На соседней улице играли свадьбу. Замуж выходила известная в
городе красавица Лолита. Про нее говорили, будто она бози (шлюха –
груз.), но маленький Тамук не верил слухам. Наверное, потому, что
Лолита была добра к нему и всякий раз при встрече давала ему
шоколадные конфеты. Иногда она обнимала Тамука и заглядывала в его
карие глаза.
– Какие у тебя большие ресницы, – удивлялась Лолита, целуя
мальчугана в щечку. – Может, тебе их мама загибает кверху?
Тамук жмурился, утопая в золотистых волосах соседки, и
старался вырваться из ее объятий.
– Ну беги, беги, пока я не зацеловала тебя, – смеялась она ему
вслед, и целый день он ходил счастливый.
Столы были накрыты прямо на улице, и Тамук вместе с ребятней
стоял поодаль, наблюдая за подвыпившими гостями. От вина и
обильной еды люди сделались добрей, а гармонист и медоле
надрывались, зажигая приглашенных и неприглашенных. Дапбедебере-
дупбедебере-тан-тан... Какой-то дядька пустился в пляс, его тут же
окружили. Несмотря на свои размеры, он был довольно ловок. Другой,
похожий на бочку, тоже не выдержал и пошел выделывать ногами
такое, что поднялась пыль, будто мимо проехал самосвал. Некоторые
даже прикрыли платками носы. Бочка подкатил к одной из женщин,
стоявших в круге, и, схватив ее за руку, попытался ввести в танец.
Тамук едва не надорвался от смеха, видя, как она вырвалась и,
обругав плясуна последними словами, вцепилась в мужчину с
побледневшим лицом, порывавшегося набить морду танцующему наглецу.
– Умоляю тебя, успокойся! – вопила она. – Он же просто пьян,
как скотина! Разве ты не видишь?
Несмотря на такие вспышки ярости, всем было весело. Даже
сердитый дядя Нодари полез обниматься с хромым Гебо.
Это была престранная парочка. Трезвые они были друзья-товарищи
и приглашали друг друга в гости. Начиналось все днем с безобидного
«давай-ка выпьем по стаканчику», но к вечеру на крики их
домочадцев сбегались соседи – смотреть, как два коротеньких
человечка дрались не на жизнь, а на смерть. Как-то в очередной
драке в саду Нодари хромой повалил своего дружка на клумбу и стал
бить его черенком мотыги. Ламара, приехавшая из Тбилиси в
родительское гнездо на каникулы, как раз развешивала белье на
балконе обветшалого дома. Она как пантера прыгнула оттуда прямо на
плечи Гебо и запустила ему когти в лицо, да еще и за шею укусила.
Обычно хладнокровный, Гебо взвыл как сирена. Алик, услышав вопли
отца, бросился к нему на помощь. Он стащил разъяренную кошку со
спины папаши и тут же пожалел об этом, ибо лицо его вмиг было
расцарапано. В ответ он лягнул Ламару в живот, а та, зарычав,
схватилась за садовые ножницы.
Тамук наблюдал за битвой, прячась в своем огороде за
проволочной сеткой, увитой хмелем, и злорадствовал. Алика он
ненавидел за постоянные унижения и колотушки. Вот было бы здорово,
если бы Ламара вспорола брюхо отпрыску хромоногого. Вся пузатая
мелочь обрадовалась бы. Сукиному сыну слабо мериться силой со
своими ровесниками, так он на мелких отрывается. «Ну давай же,
Ламара, – шептал Тамук, дрожа от волнения, – воткни железку в
живот ублюдку, и, честное пионерское, я больше не буду
подглядывать, когда ты танцуешь на балконе в одних трусиках».
Наряд милиции спас отца и сына от дочки Нодари, блаженно
похрапывающего на георгинах. Впрочем, на следующий день вчерашние
враги помирились и снова были друзья до первой попойки.
Оба приятеля теперь распевали грузинские песни. На другом
конце стола кто-то затянул осетинскую. Мотив подхватили. Смех,
фразы «давно хотел с тобой выпить», «пей до дна», бульканье
льющегося из бутылок вина, чоканье стаканами, стук вилок о тарелки
– все это слилось в единый свадебный шум. Один из гостей – с усами
как у Гитлера – подозвал Тамука и, спросив чей он сын, дал ему
кусок пирога. Под стулом фюрера Тамук увидел красную бумажку,
видимо, выпавшую из кармана рядом сидевшего грузина с преогромным
животом. Он осторожно подобрал хрустящий червонец и весело
подмигнул Зайцу, своему однокласснику. Тот захотел половину – ведь
он тоже заметил деньги. Но Тамук показал ему кукиш. Накося выкуси.
Почему зевал? Побоялся? А я вот нет. Делиться ему захотелось. Ишь
чего удумал. Может быть, завтра в школе он и купит ему в буфете
котлету с хлебом или булочку с повидлом, но на этом все. Понятно?
Заяц чуть не плача сказал, что так несправедливо, и исчез. Еще
наябедничает Алику, они же родственники, подумал Тамук и хотел
поискать его, чтобы вздуть, но тут из дома невесты вышли молодые.
Уставшие музыканты с раскрасневшимися лицами поднажали. Лолита в
белой фате Тамуку не понравилась, хотя все кругом восхищались ее
красотой и завидовали жениху, сорвавшему такой персик. Гости
желали молодоженам счастья, любви, сыновей и стоя пили вино из
громадных рогов. Молодые, опустив головы, обошли гостей,
выслушивая поздравления, затем сели в украшенную лентами «Волгу» и
укатили в дом жениха. Свадьба, достигнув апогея, пошла на убыль,
как и пахнущий сиренью весенний день. Многие вставали и на
некрепких ногах шли восвояси. Столы заметно опустели.
– Драка! Драка! – закричал кто-то, и Тамука понесло вместе со
всеми на другую улицу. Дерущихся уже растащили, но толпа жаждала
зрелищ.
– Нодари с Гебо бьются! – завопили кругом.
– Где? Где?!
– На берегу арха!
Гости хлынули туда, но вместо драки приятели в обнимку
горланили песни.
– Пойдем напьемся, – толкнул локтем Тамука Борик по кличке
Жопа.
– Ты с ума сошел! – воскликнул Тамук. – Мне же скоро на
соревнования. Пей сам, но, если об этом узнает Беглар Ильич, он
тебя на порог зала не пустит. Помнишь, как он прогнал Реваза? А
ведь парень чемпион Грузии.
– Да никто не узнает, – сказал Борик. – А Реваза потом тренер
чуть ли не на коленях умолял вернуться на ковер.
– Так это было показухой?
– А ты думал. Смотри-ка, тут никого. Может, сядем?
– Ну давай.
– Ох и устал же я, целый день на ногах. Жрать хочется. Какое
вино ты будешь пить? Я люблю красное.
Тамук обглодал куриную ножку и, набив рот пирогом, потянулся
за кусочком торта.
– А я саеро хочу, – сказал он и, схватив зеленую бутылку,
глотнул терпкого вина. – А почему тебя Алик прозвал Жопой? –
спросил вмиг опьяневший Тамук. – За такую кликуху я бы знаешь что
с ним сделал?
– Ты слова-то подбирай, – разозлился Борик. – Не тебе ли
неделю назад он влепил пощечину?
– Он получит за это, – всхлипнул Тамук и, высморкавшись в
салфетку, добавил. – Папа на днях приедет из России на собственном
«виллисе».
– В прошлом году ты говорил то же самое и в позапрошлом, –
возразил Жопа, налегая на мясо. – А машины у вас все равно нет. А
у нас есть «Москвич», и я уже научился водить.
– Позавчера ты всех покатал, кроме меня. Ну ничего, посмотрим.
у моего папы тоже будет машина. И не такая задрипанная, как ваша.
Чего лыбишься? Не веришь?
– Да нет, почему же.
– А ты знаешь, почему меня ударил Алик?
– Из-за сигарет?
– Да, мать его. Помнишь, к Кеке дядя приехал из Тбилиси на
новой «шестерке»? Я просто не захотел красть из его машины пачку
«Мальборо». А он мне: дверца открыта, иди и возьми, пока я Кеке
буду отвлекать. Ты куришь, говорю, сам и кради. И он при всех
ударил меня по лицу. – Тамук снова всхлипнул и поднес к лицу
салфетку. – Так было обидно, так обидно. Думает, накачал бицепсы –
и уже Чиганчкук.
Борик осушил свой стакан и, налив, снова выпил. Он был старше
и гораздо сильней Тамука, но побаивался его. Прошлым летом они
подрались на берегу Лиахвы, и маленький, похожий на ласку, Тамук
своими костлявыми кулачками разбил Жопе губы. И хотя в конце
концов Борик закопал Тамука в мокрый песок, Алик, судивший драку,
отдал победу сопляку.
– Знаешь, что про твою семью говорил сын Гебо? – усмехнулся
Борик.
– Что?
– Но ты от меня ничего не слышал.
– Само собой.
– Он сказал, что поимеет твою мать и сестру, в общем, вас
всех.
– Ты с ума сошел! – вздыбился Тамук. – Ты не знаешь, где он
сейчас?
– Нет, но я бы за такие слова...
Тамук уже не слушал. Сжав горло бутылки, он замахнулся на
Борика, но тот увернулся, и Тамук, перелетев через стол, упал на
землю. Раза два Борик пнул лежачего и убежал, так как в руке
противника сверкнула изумрудная розочка.
Тамук почти не помнил, как оказался на своей улице. Шатаясь,
он прошел мимо дома Ванички, где на лавочке под абрикосовым
деревом сидели тетки. Разговор, конечно, шел о свадьбе. Да, вино
было хорошее, и пиво, и пироги. Бычка зарезали. Одним словом, не
поскупились.
– Посмотрите-ка на этого недомерка! – возмутилась матушка
Жопы. – Его с травы не видно, а туда же. Пить вздумал. Ничего не
скажешь: хорошая смена подрастает Нодари и Гебо.
– Да он же весь изрезан, – заохала бабушка Варди.
– Чтоб ты этим стеклом себе живот вспорол! – в сердцах сказала
злая мама бембиз Игера. – Недавно он моего сына так избил, так
избил. И куда его мать смотрит, чтоб она ослепла!
– Ты, сука, долго еще будешь тявкать? – рассердился Тамук. – Я
Алика ищу. Он мне нужен до зарезу.
– Ира, посмотри-ка на своего сына! – закричали женщины, и
Тамук, испугавшись, что мама Ира задаст ему трепку, заковылял
прочь.
Алик стоял на крутом берегу Лиахвы, откуда жители окрестных
улиц сваливали мусор и, спиной почувствовав опасность, обернулся.
Он схватил руку пьяного мальчика и с такой силой сжал ее, что
горлышко бутылки упало в мусор. Тамук взвыл от боли; но,
изловчившись, сделал Алику заднюю подножку, и оба скатились вниз.
Страшный крик перекрыл шум Лиахвы. Первым с окровавленной
мордочкой, весь в помоях, вылез Тамук.
– Я откусил ему ухо, – тяжело дыша, обьявил он соседям,
собравшимся на берегу.
На следующий день деловая мелюзга искала в мусоре откушенное
ухо. Кто-то нашел свиное и сказал, что, должно быть, это то самое.