели на коней и, следуя за ним,
вернулись домой.
Семь дней и семь ночей, не вставая из-за столов, пировали
нарты. Вот какую свадьбу сыграл Елтаган! Поднес он нартам дары
один другого краше, и они, счастливые, разошлись по домам.
А Елтаган и Зилахур стали жить вместе.
НАРТЫ И ЧЕРНОГОЛОВЫЕ УАИГИ
Черноголовые уаиги были могучими насильниками. Это, беспощадное
и здоровое племя победило всех людей, что жили по соседству с
ними. Непобежденными остались одни только нарты – удалой народ.
Лучшие из нартов однажды ушли на охоту. Много дней ничего о них
не было слышно. Встревожился тут нартский народ:
– Нет вестей от наших лучших и сильнейших! Надо идти на поиски!
И тогда Агунда, нартская девушка, быстро собрала нартских
невест и девушек-подростков и так сказала Шатане:
– Нет вестей от наших лучших и сильнейших. Мужчин у нас не
осталось таких, чтобы послать на разведку, мы сами пойдем на
розыски своих людей.
– Ой, не делайте этого! Вы их не найдете, да еще в пути кто-
нибудь обидит вас, и опозоритесь навеки! – сказала Шатана.
– Об этом не беспокойся, позора мы не допустим. Но если после
того, как мы уйдем, нартским селениям будет грозить опасность,
пошли за нами гонца.
Сказала им Шатана:
– Вижу, нельзя вам не ехать. Тогда наряжайтесь по-мужски, иначе
длинные девичьи платья будут мешать вам в бою, и вдруг из-за этого
вы будете побеждены.
– Это верно, – согласилась Агунда. – Мы оденемся по-мужски,
чтобы не путаться в наших длинных платьях.
И нартское девичье войско вышло на розыски своих людей, а
вместо своих платьев девушки надели мужскую одежду.
Ехали долго. И однажды вечером добрались до дикого леса. Раньше
чем в него вступить, они остановились на отдых. Сказала Агунда
своему девичьему войску:
– Приготовьте оружие в бою!
И нартские девушки приготовились. По-мужски подтянули свои
доспехи и с утра вступили в дикий лес.
А в нартские земли за это время ворвались черноголовые уаиги,
окружили селение, и старший из уаигов по имени Дзанга послал
сказать нартам:
– Удалые нарты! Ваши предки платили дань нашим предкам. То, что
вы нам задолжали, мы вам прощаем, если выплатите дань за три года.
Встревожились нарты.
– Испокон веков никогда мы не слышали, чтобы нарты платили дань
черноголовым уаигам! Ну-ка спросим Шатану – может, она что-нибудь
присоветует нам?
Пока нарты совещались, черноголовые пустили своих коней по
несжатым нивам, а нартское селение превратили в свою конюшню.
Дзанга спрашивал у тех из нартов, кто остался в селении:
– Почему вы нам дань не платите?
– Мы ничего не знаем о дани. Наши самые мудрые и именитые ушли
в поход.
Дзанга велел своему войску забирать и расхищать все, что они
найдут в нартских селениях, – и скот и всякое добро.
Черные уаиги объехали башни, где проживали люди трех нартских
родов, угоняли их скот и увозили добро. Увели с собой в плен даже
табунщиков.
Тогда Шатана взяла у горного ветра золотую свирель, которую
хранила у себя, и проиграла на ней тревогу. Звуки тревоги долетели
до слуха Агунды и ее подруг, когда находились они в глубине
Черного ущелья. И сказала Агунда подругам:
– Какая-то беда постигла нартов. Это Шатана заиграла тревогу на
золотой горного ветра свирели.
Повернуло обратно девичье войско, и у выхода из ущелья
встретили они черноголовых уаигов. Узнали девушки свои табуны,
которые угоняли уаиги, и вступили в бой с насильниками. Долгое
время ни одна сторона не могла одолеть другую. Три дня и три ночи
проливалась кровь, а потом старший уаиг Дзанга предложил:
– Пусть выйдет ваш предводитель, сразится со мной, – кто первый
упадет, войско того будет побеждено.
– Будь ты проклят на всю жизнь, если ты не сдержишь своего
слова! – сказала Агунда и сама выступила вперед.
Сначала сразились они на пиках, и у Дзанги пика в двух местах
надломилась. Взялись за мечи, меч Агунды выскочил из рук ее. Затем
схватились в рукопашную. Нещадно наносили они друг другу удары, и
вдруг у Агунды соскочил с головы ее стальной шлем.
И увидел Дзанга, что перед ним девушка. Прекратил он борьбу и
сказал:
– Ну и удалые нарты! Сами не посмели с нами драться, так
девушек своих послали.
И тут уаиги, закрутив нартским девушкам руки за спину, погнали
их в плен.
А Шатана, видя, что никто не отзывается на ее призыв, опять
заиграла тревогу на золотой горного ветра свирели. И звуки ее
долетели до могучих нартских охотников. И сказал тогда Урызмаг:
_ Что-то неладно в нашем селении: Шатана заиграла большую
тревогу. Нужно бы нам вернуться, но еще не достигли мы цели. Позор
нам и горе!
– Вернемся скорее домой. Наверное, тяжелое бедствие пало на
нашу землю, – сказал Сослан.
– Пока вы здесь будете перекоряться, враг превратит ваших
девушек в своих любовниц и надругается над вашими женами,–сказал
Сырдон.
– О, засох бы во рту твой язык, Сырдон, если можешь ты
вымолвить такое! – сказал Урызмаг.
И нартские удалые мужи повернули домой. Доехали до Черного
ущелья и видят: кровавый поток течет по Черному ущелью. Не поймут
они, откуда это? Еще быстрее устремились нарты домой.
Пришли на земли нартов. Смотрят, поля потоптаны конскими
копытами. Вошли в селение. Видят, улицы селения завалены конским
навозом. Спросили нарты у Шатаны:
– Что это? Что такое? Кто осмелился на нас напасть?
– Черноголовые уаиги не сотней и не тремя, а многими тысячами
нахлынули на нас. Требовали от нас дани за три года, остальное,
говорят, прощаем. Мы ничего им не дали, и тогда они силой взяли
наше добро и вместе с табунщиками угнали наш скот.
– А где же наши девушки? – спросили нарты.
– Вы так долго не возвращались, что пошли наши девушки вас
искать, и с тех пор о них не слышно. Наверное, они где-то попали в
беду.
Разгневались нарты и снарядили большой поход в Страну
черноголовых уаигов. Ехали день, ехали два, неделю, две недели. И
наконец в широкой степи повстречали табунщика. Нарты спросили его:
– Откуда ты и чей скот ты пасешь?
– Откуда, я вам не скажу, а пасу я скот Дзанги, старшего из
черноголовых уаигов.
Дальше поехали нарты. И встретили пастуха, который пас ягнят.
Его тоже спросили:
– Откуда ты, пастух? И чьи это ягнята?
– Откуда, я не скажу, а ягнята эти принадлежат старшему из
wepmncnknb{u уаигов – Дзанге.
И вот доехали нарты до развилины трех дорог и стали думать: по
какой дороге ехать?
А пока они судили да рядили, их увидел с вершины Уаза Уастырджи
и, приняв образ старика, спустился к ним. Нарты поздоровались, как
полагается при встрече со старым человеком.
– Будь к нам добр, старик! Ты, верно, многое здесь знаешь.
Укажи, по какой дороге нам ехать, чтобы попасть к черноголовым
уаигам.
– Езжайте по средней дороге.
Поблагодарили нарты, и Уастырджи скрылся. И опять они ехали
долго. Доехали до развилины трех дорог. Снова забеспокоились
нарты. Но тут опять их встретил Уастырджи, только теперь он принял
образ старухи.
Поздоровались нарты со старухой и спросили:
– Будь добра, наша мать, ты многое видела и, наверное, все
здесь знаешь. Скажи, по какой дороге нужно нам ехать, чтобы
добраться до черноголовых уаигов.
– Держитесь левой стороны, – ответила старуха и тут же исчезла.
Проехали дальше нарты и опять очутились на развилине трех
дорог. Куда ехать? И тут Уастырджи встретил их, приняв обычный
свой вид, и спросил их:
– Куда вы собрались, удалые нартские люди?
– Собраться-то мы собрались к черноголовым уаигам, а вот как
попасть к ним, не знаем.
– Держитесь правой стороны и попадете прямо к ним.
Поблагодарили удалые нарты и, держась правой стороны, приехали в
Страну черноголовых. Послали они гонца к старейшему из уаигов –
Дзанге.
– Кто вы и что вам нужно? – велел спросить Дзанга.
– Мы удалые нарты! Пусть тебя всю жизнь дреследует наше
проклятие, если ты спрячешься и не выйдешь помериться с нами
силами!
Услышав, что перед ним нарты, Дзанга поскакал по своему
огромному селению, и черноголовые уаиги, вооружившись, тут же
выступили против нартов. И завязалась битва.
Семь дней и семь ночей сражались они, но осилить друг друга не
могли. Потому что уаиг, которого нарты убивали вечером, к утру
вновь оживал. И тут опять спустился к нартам Уастырджи и сказал
им:
– Вы так не осилите черноголовых: с ними их бог!
Завтра рано утром спрячьтесь на берегу реки, пока черноголовые
еще не успели напиться утренней воды. Когда они будут спускаться к
реке, чтобы напиться, вы бейте их и тогда осилите их.
Спрятались удалые нарты на берегу реки, что текла по Стране
черноголовых уаигов.
И когда с утра черноголовые уаиги спешили напиться воды, нарты
стреляли в них из луков и множество их истребили. Но те, которые
остались живы, во главе с Дзангой опять поднялись на битву.
С утра до позднего вечера шло сражение, кровавая лавина
катилась перед нартами и топила уаигов. К вечеру нарты стали
одолевать и прижали черноголовых к их укреплениям. Теперь уже
перебиты были все уаиги. Остался жив только Дзанга.
Тогда Уастырджи сказал нартам:
– Бейте его в переносицу. Иной смерти ему нет.
Нарты пустили стрелы и попали в переносицу Дзанге. Он умер.
Освободили нарты своих девушек, сожгли укрепления черноголовых,
угнали с собой весь их скот.
Потом вернулись они к себе в Страну нартов. Долго пировали и
резали скот насильников уаигов.